Кредо жизни - Хуважбаудин Шахбиев

Проходит неделя, другая, и мы узнаем, что из Обкома партии в Москву, с грифом «лично Н. С. Хрущеву» ушла, иллюстрированная снимками с места, жалоба о массовом расхищении хлеба в Шалинском районе. Естественно, не трудно догадаться, в каком образе предстали в глазах главы государства чеченцы в этой информации – «ворюгами по природе».

Какова подлость!?

Организовали ее, как выяснилось, те же «друзья чеченцев» первый секретарь Яковлев и его подручные. Так что сегодняшние политтехнологи, мастера по пиару и антипиару, могут поучиться у вчерашних. К чести Хрущева, он сразу понял, в чем дело. Эта клевета на чеченцев, как и постоянные козни, бумерангом вернулись и ударили по Яковлеву и его приспешникам. Очищающий ветер перемен вымел их из начальственных кресел. А Чечено-Ингушетия годом позже, в 1959-м, получила Орден Ленина…

Наша ссылка и жизнь спецпереселенцев…

Вспомнил я судьбу свою и чеченцев, сосланных в суровую зиму 1944 года, в связи с 64-летием депортации – какими мы были тогда и какими стали после. Это было в день Международного женского праздника – вся страна празднует, а наши женщины, девушки, молодежь погибают в глубоком снегу, изведенные голодом и болезнями разными. 8 марта 1944 года изверги РККА нас вышвырнули из скотовозов в снежные сугробы Аягуза, в тупике железной дороги, на территории местной нефтебазы. Многие чеченцы остались в плену снежного сугроба, вниз головой, и так замерзли. Вымерли целыми семьями! Спаслись немногие, кто, как и мы, дополз до клуба железнодорожников. Никому из местных мы не были нужны. В клубе навалом плотно лежали опухшие живые трупы и трупы настоящие. Смрад, плач, жуткая картина. Это был жестокий удел, уготованный коммунистами и Совдепией. Об этом В. В. Путин говорил в Огареве. При этом находятся манкурты – поздравляют с праздником варваров!!!

Я к тому же заболел в дороге сыпным и брюшным тифом. Был крайне слаб, истощен. И в таком состоянии 13 марта 1944 года бабушка Ану Хадж повела меня на Аягузский авторемонтный завод. Она поняла, что я единственный, кто может помочь, опухшим от голода троим сестрам и маме. Сама же бабушка оказалась стойкой, хоть тоже была истощена. Кое-как мы доковыляли с ней до завода. Я робко приоткрыл дверь с табличкой «Смирнов». Заглянул – директор разговаривал в кабинете со стариками-чеченцами. Он посмотрел на приоткрывшуюся дверь, а я спросил:

– Дядя, можно войти?!

Директор соскочил с места и почти подбежал ко мне.

– Сынок, что тебя привело ко мне? – присел он на корточки напротив меня. Я заплакал и выдавил:

– Дядя, наша мама, мои сестры голодные опухли, умирают, помогите! Наш отец Усман Хадж с первых дней войны бьет фашистов! Только я могу им помочь, возьмите меня на работу.

– Что же ты можешь делать?

– Отец – шофер, и я постоянно бывал с ним на работе, помогал, – и я стал называть номера слесарных ключей: 10×12; 12×14 и т. д. ряд. Смирнов сначала рассмеялся, а потом, еще крепче стиснув меня, вшивого оборванца, затрясся от резко нахлынувших слез. Он плачет, а я и так хнычу. Прослезились и присутствовавшие во время нашего разговора старики. Чтобы плакал чеченец!? Я был свидетелем этого нонсенса.

Смирнов вызвал главного инженера по фамилии Аксельрод и еще завскладом и магазином Марию.

– Вот этого парня, – распорядился он, – пристроить к Фомичу в инструментальный цех. А вы, Мария, ежедневно выделяйте из моего фонда по одной буханке хлеба семье мальчика.

Я был на седьмом небе от счастья. Целая буханка хлеба! Поясню, что буханка – это огромная круглая сдоба. Ох, дорого она стоила в те голодные времена! Одновременно нам выдали хлебные карточки на всю семью – еще одна такая же буханка хлеба! Кроме того, Смирнов распорядился разрешать мне ежедневно со склада брать бесплатно копченую рыбу (завод шефствовал над Алакульским рыбзаводом).

– Пусть берет, сколько сможет унести, – так прямо и приказал.

С этими дарами мы с бабушкой вернулись в клуб – нашу обитель. Наша мама собралась с силами и тихо произнесла:

– Хаважи (так она меня звала), дашь мне немного хлеба?..

Я заплакал навзрыд. Положил все перед ней и сказал:

– Бери, мама. Это все тебе!

Отломив кусок хлеба маме, бабушка раздала всю нашу провизию, поровну поделив между всеми, кто был в клубе. И так продолжалось до тех пор, пока эти бедолаги не стали зарабатывать сами и не отказались от нашего пайка. Аллаh (с.в.т.) спас.

Мы выжили. Выжили, несмотря на то, что шансов на это было немного. Да что там, их не было совсем. Как только чуть-чуть ожили, мы первым же делом позаботились о захоронении трупов. Собирали их и свозили. Бабушка Ану Хадж и Лугни Али из Урус-Мартана обмывали, готовили их на упокой, а мы свозили в траншеи. Закапывать отдельно, каждого в одну могилу, были не в силах. Да и не было там кладбищ для чеченцев.

Ни земли, ни кладбища…

…Многие чеченцы использовали для еды отходы из кухни воинской части, что стояла на окраине Аягуза. В Аягузе пленные японцы строили электростанцию. На их кухне и в столовых отходы были поприличнее. Кожура картофеля, овощей, кости – все шло в наше скудное меню. Их переваривали и делали бульон. Ходили на мясокомбинат, подбирали и там отходы. Даже кожу животных варили! На зерновом элеваторе доставали зерноотходы с трухой. Так и выживали. Так и выжили. В любом случае, за все время я не видел чеченца-попрошайки. И потому вдвойне горько видеть сегодня чеченских бедолаг, которые из-за войны, развязанной Ельциным, унижены до такой степени, что вынуждены, забыв о чести, просить подаяния… Этого требовали янки… (См. доктрину А. Даллеса здесь впереди.)

На Аягузском авторемонтном заводе работал дружный многонациональный коллектив. В основном, беженцы от войны (ВОВ). Благодаря Аксельроду, Фомичу и Клепикову – специалисту на все случаи жизни – я быстро освоил профессию слесаря-ремонтника. Выучился, как когда-то мой отец, ремонтировать ходовую систему грузовика «ГАЗ-51». Кроме того, научился токарному делу (шлифовал блоки моторов на фрезерном станке, нарезал пазы для колец в поршнях и кольца для них).

Когда нас вышвыривали из Чечни, я учился в 4-м классе 22-й школы г. Грозного. Осенью 1944-го меня приняли в 3-й класс школы рабочей молодежи. На весь класс была одна книга. Да и та – у учителя по предмету. Учились с 19. 30 до 23-х часов. А в восемь утра, как штык, без опоздания должен стоять у станка. Опоздал на 5 минут – лишают премии. На 10 минут – товарищеский суд. А если больше десяти минут – суд народный: могли посадить к параше, а могли уволить с работы за прогул и записать в трудовую книжку. Дисциплина была военного времени. На работу я добирался почти час – далеко жили.

В школе писал в «тетради» – сложишь газету «Прииртышская правда» и между строк пишешь. Ручки нет, достанешь карандаш или тростинку карагача (низкорослое степное дерево), привяжешь к ней перо нитками, а карандаш с одной стороны отстругаешь для рисования или чертежей. Чернил тоже не было: берешь сажу из трубы печной в пузырек, заливаешь керосином, подогреваешь. Из тряпок сделана сумочка, снаружи кармашек для пузырька чернил. Весь немудреный скарб положишь туда – и в школу. И все это берег как зеницу ока.

И так 8 лет работы и учебы одновременно…

В 1949 году я окончил курсы шоферов, как мой отец в 1929 году, 20 лет спустя, и получил права. Пришел на автобазу. Директор Дуганцов поручил меня главному инженеру. Тот повел в какие-то заросли – там еле нашли раму «ГАЗ-51», старую, ржавую.

– Вот твоя машина, – говорит главный инженер. – Соберешь, сделаешь и будешь ездить.

Выбора, естественно, не было, да и не могло быть в тех-то условиях. Здесь же на автобазе работал шофером мой отец Усман Хадж. У него тоже был «ГАЗ-51», старенький такой. Отец помогал мне. Да и ребята в коллективе подобрались дружные – каждый считал нужным подсобить мне, чем кто мог. Через 3–4 месяца моя «Антилопа-Гну» пошла в первый рейс. Со мной, конечно, «верхом». Мы с отцом на двух коломбинах этих возили зерно из Урджара и Маканчи. Это 200–300 км в один конец.

Зимой бывало совсем «весело». Кабины деревянные, с сифоном на семи ветрах, а метель-пурга капитально студила даже в тулупе. Дистанцию между авто держали не более 3 метров, а то мигом занесет снегом, и ты в холодном плену. Тогда зажигаешь примус и греешься, пока СНОГ (снегоочистительная машина) не придет. А она могла идти на выручку иногда два-три дня. Много было случаев, когда шоферы коченели, замерзали намертво.

Однажды, ранней весной, наш отец поехал за зерном в с. Караагач. Это 100–120 км от Аягуза. Нагрузили ему 63 мешка ячменя. Когда туда ехал, ледостав выдержал автомобиль без груза. А вот обратно… Словом, машина отца провалилась под лед. Благо, это недалеко случилось, километров 25–30. Повезло и в том, что вовремя узнали. Я взял длинный трос и на «ЗИС-150» поехал выручать отца. Со мной отправились двое шоферов.

Отец, в промокшем насквозь тулупе, сидел на грузе. В руках – монтировка на случай, если местные уркаганы захотят отбить груз. А таких случаев было много. Кроме этих ворюг, были звери пострашнее – волки. Голодные, они кружили вокруг машины, скалили зубы на отца и выли ночь напролет. Я голышом залез в воду, окунулся и закрепил трос за буксирный крюк. Вылез – и сразу в тулуп. «ЗИС» тотчас же вытащил авто. Отец сел в теплую кабину «ЗИСа», а я с другом, по-моему, Петром его звали, из Львова – в авто отца. И на буксире дотянули до гаража автобазы.