Светочи Тьмы - Татьяна Владимировна Корсакова

Что заставило его обернуться, Август и сам не знал. Словно бы кто-то потянул его за сюртук, вынуждая сначала остановиться, а потом посмотреть на башню.

В огненном круге из свечей стояла девочка. Август готов был поклясться, что ее не было среди детей. Никто не играет в прятки босиком и в ночной сорочке…

Девочка тряхнула головой и свечи – все разом! – погасли. Словно бы их задуло налетевшим порывом ветра. Распущенные волосы девочки взметнулись вверх над головой, обнажая узкие плечи и худенькую шею. Вот только ветра не было. На дереве, под которым притаился Август, не шелохнулся ни один листочек.

Девочка медленно обернулась, помахала Августу рукой и, поддернув ночную сорочку, вышла из круга, очерченного погасшими свечами. Она шла к Августу, а у него не было сил даже шелохнуться. Он стоял, глядя на приближающуюся фигурку, и все отчетливее понимал, что девочка мертва. Или вернее сказать – не жива? От нее исходило едва различимое сизое свечение, а лицо было неестественно бледным, куда бледнее, чем у Агнии. И глаза… ее глаза тоже были неживыми. Таких глаз не может быть ни у ребенка, ни у любого другого живого существа. Таких глаз и такого взгляда. Несмотря на то, что Август все еще прятался в темноте, девочка знала, где он. А быть может, не знала, а видела. Она шла к нему неспешным, танцующим шагом и улыбалась, как старому знакомцу.

А ведь они и были знакомы! Это была Лизонька, та самая девочка, о которой Леонид писал в своих письмах. Что он писал? Что Лизонька обладает уникальным даром, может видеть то, что не дано простым людям? А при каких обстоятельствах сам Август видел эту девочку? Он ведь видел, а иначе откуда это чувство дежавю?

Ему не пришлось долго вспоминать, в мозгу сами собой родились образы. Он, еще не пьяный, но уже слегка захмелевший, сидит на скамейке перед оранжереей. А Лизонька с книжкой в руках садится рядом, смотрит чуть испуганно и одновременно заинтересованно.

– Можно мне присесть, мастер Берг?

– Садись! – На скамейке еще полно места, но он отодвигается на самый край.

Лизонька садится, смотрит прямо перед собой, о чем-то сосредоточенно думает. Августу не нужны разговоры и он рад этой молчаливой задумчивости, однако, тишина длится недолго. Лизонька начинает разговор:

– Не нужно строить эту башню. – Ее голос тих, но решителен. Августу делается смешно. Какая-то мелюзга решает, что ему нужно или не нужно делать.

– Почему? – спрашивает он и отчаянно жалеет, что оставил початую бутылку вина в своей комнате.

– Потому что она получится особенной. Все, что вы строите, становится особенным, немножко живым.

– Разве ж это плохо? – Ему становится любопытно.

– На уроке физики нам показывали опыт с увеличительным стеклом. – На раскрытую ладошку Лизоньки садится божья коровка, и она разглядывает ее ровно таким же взглядом, каким Август разглядывает ее саму. Диковинная букашка… – Оно концентрирует солнечные лучи и на выходе получается нечто смертоносное. У нас получилось поджечь лист бумаги.

– Очень любопытные опыт, – соглашается Август. – Только я не понимаю, к чему ты клонишь.

Девочка взмахивает рукой, и божья коровка улетает.

– Ваша башня станет таким увеличительным стеклом. А мы – станем бумагой. – Она смотрит на Августа очень серьезным, почти сердитым взглядом. Ее злит его недогадливость.

– Я не понимаю, – говорит он и встает со скамейки. Пора уходить, беседы с юными умницами не идут ему на пользу.

– Мы все сгорим в этом огне. – Лизонька печально качает головой.

– Откуда тебе знать? – Он начинает злиться. Хватит с него шарад! Наразгадывался!

– Знаю. – Она пожимает худенькими плечиками и уходит первая.

Вот такое у них было знакомство. Потому эта не-живая Лизонька и смотрит на него как на старого знакомца, потому и улыбается.

– Здравствуйте, мастер Берг.

Август и моргнуть не успел, как она появилась прямо перед ним. И не напугала, и не удивила. Албасты приучила его к таким вот трюкам.

– Здравствуй, Лизонька, – сказал Август и отступил на шаг. Не потому, что испугался, а потому, что от девочки веяло могильным холодом.

– Он сказал, что вы непременно придете.

– Кто?

– Леня. Он сказал, вы придете и спасете нас всех.

– Ну вот… я пришел.

– А спасать уже, считай, и некого. – Ее улыбка сделалась грустной.

– Где он? – спросил Август. – Где Леонид?

Не нужно было спрашивать, когда сердце уже само знало правду, оттого и ныло беспрестанно.

– Он стал Светочем. – Лизонькина улыбка померкла. И сама она сделалась прозрачнее. Теперь сквозь ее хрупкое тельце были видны очертания Свечной башни.

– Как это? – Август снова попятился, Лизонька сделала шаг к нему.

– Он умер. – Она говорила строго и с осуждением, словно бы это он, а не она, был маленьким ребенком. – Он умер. Вы не спасли его, мастер Берг. Не сдержали своего обещания.

– Я не обещал… – Август сказал это не Лизоньке, а самому себе. Самому себе пытался объяснить свое бессердечие и бездействие. – Я ничего ему не обещал, я даже на письма его не отвечал! – Он сорвался на крик и тут же испуганно зажал себе рот ладонью.

– А он ждал. – Лизонька склонила голову к плечу, посмотрела на Августа искоса. – Даже когда я умерла, он продолжал надеяться. Я пыталась объяснить ему всю тщетность этих надежд, но он меня не видел. Меня никто из них не видит. Вы первый. Почему вы меня видите, мастер Берг?

Потому что у него была хорошая учительница. С волками жить – по-волчьи выть. Кажется, он заразился от албасты не только бездушием, но и вот этой не-жизнью, научился видеть и чувствовать то, что не дано остальным. Или эта особенность была с ним с самого рождения? Его творения, его каменные дети были особенными, не живыми, но и не мертвыми. Они существовали на самой границе миров, а иногда и сами становились этой границей, форпостом между живым и неживым. Как вот эта башня. Август поднял взгляд вверх на темный, уходящий в ночное небо силуэт.

Свечная башня была его приемным ребенком. Вкладывал ли он в нее свою душу? Несомненно, вкладывал! Хватило ли той частицы, чтобы вдохнуть в нее не-жизнь? Август прислушался. То ли к окружающему миру, то ли к самому себе. Он слышал тяжелое дыхание и гулкое уханье. Мир отзывался на его порывы, отвечал ему тихим, едва различимым шепотом. Да, так и есть! Кажется, он создал еще одну химеру. Нелюбимое дитя, брошенное на произвол судьбы и новой хозяйки. Увеличительное стекло, способное уничтожить все вокруг.

– Почему вы меня видите?! –