Капитан госбезопасности. Ленинград-39 - Александр Логачев

Сержант Коган полчаса назад вернулся на Литейный и около двадцати минут докладывал командиру о расследовании покушения на секретаря райкома. В рапорте были допросы и аресты сослуживцев, соседей, отца и матери, любовницы террориста, обыск в квартире, на рабочем месте, у родителей, у родственников, у любовницы. Был револьвер системы наган, найденный в платяном шкафу бомбиста. Были темные пятна в биографии покушенца, которые так и просились под лупу. Но не было ответов на поставленный командиром вопрос «какой акции служит прикрытием совершенный теракт?»

Итак, в десять сорок командир закончил инструктаж, и десять групп по три-четыре человека в каждой отправились по адресам, отобранным Тимофеем Роговым.

Капитан Шепелев час просидел в кабинете Деда, обговаривая над подробной картой города детали предстоящего утреннего оцепления. Но старшего майора Нетунаева вызвал к себе комиссар второго ранга, и Шепелев вернулся к себе в комнату, где боролся с дремой рядовой Минаков. Капитан расстелил на своем столе карту, прихваченную из кабинета Деда, откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и не заметил, как заснул…

Тимофей Рогов обратил внимание на сигнал, поступивший от заведующей детским очагом номер восемь, еще тогда, когда он поступил – тридцатого октября этого года. Обыкновенно Тимофей легко представлял себе человека, пишущего, а прежде этого сочиняющего и вынашивающего в себе донос. Представлял, что подталкивает его руку к бумаге. Наборчик побудительных мотивов выглядел куце. Поэтому Тимофей, читая и понимая, кто и зачем это состряпал, без труда делал поправки на кривизну зрения сочинителя. Таким образом, того, на кого донос написан, Тимофей рисовал себе в мыслях более-менее верно. Не во всей глубине, полноте и душевной сложности, этого и не требовалось. Требовалось понять, интересен он госбезопасности или нет.

С доносом заведующей казалось все до последней кляксы ясно. Бабская зависть к той, что моложе и красивее, и ничего более. Но вот странной показалась Тимофею просвечивающая за строчками фигура. Та, которой посвятили донос. Уж чересчур, не по возрасту туманной и загадочной получилась эта фигура. Но это не все и не главное.

Обвинения заведующей, может, ей самой и виделись многочисленными, разнообразными, но сводились к одному – воспитательница ведет с детьми странные разговоры, прививает им чуждые нашему обществу идеи и мысли. Факты, которые приводила «писательница» – уж кто как ни Тимофей это знал – капитана Шепелева не заинтересовали бы, никаким шпионажем в пользу иностранных держав от них и не пахло. Но Рогова насторожило именно то обстоятельство, что заведующая сосредоточилась только на одном, на отношениях подчиненной с детьми. Может быть, заведующая, сама себе не отдавая отчет, почему отношения молодой воспитательницы с детьми не дают ей покоя, чувствует, что что-то в них неладно по-настоящему. Словно она пыталась своим доносом высказать нечто, что уловила, что где-то бродит по закоулкам ее извилин, но никак не получается осмыслить. Похожим образом люди вспоминают забытую фамилию, которая вроде вертится на языке, вроде еще усилие и вспомнишь, а изо рта вылетают созвучные, близкие по смыслу, но – другие фамилии. Странность, которую Рогов почувствовал за штукатуркой доноса, зацепила его, но не настолько, чтобы сразу взять сигнал в разработку. Однако Тимофей отложил творение заведующей детским очагом на полку, где хранились сигналы второй очереди. Хранились до той поры, когда до них дойдут руки.

И сегодня, еще раз проглядев донос более чем полумесячной давности, Тимофей решил отдать его в ночные рейды.

Глава двенадцатая

Проснитесь, граф!

Умного зверя и в ловушку не всегда поймаешь.

Навроцкий не проснулся, он вовсе не спал. Не спал он не потому, что боялся не встать вовремя, то есть в пять. Он мог управлять длительностью сна, его внутренний «будильник» работал безотказно. И не потому ему не спалось, что лежал он на брезентовой раскладушке, а привык к пуховой перине, взбитой рукой Хельги. Граф мог уснуть и сидя на стуле, раскладушка эта явилась даже нежданной роскошью сегодняшней ночи. Нет, он не спал единственно от того, что не хотел пропустить ни одного ночного звука. Он знал, как опасен враг.

И когда лязгнули ворота, Денис Александрович сразу вскочил со своего брезентового ложа и пробрался к окну. Внизу прорезали мрак фары въезжающей во двор машины.

Ворота открыли без предварительных стуков и вызовов дворника, Навроцкий бы их услышал. Значит, предварительно позвонили управхозу, и тот уже встречал ночных гостей. Что это за гости сомневаться не приходилось. Машина начала огибать двор по периметру, двигаясь в сторону их парадной.

Навроцкий вернулся к раскладушке, скатал одеяло и простыни, открыл платяной шкаф и засунул в него скатку. Затем он также свернул матрас и пихнул его под шкаф. Быстро сложил раскладушку.

– Что случилось? – это пробудилась Марина. Она прокашлялась, выгоняя из горла хрипы, что рождаются спросонья.

– Тихо, – произнес Навроцкий таким голосом, что Марина ни о чем больше спрашивать не решилась, но стала подниматься.

Слышно было, что машина остановилась под окнами. Навроцкий отправил сложенную раскладушку под кровать и быстро оделся. Надев пиджак, ботинки и пихнув галстук в карман, он подошел к вешалке возле двери, чтобы снять с нее пальто и шляпу, которые он, разумеется, не стал вешать в общественном коридоре. С комода он забрал последнюю из своих вещей в этой комнате – портфель.

Марина накинула на пижаму халат, завела за спину распущенные волосы, скрепила их резинкой. Кутаясь в халат, подошла к окну. Сзади возник ночной гость, молча отодвинул ее в сторону, положил портфель на подоконник и стал открывать оконный шпингалет, осторожно его раскачивая, явно избегая малейшего шума. Марина, как ей приказали, молчала. Девушка и представить не могла, что сейчас Навроцкий думает как раз о ней. Думает, что ему с ней делать.

Разведчик знал о ночном стиле работы НКВД. Но именно в ту ночь, именно в тот дом… Глупо было бы надеяться на совпадение. И сейчас они уже, должно быть, идут по лестнице, глядя на номера квартир, хотя их, конечно же, предупредили, на каком этаже располагается искомая. Она располагалась на четвертом этаже пятиэтажного дома. Поднимающиеся должны быть пока не выше второго. Навроцкий понимал, что еще успевает выскользнуть из квартиры и уйти к чердаку, даже несмотря на то, что надо прежде завернуть на кухню и снять с гвоздика у рукомойника ключ от чердачной двери. Потом он сумеет бесшумно открыть-закрыть входную дверь и неслышно подняться по ступеням. Но тогда придется оставить чердачную дверь открытой, что может все испортить, если чекисты быстро обнаружат труп девушки. И он еще не решил, целесообразно ли убивать девушку, раз ситуация решительным образом меняется.

Впрочем, чердак не единственный путь к спасению. И хотя черного хода в квартире не было, но запасной отход у Навроцкого имелся, он его предусмотрел.

Как всегда в подобных ситуациях, его мозг начинал работать с пулеметной скорострельностью. За то время что сапоги поднимающихся успевали преодолеть пару ступеней марша, в голове Навроцкого проскакивал десяток вариантов.

Ликвидировать девушку, прибрать со стола? Но остаются соседи. Ох уж эти совдеповские коммуналки! Они дадут его приметы. Обнаружив труп, чекисты поймут, что он тот, кого они ищут. А кого они ищут? Неужели конкретно его? По каким зацепкам? Или вышли только на нее? Ладно, об этом после. Если наткнутся на труп, всяко начнут его, Навроцкого, розыск. Раздадут описание внешности каждому милиционеру, каждому стукачу. И самое скверное – могут достаточно быстро оцепить близлежащие кварталы. Выбраться будет не так-то просто, а выбираться придется в спешном порядке. Если бы все прошло, как задумывалось, то труп нашли бы не раньше сегодняшнего вечера, ну, днем в самом крайнем случае, а тогда все будет уже кончено.

Он отворил одну раму, принялся открывать шпингалеты наружной рамы. Марина стояла рядом, кутаясь в халат.

Оставить девушку в живых? Она выдаст пришедшим легенду о сбежавшем любовнике. Если пришли только за ней, то легенду могут проглотить или раскручивать ее неспешно. Если пришли по его следу (где же он тогда наследил?), то приметы все равно получат от соседей. Но в этом случае они не кинутся сразу на его поиски, а будут работать с ней. Вероятно, прямо на месте попробуют выколотить показания. А она, скажем, под видом сотрудничества может сначала потребовать доставить ее в кабинет следователя, дескать, только там скажу, потом навести на ложный путь и дать его, совпадающий с соседскими описаниями, но искаженный портрет. Или ничего этого не делать, а просто промолчать до утра. И ей всего-то нужно продержаться до семи пятнадцати. Тут хорошую службу сослужит ее преданная любовь к Меландеру. Правда, мадмуазель заговорит рано или поздно, сомневаться в этом не приходится, как и в том, что чекисты не будут с ней церемониться, и тогда она расскажет о финской разведке, о завербовавшем ее человеке, выдаст своего связника и даст его, Навроцкого, исчерпывающее описание. Что ж, свое будущее он может заложить за успех сегодняшней акции, а что касается разведки в целом… Случались в истории разведок провалы и более серьезных агентов, информированных куда как полнее. И ничего. Скажем так – не всегда после подобной неудачи разверзались катастрофы. А девочка эта совсем не Бест и Стивенс[24], которые не сегодня завтра похоронят всю английскую разведсеть в Европе.