Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

Перед уходом Сонцев попросил разрешения переодеть его посольство не в мундиры саксонских офицеров, а в костюмы бродячих музыкантов, потому как фортуна всегда благоволит к музам. Петр посмеялся и дал согласие. На том царский прием закончился.

День стоял дождливый, пасмурный. Клубился туман, поднимаясь к вершинам оголенных деревьев. Зима в Вене уже кончилась, весна еще не пришла — время точно задержалось, и оттого было тоскливо.

В огромных холодных залах императорского дворца гулко раздавались шаги часовых. В торжественной пустоте аудиенц-зала у окна, выходящего в парк, стоял невысокий бледный человек, смотрел, как моросит дождь над голыми верхушками деревьев, зябко потирал руки. Императору Священной Римской империи германской нации Иосифу Габсбургу было сегодня особенно тоскливо. Ныли зубы, ночью был не сон, а настоящий кошмар, да тут еще предстоит малоприятная аудиенция. Сейчас этот барон Гюйссен начнет требовать вернуть в Россию русский сводный полк из армии Людвига Баденского. А он уже определенно обещал шведскому посланнику выдать полк королю Карлу. Этот Карл XII для империи хуже, чем зубная боль для императора. Уже полгода его армия стоит в центре Европы, и дипломатическая погода не лучше, чем та, что стоит за окном: туман, мерзость, слякоть. Но будет еще хуже, если Карл XII пойдет не на Москву, а на Вену. Император закрыл глаза и застонал то ли от зубной боли, то ли от своих мрачных раздумий. Если этот шведский мальчишка и впрямь пойдет на Вену, Людовик XIV выиграл свою партию. Трудно даже представить себе последствия подобного шага: ведь у империи нет ни одной армии, чтобы противопоставить ее шведам,— имперские войска частью заняты на Рейне и в Италии, частью сражаются против венгерских мятежников Ракоци. А этот король-сумасброд Карл XII вполне может затеять новую войну...

Неслышно вплывший в зал обер-церемониймейстер стукнул булавой: посланник его величества, царя московского, великого князя владимирского, царя казанского, царя астраханского...

— Проси, проси! — Император сделал любезнейшую улыбку из всех, какую могли позволить больные зубы, и шагнул навстречу барону Гюйссену.

Гюйссен согнулся В низком поклоне, но успел заметить, как притворная улыбка сбежала с лица Иосифа.

«Никакого толку из сей долгожданной аудиенции не выйдет»,— решил про себя барон, скрытым чувством улавливая тайную перемену в прежнем дружеском обращении императора.

Гюйссен доверял чувству временами более, нежели разуму, хотя он и преподавал прежде математику в Страсбургском университете и доказывал студентам, что человек есть разумная машина. Но после того как занялся большой европейской политикой, он перестал доверять только суждениям разума. Временами в дипломатии чувство вернее разума, а логический расчет на поверку оборачивался неразумным решением.

Опасения русского посланника оказались не напрасными.

— Мой дорогой Гюйссен, — сквозь зубы процедил

император,— поверьте, мне тяжело говорить, но я не вижу выхода: я принужден выдать этот несчастный ,,полк королю Карлу, иначе шведские драбанты через две недели будут поить коней в Дунае. Вы знаете этого протестанта в солдатских ботфортах. Он берет в империи все, что хочет. Бедный король Август был принужден выдать ему вашего посланника, этого несчастного Паткуля, которого шведские палачи четвертовали, а я выдал бедного графа Зобара, отказавшегося пить за здоровье шведского короля, и признал Карла опекуном протестантов в своем собственном владении, в Силезии. Да что говорить, дорогой барон, я не уверен, что я сам не перейду из католичества в протестантство, если шведскому королю это будет угодно... В конце концов, как показал добрый Генрих IV Бурбон, «Париж стоит мессы». А вы просите за полк, когда речь идет о душе императора. Единственно, что я могу для них сделать,— это направить их в атаку на французские позиции. Пусть они лучше погибнут в честном бою, чем сгниют на шведской каторге. Впрочем, шведы ведь могут просто перебить пленных, как то сделал Рёншильд под Фрауштадтом. Все-таки ужасная вещь — большая политика. В ней жизнь человека ничего не стоит!— Император закрыл лицо руками, давая понять, что аудиенция окончена.

Тем же вечером посланец Гюйссена поскакал из Вены к Рейну.

Княгиня Дольская в католицизме обретала бессмертную душу. Полька, она никогда не чувствовала себя полькой, — она была католичкой, подданной той таинственной духовной державы, центр которой был в Риме, державы, не признающей границ и наций, а только веру в католические догматы. Ее бог был воинственным богом и имел мало общего с библейским Христом.

Как фанатичная католичка, княгиня ненавидела Россию не только как враждебную страну, а как область иного духа, манящего своей беспредельной широтой. Сила этой страны заключалась в ее терпении. Страна сия точно поджидала, чтобы ее час настал. Россия была готова явиться Европе, войти в ее семью и тем продлить Европу до Тихого океана.

Один шведский король мог закрыть двери, распахнутые царем Петром. И хотя Карл XII был протестант, и следовательно, тоже схизматик, он нравился

княгине силой веры в оружие и дисциплину солдатской казармы.

В просторной келье для знатных гостей львовского монастыря доминиканцев княгиня Дольская в то раннее весеннее утро принимала разных людей. К ней явился сперва какой-то юркий и черноглазый грек, затем его сменил ближайший советник княгини иезуит Зеленский, приведший с собой человека совершенно уже не монашеского обличья.

Рослый одноглазый вояка и сам понимал, что монашеский капюшон плохо скрывает его воинственную и свирепую наружность. Потому он шел за Зеленским через монастырский двор низко согнувшись, дабы какой-либо случайный прохожий не рассмотрел его лицо со знаменитым тройным шрамом.

— Постой здесь!— приказал ему Зеленский и тенью проскользнул в келью пани.

— Ну что, ты нашел Гальку?— Голос пани княгини дрожал при одном упоминании этого имени.Ах эта холопка, так обманывать меня три года подряд! Это она, конечно, помогла тогда Сонцеву у Яблонских, она же предупредила его и о том, что Михаил Вишневецкий готовит великий мятеж в Литве. И что же, русские успели послать драгун, и Михаил вынужден был бежать к королю Станиславу. А кому он там нужен, один?! Конечно, Станислав теперь отберет у него пост великого гетмана литовского и передаст его Сапегам. Была, правда, надежда на Быховскую фортецию, но здесь поспешил -комендант, этот Синицкий. От великой жадности и невеликого ума напал на русский денежный обоз и сидит сейчас в Быхове, как синица в клетке. Русские не сегодня завтра возьмут Быхов и выбьют последний козырь Вишневецких,— ведь Быхов был самой знатной крепостью по дороге в Смоленск. Вот что наделала проклятая девчонка!

— Я и мои люди обыскали весь Львов, но она как сквозь землю провалилась.

— Искали ли на дорогах?..

— Искали, пани. Но на дорогах к Киеву не наша власть, пани. Там всюду стоят русские полки и казаки.

— Кстати, насчет казаков, Зеленский. Иван Степанович Мазепа прислал ко мне поутру rpeifia Згуру с письмецом. Он сообщает, что царь Петр посылает в Саксонию тайное посольство — искать через французов мира с королем Карлом. Ведаешь, что это значит?

— Король Карл XII никогда но заключит с царем мира, пани.

— И все-таки береженого бог бережет, так, кажется, говорят русские. И потом, даже если король Карл и не вступит в переговоры с посольством, уже одно явление этих посланцев заставит его относиться к русским с еще большим пренебрежением, чем прежде. И я весьма опасаюсь, что король задержится в Саксонии еще на несколько месяцев и летняя кампания 1707 года будет сорвана, а Польша еще год будет под властью Петра и сан-домирян. Теперь понимаешь, какой удар может нанести это посольство по партии короля Станислава?

— У пани мужской разум! — Сморщенное, как печеное яблочко, личико иезуита выразило степень крайнего восхищения.

— У меня женский разум, Зеленский...— решительно прервала княгиня славословия монаха.— И он тоньше, нежели прославленный мужской ум! Я не требую от тебя разума, Зеленский, как никогда не требовала его от мужчин. Я одного желаю: действия!

— Я понял, пани! Ни один из царских посланцев не уйдет от нас. Скажи только, кто станет во главе посольства?

— Твой старый знакомый, Зеленский. Тот русский князь, которого ты проворонил у Яблонских.

— Моя вина, пани княгиня. Но теперь он получит свою пулю. Я как раз привел к вам человека, который мастер на такие штуки.— Зеленский открыл тяжелые двери и пропустил в келью одноглазого великана.

— Вот он, наш герой, пан Владек Рыбинский!

— О!— выдохнула княгиня с явным удовольствием. Имя знаменитого партизана было известно всей Речи Посполитой. Сперва он воевал на стороне короля Августа и столь успешно громил шведские отряды, что король Карл заочно приговорил его к смертной казни. Затем перебежал на сторону Станислава и стал не менее успешно громить саксонцев и конфедератов-сандомирян, так что уже теперь король Август приговорил его к виселице. Этот дважды приговоренный к смерти вояка сейчас смущенно мялся перед княгиней, чуть ли не задевая головой сводчатый потолок.