В социальных сетях - Иван Зорин

– Что случилось? – встретила его жена.

– Ничего, – отвернулся он, разматывая шарф. И вдруг разрыдался: – Я никому не нужен, никому…

Он всхлипывал, опустившись на колени, став с женой одного роста. Детей они не завели, и Олег Держикрач пробуждал в жене материнский инстинкт.

– Ты нужен своей мамочке, – гладила она его апоплексический затылок, редкие острые волосы, будто воткнутые в голову. – Разве тебе мало?

Олег Держикрач уткнулся в ее теплую грудь и вдруг увидел все со стороны – вцепившихся друг в друга детей, которых оставили в темной комнате. Тесно прижавшись, от ужаса они ни на мгновенье не могут разомкнуть объятий, спасаясь от холодного безжалостного мира. Все еще стоя на коленях, Олег Держикрач вспомнил, как отказал заболевшему Модесту Одинарову в смелости, посчитав, что у того недостаточно человеческого, чтобы по собственной воле погасить свою жизнь, пока за него это не сделала болезнь, одним за другим, как лампочки в длинном коридоре, отключив его органы чувств. Но оказалось, он мерил по себе. Олег Держикрач вдруг ясно осознал, что был ребенком, представляя членов группы своими игрушками, стерильными манекенами – без цвета, без запаха, без температуры, ведущими какую-то пластмассовую жизнь, вписывающуюся в его психоаналитические схемы, ему стало стыдно от того, что он предполагал, будто они не размышляют, не чувствуют, не рассчитывают каждый свой шаг, а живут автоматически, точно насекомые. Поднявшись, Олег Держикрач поцеловал в лоб жену, прошел к себе в кабинет, не включая света, на ощупь набил трубку и сел в кресло, выпуская табачный дым через волосатые ноздри. Он долго вслушивался в гробовую тишину, царившую в комнате, чувствуя, что кто-то разделяет его одиночество – что-то в воздухе выдавало присутствие невидимки, улыбавшегося в темноте. Выждав, пока глаза привыкнут к темноте, Олег Держикрач тоже улыбнулся – в ответ.

На другой день он пришел в больницу уверенной походкой, как человек, твердо принявший решение, и первым делом явился в шестую палату.

– Ну что, голубчик, завтра выписываем. Собирайтесь домой, – на утреннем обходе объявил он в шестой палате.

При этих словах сидевший на постели в своей обычной позе Никита Мозырь вскочил.

– Домой? Это куда? – Он вытянул руку к окну. – Туда не хочу! Там все сумасшедшие.

Взяв Никиту за руку, Олег Держикрач не улыбнулся, наоборот, он стал серьезен, как никогда.

– Понимаю, голубчик, но срок вышел, держать вас дольше не имею права. Надеюсь, вам лучше?

Никита Мозырь скривился.

– Лучше? А что такое «лучше»? Когда умирать страшнее, чем жить? – И вдруг разрыдался: – Я не люблю людей, не люблю… Как мне жить? Как жить?..

Олег Держикрач молча вышел.

– Как прошел день? – встретила его жена.

– Осточертело! С каждым приходится возиться.

Он сказал это нарочито грубо, отмахнувшись от вопросов, чтобы не будить в себе жалость. За ужином он тщетно пытался вычеркнуть из памяти тщедушного шизофреника из шестой палаты. «Бессмысленно, – думал он, запершись у себя в кабинете, – все абсолютно бессмысленно». А на другой день, зайдя на больничную территорию, сразу направился в дирекцию больницы, где написал заявление об уходе.

– Я только что ушел с работы, – позвонил он жене. – На что мы будем жить?

– Что-нибудь придумаем, – ровным голосом ответила она.

В отделении к его уходу отнеслись с внешним безразличием, будто и не было стольких лет, проведенных вместе, – все оставалось по-прежнему, только медсестры, встречая его, отводили глаза, гадая, кто займет его место. Собрав персонал, Олег Держикрач отдал последние распоряжения, вскользь заметив, что уходит не из-за случившегося с больным, а по личным обстоятельствам. Это никого не интересовало, бывшие подчиненные смотрели сквозь него, будто его уже не существовало, и он в конце сухо извинился, что прощальной вечеринки не будет. Обходя палаты, он чинно откланивался, советуя продолжать начатые курсы, и только в шестой долго тряс руку Никиты Мозыря, подавляя в себе желание его обнять. «Вот, – протянул он клочок бумаги с интернет-адресом, – заходите, если станет тоскливо».

Это был адрес группы.

Олег Держикрач уже не был ее администратором. После истории с Раскольниковым, когда группа показала себя во всей красе, курировать ее у него уже не было ни желания, ни сил. Поколебавшись, он остановил выбор на Степаниде Пчель, которой передал свои полномочия.

Три сестры

Их было две – Зинаида и Степанида. Аделаида была интернетовским клоном. Хотя тоже носила фамилию Пчель. К ее услугам прибегали, когда хотели осадить какого-нибудь ретивого комментатора.

«Мой юный друг, – начинала тогда Степанида Пчель тоном школьной учительницы, – алфавит вы знаете, но писать вам пока рановато».

«Алфавит? – тут же подключалась Зинаида Пчель. – Да он букварь на самокрутки пустил!»

«А про дурку рассказывал? – добивала Аделаида. – Или только про тюрьму?»

Жизнь в провинции, как трамвай, катится по раз и навсегда проложенным рельсам. К своим тридцати сестры успели сходить замуж, разойтись и завести на двоих одного ребенка. Рожала Степанида, а воспитывала Зинаида. «Тетя Зина хорошая, – шепелявила девочка, с годами все меньше похожая на мать. – А ты кукушка». Степанида не обижалась, а объектов для ревности ей хватало и без сестры. Она была нервной, сухой, с высоким пучком волос на голове, и мужчины, проведя с ней ночь, годами обходили ее стороной. «Ну что ты, что ты, – обнимала сестру полнокровная Зинаида, уложив ребенка. – Он оказался мерзавец, зачем же он нужен? Вот увидишь, все еще наладится». Но обе знали, что налаживаться нечему. Вечерами сестры пили чай, играли в «подкидного», а ближе к ночи залезали в Интернет. Бессобытийная жизнь ожесточила их сердца, а скука сделала из них злобных троллей. При этом Степанида, которая втайне надеялась подцепить мужчину, перетащив его из виртуального пространства в реальное, еще сдерживалась, а Зинаида, слетая с тормозов, троллила всех подряд.

«Ой, ты мой маленький, – сюсюкала она с Иннокентием Скородумом, так же как с ребенком Степаниды. – Сколько книжек написал – скоро и читать научишься!»

«Убивец! – хохмила она над Раскольниковым, представляя его таким же клоном, как Аделаида. – Занимаешься какими-то авелями, а в округе столько старух!»

«И язык у него бандитский, – била она с двух рук, привлекая Аделаиду. – Помню, в дождь встал ко мне под зонтик и спрашивает: «Сколько возьмешь за «крышу»?»

Не щадила Зинаида и женщин, считая всех феминистками за одно появление в Интернете.

«Мужика тебе надо, – подначивала она Даму с @. – А то со своей собачкой сама сукой станешь».

В группе с Зинаидой Пчель не связывались, а Олег Держикрач, будучи еще администратором, смотрел на ее выходки сквозь пальцы. Ему было не до Зинаиды Пчель. После самоубийства преподавателя философии он решил уйти из больницы, и в его заявлении было всего три слова: «Больше не могу». Однако его не отпустили, уговорив взять отпуск.

– Куда мы без вас, – похлопал его по плечу главврач. – Я был бы плохим администратором, подписав заявление.

– Поймите, даже у металлов накапливается усталость.

– Вот и отдохните, вы же знаете, в нашей профессии это бывает. А через месяц легче станет. Договорились?

Проклиная свою безвольность, Олег Держикрач кивнул.

Отпуск он проводил закрывшись в кабинете и перечитывая книги, вдохновлявшие его когда-то на решительные поступки, заставлявшие жить так, а не иначе. Но теперь они казались ему сборниками пустых сентенций.

– Давай уедем, – за ужином говорила ему жена. – Купим домик на морском берегу, ты будешь сидеть в шезлонге, смотреть, как ветер, поднимая песок, ввинчивает его в пляж. Там будет светло, весной зацветет миндаль, и не будет никаких темных аллей.

– Давай, – соглашался Олег Держикрач.

Но оба знали, что никуда не поедут, что город, как гиена, не выпускает добычи, отправляя на окраину с разросшимся кладбищем. Им оставалось бродить по улицам, разгадывая кроссворд, где по вертикали нависали мрачные многоэтажки, а по горизонтали светились окна, и стараться прочитать свою судьбу. Охладев к Интернету, Олег Держикрач пожалел, что сделал администратором Степаниду Пчель. Возможно, жена увлеклась бы «групповой терапией», как он назвал свою затею, начав переписку от его имени? У скуки двадцать четыре головы, к тому же, как у гидры, ежесуточно вырастают новые, и Олег Держикрач нет-нет да и появлялся в группе.

«У вас ярко выраженный невроз, – поставил он заочный диагноз Зинаиде Пчель. – Попробуйте стать добрее. Берите пример с однофамилицы».

«Сестры, – уточнила Зинаида. – Постараюсь».

И завела Аделаиду.

Сколько себя помнила, Зинаида Пчель работала школьной учительницей. «Словесность – разборчивая невеста, – начинала она свой первый урок. – Она уступает только достойнейшим». Ученики кивали, склонившись над тетрадями, так что казалось, будто они скребут парты носом, но сама учительница давно не верила в свои слова. «Жизнь проще книг, – думала она, навалившись на стол грудью, от которой распахивался халат, и черкая красным карандашом тетради с домашними сочинениями. – Жизнь проще, потому что ее автор мудрее». С классом Зинаида легко находила общий язык, но не встречала понимания.