Обмануть судьбу - Элеонора Гильм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А как приезжает с лесу муж мой… Сам понимаешь, надо ему мужское свое дело с бабой, со мной, значит, сделать… А он не может! Стал он беситься через бессилие свое. Сын ему нужен, наследник. Не мужик он, если сына нет! Так вы все считаете, не возражай, – со злостью кричала Мария, а Федор вовсе не собирался ей перечить.
– То обзывается, то кулаком приложится, то розгой хлещет спину, чтобы не видел никто. И все со злостью, с ненавистью… Ладно бы, я одна получала, а то и девчонок наших повадился он бить, особливо старшую, Настю. Девке уж двенадцатый пошел. Он ее на лавку положит, сарафан задерет да хлещет по заднице. Орет, что вся в мать, такая же дурная. А дальше слова такие, какие я тебе и не повторю, – на глаза Маши навернулись слезы. Парень подвинулся к ней, голову положил к себе на колени и гладить стал по волосам.
– Изверг он, Машенька. Поплачь. Сестренка всегда плачет, если болит.
– Тут слезами не поможешь, – слизывая соленую влагу, шептала баба. – Спрашиваешь, зачем ты мне. Ничего хорошего не видела я, Феденька. Я сразу приметила, что на лицо ты пригожий да ласковый. Я уж и не вспомню, что я тебе глаголила, так, чепуху какую-то, но ты на меня так смотрел душевно да слушал внимательно, что на сердце легче сделалось. А потом, что и говорить… Чем чаще приходил ты, тем больше душа у меня болела, а мож, и не душа… Одно знаю я, Федя, люб ты мне, мочи нет… Сейчас муж бы мой пришел да сказал: иль со мной уходи, или помирай, смертушку бы я выбрала.
– Маша, Маша, я так говорить не могу… двух слов не состыкую… Но была б ты не мужняя жена, была бы со мной, жили бы одним домом… Да горя не знали…
К месяцу-жовтеню листва попадала с деревьев, ночи становились длиннее и холоднее. Вскоре приехал Матвей и задержался надолго. На промысле он ногу проткнул насквозь суком. Рана не затягивалась, мокла, Матвей зверствовал.
Когда выпал уже снег, Фуфлыге стало лучше, и он отправился за отборным соболем к северу от Соли Каменной, а Мария узнала, что у Феди был сильный приступ, долго трясла его лихоманка-болезнь. Лишь через неделю Федор, бледный, ослабевший, появился на пороге Машиной избы. Во все стороны полетела одежка, приникли друг к другу, как странники к ковшу с живительной влагой. Потом баба водила рукой по тонкому лицу Феди, точеному носу, шелковистым усам и небольшой бородке, целовала изогнутые брови и ревела в голос.
– Что? Что такое?
– Сердце плохое чует, Феденька, беда нас ждет. Недолго нам с тобой миловаться, – опять целовала его Мария, прижимала к себе белыми полными руками и отпустить не могла. Старшая из девчонок, Настасья, заскочила в избу за варежками, забытыми младшей. Ойкнула, увидев мать обнимающейся с соседом.
– Ладно, иди, Федя. Прощевай! – Понурившись, Федя направился домой, не получив на прощание привычного поцелуя.
– Настенька, айды сюда, – позвала Мария. – Что, про мать плохо подумала?
– Нет, – испуганно пискнула девчонка.
– Ты смотри, отцу не вздумай говорить. Так он бьет нас напропалую, узнает, зашибет до смерти.
– Не скажу, матушка, – прижалась Настасья к Марии.
Федор в извечном мужском желании порадовать зазнобу то кувшины приносил, то ленты и бусы, стащив у Аксиньи с Ульянкой.
Но сколь бы он ни утешал Марию, все смурнее и смурнее женщина становилась с каждой встречей. Федор не мог понять, с чего Мария слезами заливается, внезапными и горючими.
– Мария-то, соседка наша, тяжела, – говорила Анна Дарье, жене Петуха, – вот радость будет, если сына родит, Матвей бьет ее как сидорову козу, мож, перестанет, если наследник будет. Помоги ей Боже!
И тут правда наконец-то забрезжила в голове Фединой. Скудоумный, понял, почему она боится кары небесной и мужниной.
* * *
Час расплаты настал. Матвей вернулся с промысла, зычно потребовал квасу освежиться с дороги. Как увидел тяжелую Марию, так и осел на крылечке.
Долго он драл ее за волосы и орал:
– С кем, кошка драная, валялась? Кто обрюхатил, сознавайся?
В прошлую долгую побывку Матвей к жене даже не приступал.
Сколько муж ни орал, ни таскал ее по полу, Мария не сознавалась. Девочки испуганно забились на печку и смотрели на разъяренного отца. Когда Маша забылась, ударившись головой о стол, он стащил Настасью с печки и принялся за нее.
– Говори, что за мужик ходит в мое отсутствие? Кто без меня с матерью твоей спит? Говори, а то худо будет! – глаза Матвея налились кровью, голос был похож на рычание, Настя ревела, сжавшись в комочек и ожидая неминуемой порки.
– Не трожь ее – сама все скажу. – Мария пришла в себя. – Федя это, – задыхаясь, прошептала она.
– Какой такой Федя, с города, что ли, купец… А?!
– Нет, соседский…
– Что?! Ты с дураком деревенским мне рога наставляла? Курва!
Что было после признания, Мария не помнила. Зажала живот руками, свернулась клубочком и отключилась. Очнулась от дикой жажды и боли, услышала скуление девочек с печки и храп Матвея, напившегося браги с горя. Маша быстро ополоснула лицо и, не накинув душегреи, в одном сарафане побежала из дому, ставшего для нее клеткой. Выскочила на улицу и спохватилась – куда идти? Родственники назад отправят, правду узнают – позором несмываемым покроют. И побежала Мария к Вороновым.
Весь день Маша лежала на лавке, пялила глаза на стену, хотя ничего интересного увидеть там не могла – только бревна, потемневшие от старости. Федор домой так и не возвращался. Анна и девчонки хлопотали по хозяйству, затеяли большую уборку, кулебяки стряпали с квашеной капустой, кашу ячменную, а соседке было стыдно, что она бока отлеживает, не помогает.
– Как ты, голубушка? – услышала Мария сухой, невзирая на ласковые слова, голос Анны. – Выпей-ка квасу да каши поешь, тебе нельзя голодом себя морить.
Баба послушно ела, лежала и мучилась, как там дочки ее, живы ли, не прибил бы их Матвей. Думала, что надо встать, возвращаться домой, а сама и пальцем пошевелить не могла. Такая слабость сковала ее, хоть плачь. А к вечеру боль в животе стала нарастать, пульсировать, и скоро Мария начала подвывать. Была уже глубокая ночь, когда боль стала невыносимой, и ее подвывания превратились в истошный крик.
Вопли вырвали из сонного кокона всех Вороновых. Анна отправила мужа за Глафирой.
– Рожает она, до сроку, видно, детенок
