Обмануть судьбу - Элеонора Гильм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аксинью и Ульяну разбудили, заставили воду носить, тряпки искать. Гречанка появилась быстро, неся в котомке свои снадобья. Осмотрела она роженицу, подтвердила, что ребенок просится на свет Божий, предупредила, что долго еще маяться придется:
– День, а может, и два. Чтобы мужика да девок не баламутить, пойдем мы в баню. Протопи ее, Василий, хорошенько, чтобы жару лишнего не было. Воды там накипятим да будем с песнями ребенка ждать. А ты, милая, не боись, все хорошо будет, – подбодрила знахарка Марию, которая, казалось, с трудом уже понимала, что происходит.
Нагрелась баня, подхватив крепко под руки, Анна с Глафирой перетащили Машку в баню.
– И двери-окна обязательно откройте, – велела знахарка Аксинье. – Иначе долго будет рожать, а то и вовсе не разродится. Дитя-то… порченое, – шепотом продолжила она.
– Баба Глаша, холодно будет, замерзнет она.
– Ничего, ей жарко будет, не боись, Оксюшка.
Всю ночь и весь день мучилась Мария, до избы долетали мучительные крики и стоны, у девчонок все с рук валилось. Аксинья не могла стерпеть, бегала до бани, пыталась прошмыгнуть в баню и посмотреть, что происходит. Детей и девок не пускали к роженицам, незамужних девок особливо, считалось, что они могут, насмотревшись мук родовых, обесплодеть.
– Нечего тебе, девка, здесь делать, – непривычно строго поучала Глафира. – Настой с ромашки да ивы заварить можешь – буду обтирать да смачивать губы роженице, а сюда ходить не смей!
– Почему?! Учишь делу знахарскому, а роды не даешь посмотреть!
– Насмотришься еще!
Василий кряхтел и на дом соседский косился. Вокруг уже множились сплетни, еловчане гадали, почему же Маша не в своем доме рожает, а у Васьки Ворона.
К вечеру на всю деревню раздался нечеловеческий крик Марии, и сын ее, зачатый во грехе, появился на свет. Был он крупным, большеголовым, красным, сморщенным, но для матери самым красивым на свете.
– Смотри, мамаша, какого богатыря родила. Вот отец-то обрадуется.
– Что толку, бабушка, что отец родной обрадуется? Тот, кто по закону отец его, убьет и меня, и дите, – всхлипнула Маша.
– Да подожди ты, образуется все. Знаю я историю вашу, давно я поняла уже, что таскаетесь вы, укромничаете по лесным полянам. Думала, не знает, никто? Зря, голуба, так думаешь. Федю блаженного нашего с панталыку свела. Жизни нормальной ни ему, ни тебе не будет. Да не реви ты, все хорошо будет, это ведунья старая тебе говорит, – зашлась Глафира дребезжащим смехом. – Пуповину отрезала, к вечеру тихонько перетащите ребенка в дом, в бане ему не место. Два дня тебе, баба, лежать, не вставая, и будешь лучше прежней!
Матвей с всклокоченными волосами и мутным взглядом бродил по своему двору и волком глядел на соседей. Хлебным вином[34] горе свое заливал. Сколько не пил, все забыться не мог: гулящая брюхатая жена перед глазами стояла.
Девчушек забрали родственники. Он один как сыч. И мысль главная в голове: дурачок Федька сына заделал, а Матвей, муж законный, так и не оставил свой след, наследника.
– Вот пусть соседушки недоноска этого и ростят, мне он тут не нужен. Машку, мож, и заберу… кто стирать да варить мне будет, девок бесполезных растить. Учить ее надо ремнем… розгой, опозорила на весь мир, – бормотал мужик. Вливал в свое горло крепкое питье, спал на полу, а, лишь продрав глаза, принимался за старое.
Поздним вечером, крадучись, как вор, Федор вернулся в родную избу. Постояв немного над крепко спящей после всего пережитого Марией, тихо взял на руки ребенка и надолго замер, прислушиваясь к тихому сопению. До первых петухов Федя сидел на лавке с сыном на руках, как будто чувствовал, что больше его не увидит, не ощутит в руках сладкое молочное тепло.
– Феденька, сына кормить надо, дай мне его, – пробудилась от крепкого, почти обморочного сна Мария.
Как завороженный, наблюдал парень, как женщина оголила пышную молочно-белую грудь, как сын, похныкивая, схватил губами большой сосок и зачавкал.
Порывисто соскочив с лавки, он сел на пол и сжал колено Марии:
– Уходи от него. С родителями моими. Дочек твоих заберем. Маша…
– Ты в своем уме? Я жена Матвею венчанная, и уйти от него не могу я, только смерть может нас разлучить. Дети у меня, муж, не желторотая девчушка я… просто дурная баба. Помрачение нашло на меня… Жалею я. К мужу я пойду да буду в ногах валяться…
– Жа-а-а-алеешь, значит?! – начал заикаться от обиды Федя. – Жалеешь?!
– Да, жалею, что с дурачком связалась… в грех себя и тебя ввергла.
Не сдерживая рыданий (он дурачок, ему можно), Федор выскочил из избы и спрятался в клети. С того момента все бабы, кроме матери да сестры, стали для него исчадием зла, обманщицами и ведьмами.
А Мария кормила сына, с умилением глядя на дитятю, а слезы капали и капали, промочив рубаху насквозь.
– Кто дурнее, сынок, – наклонилась к младенцу Мария, – мать твоя иль отец, не знаю я…
Василий в обед отправился к Матвею. Говорили, что много соленых слов было сказано, будто бы даже звук удара крепкого раздавался пару раз. По-мужски разговаривали они. Сколько Анна ни пытала мужа, о чем говорил он Матвею, что внушал ему, ничего узнать не смогла.
Василий забрал сына в мастерскую и делал вид, что не замечает красных глаз Феди, трясущихся рук. Хотел с сыном поговорить, не знал, как и подступиться к нему. Один горшок Федор испортил, второй расколотил.
– Слушай-ка, лучше уборкой займись. Сегодня толку никакого!
Вскорости Матвей сам появился в избе Вороновых, застыл несмело на пороге:
– Здравствуй, хозяюшка. Извини за беспокойство. Жена моя, Мария, у вас, соседи?
– У нас, – сурово нахмурилась Анна, глядя на плюгавого мужичонку. – Что тебе надо?
– Жену забрать пришел я. Родная изба грязью зарастает, а она у чужих людей прохлаждается. Нехорошо-о-о.
– Чужие люди ей помогли, от гибели ее да дитятю спасли. И от тебя, ирода.
– Ты смотри, баба, – грозно напыжился Матвей.
– Что?!
– Не серчай, хозяйка, – отступил Матвей. – Где жена моя?
– Вон, в светлицу зайди.
Неловко зайдя в комнату, Матвей остановился на пороге и вперился глазами в лежащую Марью, баюкающую ребенка:
– Встречай мужа своего… За тобой пришел. Собирайся да домой пойдем.
Баба подняла на мужа потухшие глаза, обведенные темными полукружиями.
– Одну забираешь-то иль с довеском? – равнодушным голосом спросила Мария.
– Да пошли ужо! – потерял терпение Фуфлыга.
– Без Матвеюшки не пойду, даже не надейся.
– Матвеюшка?!
Мария с исконной бабьей хитростью выбрала самый нужный путь к сердцу мужа. Ни разу не задумывалась она, как будут звать ее новорожденного сына
