Красивый. Наглый. Бессердечный (СИ) - Туманова Кира

Меня снова вздёргивают под мышки. На этот раз более умело зажимают рот и уже через секунду я оказываюсь прижата к боку ярко-жёлтой машины. Я инстинктивно тащу за собой этот идиотский драный пакет.

- Быстро, в салон её, - шипит один из похитителей.

- Ноги ей согни.

- Блин, Дэн, аккуратней. Башкой её не стукни.

- Шевелись, давай.

- Эй, Рейгис, ты чего тупишь? Быстро в машину!

- Гони-гони!

Машина с рёвом трогается с места.

Но за секунду до этого, успеваю услышать громовой голос Марии Семёновны, который сотрясает двор:

- Что же вы делаете, ироды!

Господи, хорошо, что соседка в курсе, поставит маму в известность. Хотя, может, лучше и не надо? Мама сойдёт с ума от ужаса!

Рядом сидящий Дэн отпускает меня, и, получив свободу, я кричу на весь салон.

- Совсем сдурели?

Меня разрывает от возмущения. Это уже не в какие рамки не лезет!

Водитель демонстративно включает громкий бодрый рэп, чтобы я понимала, что никому не интересно моё мнение.

Но уже через секунду, я окидываю взглядом крепкий затылок водителя, который находится перед моими глазами, вспоминаю, что творил другой нетрезвый дружок Кира на вечеринке, и на меня обрушивается волна паники.

Кир понуро сидит на переднем сиденье, даже не поворачивается ко мне. Водитель, слегка нагнувшись к Киру, что-то ему говорит, и тот отвечает напряжённым и вибрирующим тембром.

Напрягаюсь ещё больше. Если у него дружки-насильники, то и он сам недалеко ушёл.

- Расслабься, в магазин съездим, компенсируем. – Радостно орёт Дэн, который сидит рядом, мне в ухо и слегка двигает мне локтем в бок.

Опасливо кошусь на него. Это что, так положено у парней? Вечные тычки - это знак доброго расположения или угрозы?

Вдруг и правда, отвезут меня до магазина?

Но огни знакомых улиц проносятся мимо, и сердце падает в пятки.

Кир прикручивает магнитолу, адские басы перестают терзать мои уши. Поворачивается ко мне, кладёт руку на подголовник соседнего кресла.

По его темным глазам понимаю, что покупать яйца с молоком он точно не собирается. Где-то в желудке съеживается колючий комок боли, а затем по плечам растекается липкая слабость от его решительного взгляда.

- Прости, Арина, приходится импровизировать на ходу...

Он хочет ещё что-то сказать, но взвизгнув от страха, дёргаю ручку двери. Колочу кулачками по стеклу со всей мочи.

- Остановите сейчас же! Выпустите!

- Угомони ты её, - отрывистый рык.

Меня снова пытается схватить Дэн, но, обезумев от ужаса, отбиваюсь, как дикая кошка. Лягаю Дэна, отведя руку, в которой всё еще зажат грязный пакет, пытаюсь шлёпнуть им по голове Кира.

Мокрый и грязный пакет, крутанувшись в воздухе, падает на приборную панель, разбрызгивая остатки молока.

Водитель, от неожиданности крутит руль влево и меня ослепляет свет чужих фар. Резкий рывок вправо, но уже поздно.

Оглушительный грохот, меня резко бросает вперёд, и мир вокруг взрывается в хаосе.

Глава 25.

Её тело может быть слабым, но дух непреклонен

Веки тяжёлые, будто на глазах лежат кирпичи. Я пытаюсь их приподнять, но яркий свет бьёт по глазам.

Кто-то в белом халате склоняется надо мной:

- Реагирует! – кричит кому-то в сторону.

Свет становится нестерпимым, я зажмуриваюсь и снова ухожу во тьму.

Шорох шагов, кто-то переворачивает меня. Пытаюсь сопротивляться, но не могу. Лёгкий укол, распирающее чувство в правой руке, и я снова отключаюсь.

- Ничего, состояние стабилизировали, - над моей головой медсестричка меняет капельницу. – Не плачьте вы, всё позади уже.

Хочу узнать, про кого она говорит, но опять проваливаюсь в вату.

Слышу монотонный гул, будто я стою на взлётной полосе. Это в голове или надо мной кружат самолёты?

Постепенно звуки обретают чёткость. Уже различаю гудение приборов и чьё-то дыхание.

Моргаю, пытаясь прогнать пелену перед глазами. Всё вокруг тонет в полумраке. Неоново-зелёный свет каких-то приборов вышибает непрошеные слёзы.

Спина затекла, будто я лежу на иголках. Пытаюсь повернуться на бок и тут же ойкаю, грудь будто стискивает колючей проволокой, ноги пронзает боль. Накатывает тошнота. Затихаю, пытаясь вновь не сползти в дурноту.

Дышу ровно, медленно миллиметр за миллиметром вновь опускаюсь на спину. Пусть лучше будут мурашки покалываний, чем забытье.

Слегка поворачиваю голову на бок. Перед глазами мамины волосы. Она спит сидя, уткнувшись лицом в сплетённые руки на моей кровати.

- Мам... – хриплю еле слышно.

Она тут же подхватывается:

- Да... Арина... – Недоумённо хлопает ресницами. На лбу, даже в полумраке, виден красный след – последствия неудобного сна. – Господи, наконец-то.

Кладёт мне на голову ледяную руку, недоверчиво проводит ладонью по моей щеке.

- Девочка моя, господи... Сейчас я позову кого-нибудь!

Вскакивает, делает шаг к двери, но, словно прикованная ко мне невидимо цепью, вновь опускается рядом.

Смотрит на меня во все глаза, гладит, будто боится, что я сейчас исчезну. А по маминому лицу катятся слёзы, капая с подбородка. Она плачет тихо, без всхлипов и гримас.

Будто слёзы живут отдельно от неё, просто водой брызнули на застывшую гипсовую маску.

- Подо... – пытаюсь откашляться и рёбра снова ноют. – Подожди. Что со мной?

- Всё хорошо, Ариша. Переломы, черепно-мозговая травма... – Мама отводит глаза и водопад слёз льётся с новой силой. - Тебя вводили в искусственную кому.

В памяти всплывает летящий на лобовое стекло грязный пакет, ослепляющий свет фар, скрежет металла и оглушительный удар. Снова прикрываю глаза, пытаясь собрать в голове осколки мозаики.

В груди едким комком растёт тревога, забивает мне горло, мешая дышать. Пытаюсь прочистить горло, морщусь от неприятных ощущений. Даже это простое действие даётся мне с трудом. Мама терпеливо ждёт, глядя на это с таким умилением, будто я заново учусь говорить и готова сказать первое слово. Только почему-то она не перестаёт плакать.

- Что с ними, - наконец, выдавливаю из себя.

- С парнями, которые тебя похитили? – Не дожидаясь моего ответа, продолжает. – Да, да... Я всё знаю. Марья Степановна всё видела. Она уже дала показания полиции, не переживай, они не отвертятся.

- Они живы? – Не скажу, что меня в данный момент это сильно волнует. Я вообще сейчас не способна переживать. Видимо, даже в беспомощном состоянии остаюсь некровожадной, никому не желаю смерти.

- Лучше бы они пострадали, - мамины губы сжимаются в узкую линию. – Основной удар пришёлся на пассажирское сиденье за водителем. На тебя, Арина...

Молча и глубоко дышу. Меня подташнивает. От препаратов, от информации, от мамы... Я удовлетворена тем, что все живы, и пока мне этого достаточно.

Я сейчас не хочу никого видеть. Не готова видеть чужие эмоции и пережёвывать свои собственные. Переживания забирают слишком много сил, а у меня их так мало.

- Рейгис скорую вызвал. – Продолжает мама. - Он, и друг его, который рядом с тобой сидел, синяками отделались. Пристёгнуты были. Водитель – здесь, рядом, в соседней палате. Его тоже зацепило. Ты была единственная без ремня, ещё и удар на тебя пришёлся. – Её глаза недобро поблескивают. - Чудо, что ты выжила.

Водопад слёз, на время отключённый ненавистью, снова работает, но мне, поразительно, всё равно.

- За что это всё? Почему они все целы? Что за несправедливость! – Мама щурится, и в этот раз она явно не собирается читать мне нотаций о том, что проще забыть. – Ты же права была тогда, детка. Если бы твой Рейгис сел, то ничего бы не было.

Я молчу, думая о том, что я хочу остаться одна. Мысль о том, что, если бы не моя принципиальность, аварии тоже не было бы, слишком болезненна и энергозатратна.

- Он чувствует, что в этот раз так легко не отъедет, - продолжает мама. – Сутками здесь сидел. Ждал, пока ты очнёшься. Палату его отец оплатил, уход и операции тоже. Но им это просто так не сойдёт с рук. Слишком далеко всё зашло... Чуть тебя на тот свет не отправил. Я уже написала заявление, свидетель есть. К тебе следователь просится, но ты без сознания была...