Кредо жизни - Хуважбаудин Шахбиев

Мы с Леонтовичем с большим трудом избавились от этих варягов…

Медленно, но уверенно погибала и природа. Многих трудов и сил нам пришлось затратить, чтобы возродить, очистить от скота (от потоков мочи и испражнений) и пастбищ места вокруг знаменитого Голубого озера. Наш почин был поддержан, в конце концов, Москвой. Было принято решение построить здесь спорткомплекс для подготовки олимпийских сборных. Местность ожила звонкими, радостными голосами не только одних спортсменов, но и туристов со всех концов страны. Здесь расстреляны беженцы из Грозного – асы России постарались… Кому они мешали? Они же миряне. Более 100 уничтожено.

Здесь я принимал космонавта Алексея Комарова. Он был нашим зятем – женился на казачке. Его именем названо село Комарово в Надтеречном районе. Мы с Комаровым плавали наперегонки в озере Казеной (КIезен-IАм – чеч.). Здесь водится форель, которой я потчевал дорогого гостя. Особенно Комаров почитал тройную уху из царской рыбы, причем, он любил сам ловить ее на крючок. Как-то он приехал вместе с Предсовмина ЧИАССР М. Г. Гайрбековым. Прием удался, как всегда, на славу. Форель озерная выручила, да барашки были молодые в соку. Гайрбеков называл меня чеченским Гарстом. Комаров воду здешнюю очень высоко ценил. Она даже превосходит Байкал, сказал он однажды. В тот приезд космонавт, прощаясь, пообещал, приезжать к нам каждое лето. Но, к сожалению, тот прием оказался последним. Комаров погиб во время посадки после полета в космос его аппарата.

Так же, как Голубое озеро, за время нашего выселения в 1944-м году (девятого и тотального) пострадала практически вся природа, и не только флора и фауна. Даже святые места были осквернены или вовсе уничтожены: кладбища, музеи, древние башни, – словом, все, что могло напоминать о культуре и быте этноса нохчи. Чурты (надмогильные стелы с арабской вязью) вырывали и увозили. Из них делали тротуары, основы досок почета и показателей результатов труда, фундаменты под свинарники, дома, конторы, туалеты, склады, мехмастерские, фундаменты ограды. Я считаю это варварством, кощунством, мародерством, глумлением над усопшими (читайте об этом также: «Ночевала тучка золотая» А. Приставкина; «Так это было», 1993 г. Светлана Алиева, 3 тома).

Все мои старания вразумить пришлых казаков были тщетными. Меня обозвали националистом, заслушивали даже на парткоме. Однажды один из моих, мягко говоря, вечных оппонентов, завзятый шовинист и сталинист Томилин, поручил трактористу Дорофееву стащить на С-100 купол мечети в селе Майском (Новые Атаги).

Ну, не варвар ли!?

Я не позволил свершиться этому богохульству, и красавица-мечеть в Атагах стоит по сей день. Когда же меня назначили директором совхоза «Шалинский», первым делом я распорядился вернуть чурты на свои места. Со всех сел мы свозили их на кладбища. Люди благодарили нас. А многие шовинисты из казаков, поняв, что прошлого, откровенно террористического и варварского, уже не вернуть, попросту сбежали.

Козни

Работать ветврачом, а главным – тем более, в период возрождения республики было очень трудно. Смена жителей, движение, хаос, полный разброд. Отъезжавшие грабили все, что попадалось под руку. Территория была огромная, 58 километров по периметру. Это села: Колхозное, Мескер-Юрт, Герменчук (Мостовое), Курганное (Белгатой), Майское (Новые-Атаги) и Дубай-Юрт с Чирь-Юртом. И проконтролировать вовремя все села сразу не было возможности. Служебного, скоростного, транспорта не было. В Дубай-Юрт, Чир-Юрт и Новые-Атаги я добирался через Грозный на попутках. Из села Чишки голышом через Аргун-реку в Дубай-Юрт. Оттуда перекладными – вниз, порою пешком – в Чир-Юрт, Новые Атаги и Белгатой. Уходило минимум три дня. В любое время года мне приходилось лезть в быстрый и студеный Аргун. Сейчас это накопление стрессов сказывается: простужен, ноги и руки слабеют, остеохондроз, ишемия. Я в шутку называю это «букетом 58-года».

Вспомнил эпизод: в селе Чир-Юрт зимовал молодняк крупного рогатого скота – откормочный. Бригадир по заказу «хозяев» послал весеннюю «телегу» на меня сразу по двум адресам: в РК КПСС и в прокуратуру: «Ветврач не лечит больной молодняк, из-за этого в совхозе большой падеж скота». В то время начальником Райсельхоза был Клименко – бывший секретарь парткома нашего совхоза. Он еще с Глотовым работал. Они дружили семьями. И, естественно, меня терпеть не мог. Первый секретарь РК КПСС тоже был из их круга. Словом, обрадовались недруги мои: повод нашелся, чтобы осадить меня. Вызвали «на ковер». Выслушав внимательно выступивших, я попросил слова.

– К чему эти разговоры? – начал я, глядя в лицо первому секретарю. – Создайте комиссию и возглавьте ее. И прошу вас подключить специалистов из Обкома партии, КГБ и МВД.

Первый был вне себя от такой наглости. Он-то ждал, по партийной привычке, наверное, что я лебезить буду, прощения просить. Видя его пунцовое от ярости лицо, я добил его, сказав:

– Да, кстати, можете и из ЦК партии комиссию пригласить, – улыбнувшись, и довольный своим маленьким триумфом, я вышел.

Уверенность мне придавал тот факт, что я знал все до мелочей, что происходило в моем хозяйстве. Да, был падеж. Но пало всего лишь 14 голов. И вина в этом была как раз бригадира-жалобщика. По меркам других совхозов и районов, это был мизер. Хотя, если бы этот «накат» появился лет на пятнадцать раньше, Лаврентий Берия всех расстрелял бы, не иначе. Так или по-другому, но комиссию создали. Возглавил ее Клименко. Кроме которого, в нее вошли инструктор РК КПСС и инспектор из ОБХСС, прокуратуры и КГБ, главный ветврач района Б. Шадиев, главный зоотехник нашего совхоза Атарщиков.

Приехав на место, мы (члены комиссии и я) увидели огромный, тонны на три комбикорма, обитый железом амбар. Рядом были привязаны буйвол и бык. Частные. Прямо лоснятся от жира, ворчат. Перед ними к тому же глубокие, с комбикормом, индивидуальные корыта. Тут же – вода. А вот чуть поодаль стоит грязный и тощий молодняк, уже совхозный. Невдалеке навалена гора трупов. Однако «автор» всего этого, он же – жалобщик, стоит в позе обвинителя, самодовольный такой.

– 14 штук, – сказал Клименко. Он не оговорился – не головы, а именно штуки, хотя в животноводстве принято считать скот по головам. Такой вот был грамотей мой начальник сельхозуправления! На глазах всей комиссии и на выбор самого Клименко, я вскрыл один труп. Строго следуя всем принципам патологоанатомии. Члены комиссии морщились, брезгливо укутывая рты и носы. Затем вскрыл и другие. Всю картину: от внешнего обзора и до каждого органа трупов – я детально заносил в протокол. Потом попросил всех подписаться. Последним поставил свою роспись. Но все документы, кроме того пасквиля, оставил при себе. Так надежнее, решил я, зная повадки своих врагов. Позже райком и РИК требовали их. Но я не отдал – в моем сейфе они сохранятся надежнее. А контрольные органы и так знали, что к чему. Тем не менее, я сам обратился письменно к Глотову и потребовал принятия мер, твердо, при этом, зная, что «ворон ворону глаз не выклюет» (слово вор-он, какого корня!?). Сам же я никому никаких личных амбиций не выдал – не мстителен. Собственная честь и совесть мне дороже. Все остальное – суета сует…

Через пару лет мои недруги из того же, 6-го, отделения совхоза совершили еще одну подлость по отношению ко мне. В 1960 году Глотов сосредоточил почти весь скот, подлежащий выводу на альпийские луга в горы (около 1700 голов молодняка крупного рогатого скота), в районе сел Дубай-Юрт и Чир-Юрт. И, как водится, ответственным назначил меня, а не главного зоотехника – того, кто по долгу службы и по закону обязан. Они оберегаемы были – элита! А мы – трудоголики, подумаешь, какие-то чеченцы, их судьба предрешена. Они боялись этих гор, да и привыкли чужими руками жар загребать, как та муха, сидевшая на рогах быка, что хвалилась: «Мы пахали!»

Из Дубай-Юрта мы шли через Улус-Керт впервые, по неизвестному нам пути, причем против течения реки Ваштарка. Горная вода изводила наши силы. А каково скоту? В селе Сельмен-Таузен (Веденский район) я объявил привал. Сам прилег под дубом. И тут ко мне украдкой подошла женщина в возрасте.

– Вас ждут, и беды вам не миновать! – только и сказала она и скрылась из виду. Я вскочил, забежал в сельский совет и потребовал срочно связать меня с председателем Совета министров ЧИАССР Гайрбековым М. Г.

– Разрешите изменить маршрут и выйти через посевы на известный мне путь, – попросил я главу Совмина.

– Действуйте по обстоятельствам, – ответил мне Гайрбеков. – А всю ответственность за изменение маршрута я беру на себя.

Мы перешли под Махкеты. Дождь лил как из ведра. Промокли изрядно. Переночевали, и уже к закату поднялись на высоту Лени-Лерг. Там и заночевали. Утром – снова дождь. Вообще, ливень, грозы, молнии сопровождали нас на всем пути. Лишь на седьмые сутки дошли мы до места. Но главное, без потерь…

Нечто подобное случилось и в июле 1966 года. Мне, как директору совхоза, сообщили, что в горах ожидается большой снегопад. Это было ближе к вечеру. Срочно погрузили 4 грузовика комбикормов, плотно их накрыли и выехали. Были там, в этой снежной круговерти, в 11 часов ночи. Я впереди на «ГАЗ-69». Мы оказались в шаге от гибели. Волки, как ни странно, спасли. Мой водитель, бдительный Имран Завриев, заметил их светящиеся глаза в ночи. Прямо впереди. Оказалось, там была пропасть. И волки, услышав гул моторов, вышли из ущелья навстречу добыче. Имран резко свернул в другом направлении – словом, спас. И нас, и совхозный скот.