Буря - Зина Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И хоть я перевела тему, но слова Милены о Марке пропустить мимо ушей не смогла. Из разговоров с Петей я знала, что Марк из состоятельной семьи, и всегда немножко завидовала этому. Как это прекрасно, думала я, что есть соломка в виде семейных денег, на которую в случае чего можно будет упасть.
Марк вернулся через десять минут. И спокойно, без суеты, стал снимать куртку.
«Волнует ли его вообще хоть что-то? – думала я. – Наверняка не жизнь, а сказка. И любовь одноклассников, и друзья хорошие, и перспективы отличные, и сам он находчивый… Вот у кого никаких тревог о будущем. Тоже так хочу. Беззаботно жить и смеяться».
Вдруг я почувствовала, как накатывает тоска и жалость к себе. Чтобы прервать круг тяжелых мыслей, схватила «Смену», накинула куртку и, наплевав на экзамены, предупреждения учителей и возможные проблемы, убежала фотографировать в парк.
Вернулась я только к последнему уроку геометрии. МихНих строго следил за прогулами. Я вбежала в класс перед самым звонком, и сразу за мной дверь захлопнулась. Первое свободное место, которое бросилось мне в глаза, было рядом с Марком (Петя по-прежнему болел). Я осмотрела класс, ища, к кому бы еще подсесть, но МихНих раздраженно сказал:
– Вера, я бы попросил не мешать мне.
Я смутилась и все-таки опустилась на стул рядом с Марком. Меня мгновенно окутала сильная и какая-то даже немного бешеная энергия, исходящая от него. Марк отодвинулся, чтобы наши локти не соприкасались. Я вздохнула и достала из сумки тетрадь. МихНих начал объяснять у доски новую тему. Я пыталась слушать, но мысли убегали к соседу справа. Я чутко следила, как Марк дышит, немного меняет положение тела, листает учебник и жует мятную жвачку, свежий запах которой доносился и до меня.
Когда МихНих начал диктовать условия задачи, я заметила, что Марк несколько раз чиркнул ручкой в тетради и чертыхнулся.
– У меня запасная есть, если что, – шепнула я.
Марк глянул на меня и сказал:
– Супер, спасибо, давай.
Я полезла в сумку, нащупала ручку, протянула ее Марку, а потом резко отдернула назад.
– Ты чего? – спросил он удивленно.
– Она протекает. Я всегда после нее вся в чернилах. Замараешься. Погоди, я другую достану.
Снова нагнулась над сумкой, достала еще одну ручку и протянула ее Марку. Тот улыбнулся.
– Что?
Он покачал головой.
– Нет, все-таки скажи, – попросила я.
МихНих недовольно кашлянул, и нам пришлось замолчать на несколько минут.
– Да я просто подумал на секунду, – сказал Марк шепотом, когда МихНих переключился на Лизу Зимину, которая у доски расписывала решение задачи, – что ты сделаешь что-то из разряда: «Хочешь ручку? А вот не дам!»
– Зачем? Я же не… – Я осеклась.
– Ты же не я? Ну, согласен, да. Шутка была бы в моем духе.
– Дурацкая была бы.
– Да кто спорит?
МихНих посмотрел на нас и сказал:
– Молодые люди, поговорить можете в коридоре.
– Извините, – пискнула я.
– Как же он достал, – раздраженно протянул Марк.
Я кивнула, и больше мы не говорили. В конце урока Марк протянул мне ручку, сказал: «Спасибо, Вера», – и мы разошлись.
А на следующий день, когда я вошла в раздевалку и привычно со всеми поздоровалась, Марк тоже без иронии сказал:
– Привет, Вера.
Петя, вышедший с больничного, удивился.
– Вы что, мирное соглашение подписали? – спросил он.
– Я шучу, им не нравится, – сказал Марк с иронией. – Я вежливый, им не нравится. Определитесь, какое поведение вам нужно. – И вышел из раздевалки.
Петя посмотрел на меня.
– Сама не понимаю, с чего вдруг такая милость, – пожала я плечами.
Марк так и не объяснил нам, почему он решил изменить свое поведение, но это было и неважно. Я наслаждалась спокойствием, которое воцарилось в нашей компании. Жить, не боясь какой-нибудь меткой шпильки, оказалось легче и приятнее.
* * *
Восьмое марта выпало на субботу, но я слезно умоляла Дмитрия Николаевича не отменять занятие, и он согласился. А когда я пришла, то увидела на его рабочем столе согретый чайник, две кружки и маленькое пирожное.
– Садись давай, – сказал учитель, – а то прискакала в девять утра. Чаю выпей, сладкое поешь.
Я улыбнулась, подошла к залитому солнечными лучами столу и разлила кипяток по кружкам.
– Спасибо вам большое, это очень неожиданно! – сказала я.
Дмитрий Николаевич кивнул с равнодушным видом.
– Вот скажи мне, Вера, – вздохнул он и потер глаза, – тебе что, правда нечем заняться в праздник?
– Я просто фотографировать очень люблю. Это меня вдохновляет. А вы с какого возраста фотографируете?
– Да сколько себя помню. У отца года в три увидел фотоаппарат, вроде твоей «Смены», только марка другая, – он задумался, – не вспомню уже… Ну да ладно, это не так важно. Но мне даже не процесс съемки тогда нравился, а процесс проявки. Мы с отцом запирались в ванной… Это обычно было мероприятие на весь день. Ты, наверно, не знаешь. Не застала ведь уже? – Я покачала головой. – Не застала, конечно, ты же уже в этом веке родилась. Запирались, в общем, в ванной с отцом на весь день, брали с собой кулек конфет и проявляли. А потом, лет в двенадцать, я получил собственный фотоаппарат, вот так все и началось.
Дмитрий Николаевич редко рассказывал что-то о себе, поэтому я слушала с удовольствием и ела пирожное.
– А ваш внук увлекается фотографией? Или ваши дети, может? – спросила я.
– Нет, никто. Не пошла любовь дальше по семейной ветке почему-то.
– Да… Папина боевая хватка мне тоже по генетике не передалась.
– Ну, не скажи, – улыбнулся Дмитрий Николаевич. – То, как ты отбиваешь любые посягательства на свою любовь к этому старью, – он указал на «Смену», мирно лежащую на столе рядом со мной, – очень даже походит на боевую хватку.
Я улыбнулась. Мне захотелось поделиться с Дмитрием Николаевичем своими мыслями о фотографии, о том, что я сохраняю мгновения для будущего, но он поставил кружку на стол и решительно сказал:
– Так, давай работать! Показывай свои сканы.
Мы провели так, анализируя мои новые фотографии, несколько часов и наконец, уставшие, решили разойтись. Я написала Пете, что освободилась. Телефон тут же завибрировал:
Окей, я уже внизу.
Пока я собирала сумку, Дмитрий Николаевич
