Руби - Вирджиния Эндрюс

Бабушка вновь погладила меня по волосам.

– Моя красавица Руби, моя маленькая Габриелла, – пробормотала она. – Как бы радовалась твоя мама, если бы могла тебя увидеть.

Я поцеловала бабушку в щеку и помогла ей подняться на ноги.

Никогда бабушка Кэтрин не казалась мне такой старой и дряхлой, как в тот вечер. Я проводила ее до спальни и помогла улечься в постель. В точности так, как она множество раз делала прежде, укладывая меня, я укрыла ее одеялом до подбородка, поцеловала в лоб и пожелала спокойной ночи.

– Руби! – прошептала она, удерживая меня за руку. – Не спеши осуждать своего отца. Хотя он скверно поступил с Габриеллой, сердце у него наверняка доброе. Иначе она не смогла бы его полюбить. Постарайся найти в нем хорошее. Пусть семя любви к нему пустит корни в твоей душе, и увидишь, настанет день, когда оно принесет добрые плоды.

– Хорошо, бабушка, – ответила я, твердо уверенная, что никогда не смогу полюбить этого человека.

Я выключила свет и вышла из комнаты, оставив бабушку в окружении призраков прошлого. Выйдя на галерею, я опустилась в кресло-качалку и погрузилась в задумчивость, пытаясь переварить все, что узнала. Итак, у меня есть сестра-двойняшка. Она живет в Новом Орлеане. Может быть, сейчас, в этот самый момент, она любуется теми же самыми звездами, что сияют в небе над нашим домом. О моем существовании она даже не догадывается. Что она почувствует, когда узнает правду? Я с радостью предвкушаю нашу встречу, но разделит ли она эту радость? Она выросла в совершенно ином мире – мире богатых креолов. Сумеем ли мы найти общий язык, не без тревоги спрашивала я себя.

А отец – как отнесется к моему появлению он? Ведь он даже не знает, что у него есть еще одна дочь. Поверит ли он моим словам, если я действительно отыщу его, как обещала бабушке Кэтрин? Захочет ли признать меня? Может, бросит презрительный взгляд и отвернется? Появление еще одной дочери вряд ли станет для него приятным сюрпризом, ведь это изрядно осложнит его жизнь. И все же… любопытно будет увидеть человека, которому мама отдала свое сердце. Отец, постоянный персонаж моих картин, неведомый, изменчивый и загадочный, обретет наконец лицо.

Покачиваясь в кресле, я глядела вдаль, на бухту, залитую серебристым лунным светом. Я всегда ощущала, что жизнь моя окружена тайной, всегда ощущала ее шепот и в шелесте листвы, и в шуме дождя, и в дуновении ветра. Не случайно мне казалось, что все обитатели болот, звери и птицы, в особенности болотные лини, хотят открыть мне правду. Темные пятна в прошлом, стесненные обстоятельства, в которых мы жили, роковая ссора между бабушкой и дедушкой – все это заставило меня повзрослеть прежде времени. Иногда мне отчаянно хотелось быть такой же легкомысленной, как другие девочки-подростки, жить, радуясь каждому дню, не ощущая груза забот и ответственности. Наверное, моя бедная мама тоже чувствовала себя взрослой не по годам. Ее жизнь пронеслась так стремительно. Ей недолго довелось быть беззаботной девчонкой, познающей чудесный мир, в котором, как ей представлялось, царит вечная весна. Внезапно тучи сгустились над ее головой, и улыбка ее погасла, мелодичный смех затих, красота увяла, словно сорванный полевой цветок. Как все это несправедливо! Если рай и ад действительно существуют, их можно найти и прямо здесь, на земле. Не нужно умирать, чтобы оказаться или в одном, или в другом.

Измученная этими раздумьями, я встала с качалки и побрела в свою комнату. По пути везде погасила свет. Дом погрузился в темноту, и мне казалось, что в ней оживают демоны, ведущие охоту на беззащитные человеческие души.

Бедная, бедная бабушка Кэтрин, думала я, укладываясь в постель. Губы мои сами собой шептали молитву. На бабушкину долю выпало столько горя и лишений. Но она не озлобилась, не стала циничной и жестокой, не разучилась заботиться о тех, кто рядом, и в первую очередь обо мне. В тот вечер я любила бабушку особенно сильно, сильнее, чем прежде. И никогда еще слезы, струящиеся по моим щекам, не были такими горькими. Мне и прежде случалось плакать в подушку, но то были слезы жалости к себе. В ту ночь я гораздо больше сожалела о своей покойной матери, которой я никогда не знала и судьба которой сложилась так несчастливо.

На следующее утро бабушка Кэтрин, по обыкновению, встала раньше меня и отправилась в кухню. Я прислушивалась к ее медленным шаркающим шагам и обещала себе сделать все возможное, чтобы наполнить ее жизнь радостью. За завтраком мы ни словом не обмолвились о вечерних откровениях. Разговор вертелся вокруг намеченных на сегодня дел. Я сообщила, что хочу взяться за новую картину.

– Это будет твой портрет, бабушка.

– Мой портрет? Что за глупости, детка? Вот еще придумала – рисовать морщинистую старую ведьму…

– Ты не ведьма, а самая настоящая красавица! – перебила я. – Хочу написать тебя сидящей в качалке на галерее. Дом тоже нарисую, но самое главное, конечно, ты. По-моему, идея отличная. Портрет каджунской знахарки – это ведь экзотика, согласись. Думаю, если картина выйдет удачной, люди охотно заплатят за нее целую кучу денег, – добавила я, рассчитывая, что последний аргумент сломит бабушкино сопротивление.

– Я не из тех, кто может целый день сидеть сложа руки и позировать! – возразила бабушка, но я чувствовала, что она согласна.

В глубине души она наверняка радовалась законному предлогу отдохнуть, не терзаясь мыслью об оставленном ткацком станке и незаконченных вышивках.

После завтрака я принялась за работу.

– Мне что теперь, придется каждый день, пока ты не закончишь картину, носить одно и то же платье? – спросила бабушка.

– Нет, зачем же. Я сделаю наброски, и потом можешь одеваться как хочешь. Портрет будет уже здесь. – И я постучала пальцем по своему лбу.

Принялась я за работу с неведомым мне прежде рвением, прилагая все старания, чтобы запечатлеть на бумаге любимые черты. Каждый день я трудилась над картиной, а бабушка дремала в кресле. Лицо ее дышало миром и покоем, и я пыталась ухватить это выражение. Однажды я решила, что на перилах галереи должна сидеть рисовая птичка. Потом придумала новую деталь: из окна будет выглядывать еще одна женщина. Моя мать. Я не сказала бабушке о своей задумке, но лицо нарисовала, внимательно изучив старые фотографии.

Бабушка не выражала ни малейшего желания взглянуть, что получается. Портрет я уносила к себе, рассчитывая поразить бабушку, когда он будет закончен. Наконец великий день настал. После обеда я объявила, что пришло время ей взглянуть на портрет.

– Уверена, ты погрешила против правды и старалась мне польстить! – улыбнулась бабушка, потирая руки от нетерпения.

Я эффектным жестом сдернула ткань, покрывающую картину. Несколько мгновений бабушка молчала, лицо ее было непроницаемым. Я уже решила, что портрет ей не понравился. Но тут она повернулась ко мне. Во взгляде ее светилось такое изумление, словно она увидела призрак.

– Это перешло к тебе, – прошептала она.

– Что перешло, бабушка?

– Сила. Способности, которые были дарованы мне. Только в другой форме. Я могла исцелять, а ты можешь увидеть скрытое от других и нарисовать это. Я всегда чувствовала, что в этом доме живет дух Габриеллы, – призналась бабушка, обведя комнату взглядом. – Как часто, выходя из дома, я оборачивалась и видела, как она стоит у окна, улыбается мне, с любовью и тоской смотрит на болота, на птиц, на зверей. В точности так, как здесь. – Бабушка кивнула на картину. – Значит, ты тоже ее видела. Она живет в твоей душе. В твоих глазах. Слава Господу, что Он наградил тебя таким талантом.

Бабушка раскрыла объятия. Я бросилась к ней на шею.

– Прекрасная картина, Руби, – прошептала она, целуя меня, – не вздумай ее продавать.

– Ни за что, бабушка.

Бабушка смахнула с глаз непрошеные слезы, и мы вместе отправились в гостиную – решать, куда повесить картину.

По календарю лето близилось к концу, но в нашей бухте природа, похоже, забыла об этом. Жара и высокая влажность оставались неизменными с середины июля. В воздухе, казалось, висела тяжелая душная пелена, гнувшая нас к земле. Из-за этого дни тянулись невыносимо долго, а любая работа становилась изнурительной.

Осенью и в начале зимы бабушка Кэтрин исполняла свои обязанности целительницы столь же ревностно, как и всегда. Особенно часто к ней за помощью обращались пожилые люди. Рассказывая бабушке про свои артриты, ноющие спины, головные боли и хроническую усталость, они чувствовали, что она понимает их куда лучше, чем обычные доктора. Еще бы, ведь она сама страдала от тех же недугов.

Как-то в начале февраля, ветреным днем, когда легкие перистые облака стремительно пролетали по лазурному небу, к нашему дому подкатил грузовик. Мы с бабушкой обедали на кухне и, услышав гудок, выглянули в окно.

– У кого-то несчастье, – сказала бабушка и двинулась к дверям со всей доступной ей скоростью.

Это был Рауль Бальзак – ловец креветок, живущий примерно в десяти милях от нас. Бабушка очень любила его жену, Бернадину, и частенько лечила ее мать от люмбаго, пока та не уехала из наших краев.