Вне зоны доступа - Келли Хармс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говоря о плюсах ситуации, «аутсайдер Миа» работает внутри своего бренда. Концепция @Mia&Mike временами сводилась к тому, чтобы собирать себя по кусочкам после утраты. В конце концов, хотя я была восходящей звездой Pictey, когда Майк все еще был со мной, именно его уход обеспечил мне настоящую преданность моих подписчиков. Когда рак пришел за моим трехногим лучшим другом слишком рано, именно мои подписчики на Pictey удержали меня от короткого путешествия от горя к отчаянию.
В реальной жизни срок давности для социально приемлемой скорби был слишком коротким. «Настоящие» люди в моей жизни забыли о нем в течение нескольких минут. Они спрашивали меня, почему у меня такой красный нос, и я отвечала, что у моей собаки рак, который не вылечить, и они говорили: «О, твоя собака была такой милой! Это так печально. Как думаешь, ты можешь сменить меня завтра в 6:45 утра? Я собираюсь пойти куда-нибудь».
Потом, позже, когда приходило время помочь ему перейти на небеса, люди говорили: «О, я думал, он уже умер. Так жаль. Как думаешь, можно ли как бы случайно упомянуть мой магазин в твоей ленте?» Ночью я возвращалась домой, а его там не было, он не приветствовал меня, не садился прямо на меня и не блокировал мою руку, тянущуюся к пульту, не заползал в изгиб моих ног, туда, где колени сгибались, когда я спала на боку. Иногда я просыпалась посреди ночи, дезориентированная, и обнаруживала, что плакала, пока не уснула на его собачьей кровати.
Именно мои подписчики на Pictey дали мне то утешение, в котором я нуждалась. Когда я лежала в своей темной квартире и плакала из-за Майка, они не спрашивали меня, что случилось. Они просили больше памятных фотографий, больше видео, больше воспоминаний. Меня окружали тысячи людей, которые тоже скучали по нему. Которые сами потеряли домашних животных, и им потребовалось много времени, чтобы пройти через это. Которые поощряли меня делать то же самое, что и они, чтобы меньше скучать без моего лучшего друга. Осознание того, как Майк был любим, осознание того, что я не скорблю в одиночестве, изменило весь мир. Это помогло мне пройти через это.
И мысли о Майке снова помогут мне пройти через это. Мне все равно, как это звучит – но потерять собаку было в тысячу раз больнее, чем потерять жениха. Любовь, которую я испытывала к этому мужчине, была любовью людей, с ссорами и взаимными обвинениями и всегда возможностью предательства, шансом на то, что наше сияющее притяжение превратится во что-то тусклое и скучное. С Майком не было никакой возможности предательства. Он был предан мне, абсолютно надежен, ходячее, трепещущее сердце и два ярких глаза цвета агата. Весь его руководящий принцип, от рассвета до заката, заключался в следующем: «Как я могу заставить всех чувствовать себя любимыми сегодня?» И он был так хорош в этом!
###
У нас с Майком было наше облюбованное бордовое кресло. Оно напоминало мини-диван, должно быть, я купила его из вторых рук. Теперь это кажется совершенно непохожим на меня, скорее подобное можно было найти в мамином доме. Оно было плюшевым, неряшливым и низким; оно никогда не выглядело иначе, как помятое. Я клала на него одеяло, потому что тканевая обивка действовала на шерсть Майка как липучка, а шерсти у него было очень много. Одеяло было старым, еще с колледжа, его моя мама дала мне в день переезда. У него был шелковистый край, и Майк много раз лизал этот край, когда впервые оказался в моем доме. Ветеринар сказал, что это было беспокойство, то же самое, которое заставляло его ковырять свою культю и грызть плинтуса в той старой квартире всякий раз, когда я уходила на работу.
Через две недели нашего совместного проживания я оглядела потрепанную лепнину и наполовину обглоданные ножки стула и сказала Майку, что так уж и быть, он может пойти со мной в студию йоги. Но, добавила я, он не должен там ничего метить, я сказала это ясно и твердо, и, как мне показалось, он все уяснил. Я привела его в заднюю комнату, устроила ему гнездышко в открытой конуре с любимыми игрушками и шумной машинкой. Я установила в студии очиститель воздуха и каждый вечер включал пылесос, и никого, казалось, это не беспокоило. Тревога Майка быстро ушла, и со временем он отважился войти в студию и начал сидеть со мной на платформе во время занятий. Он часто пытался вздремнуть на моем коврике для йоги, пока я была в позе собаки лицом вниз, и он был страшно удивлен, когда я переходила в чатурангу – позу, похожую на отжимание, зависая прямо над ним. Он переворачивался на другой бок на случай, если я захочу как-нибудь погладить его животик локтями. Он дышал своим горячим щенячьим дыханием мне в лицо.
Тем не менее, никто не жаловался. На самом деле, стало приходить все больше людей.
Майк заметил. Он знал, что студенты были там ради него. Он начал сидеть рядом со мной во время открытия. Во время самого занятия он пробирался между рядами ковриков, совсем как если бы он был моим помощником, готовым обратить мое внимание на потенциально опасное положение спины в повороте или особенно красивую позу треугольника. Его когти, как бы коротко я их ни обстригала, слегка постукивали по пробковому полу, когда он двигался. Когда мои ученики были в инверсии, он склонял голову набок в задней части студии и, казалось, улыбался им. Они все улыбались в ответ.
В конце каждого занятия я ставила учеников в позу покоя, они лежали на спине, чтобы достичь спокойной осознанности. Майк, казалось, сразу замечал этот переход, и ему не нравилось находиться на полу, когда это происходило. К третьему или четвертому классу он научился возвращаться на платформу вместе со мной за несколько фраз до того, как я начинала эту часть урока, и к тому времени его дыхание было очень громким от всех его усилий. Мои ученики улыбались от удовольствия, когда начинали слышать его тяжелое дыхание через мою гарнитуру, потому что они знали, что самые трудные части урока почти закончились. Как по волшебству, их тела расслаблялись, отдавая им силы еще на пять минут, зная, что после этого я позволю им отдохнуть.
Мы с Майком провели вместе сотни занятий. Я записала его имя
