В социальных сетях - Иван Зорин

– Степанида?

– Я – Зинаида. А вы…

Она узнала Сидора Куляша. Последовала немая сцена. Зинаида зарделась, так что стала напоминать вишневый сад, а Сидор Куляш застыл с открытым ртом, словно собираясь что-то сказать. Но вместо этого он опустил на колесики чемодан и прикрыл рот ладонью.

В душную летнюю ночь перед приездом Сидора Куляша, когда бессонница вставляла спички, не дававшие сомкнуть глаз, Степанида Пчель, у которой сдали нервы, своими руками разрушила свое счастье.

– Зи, – разбудила она сестру. – Я заболела, а утром приезжает ревизор. Встретишь?

– А как же наше путешествие? – спросонья спросила Зинаида. – Я уже собрала чемоданы. А сколько сейчас?

– Уже светает.

– Пора вставать? Когда прибывает его поезд?

– Тебе только-только накраситься.

– А тебе – поправиться? – хмыкнула Зинаида, и Степанида поняла, что от нее не укрылось ее притворство.

– Ну Зи, у тебя же все равно в школе каникулы, – плаксиво протянула она. – У меня же больше никого нет, выручай, сестренка.

Зинаида молча открыла скрипучий шкаф, перебирая руками, спросонья осмотрела свой побитый молью гардероб, потом снова закрыла.

– Слушай, модница, раз это надо тебе, дай что-нибудь из своих тряпок.

– Конечно, Зи, бери что хочешь.

«Боже, какая я трусиха! – проводив сестру, подумала Степанида. – Ну ничего, Зи справится, а там посмотрим».

Была суббота, выходной, сев за компьютер, Степанида Пчель отпускала колкости нелюбимому ей Модэсту Одинарову, который к этому времени уже умер, и не подозревала, что переписывается с женщиной, известной ей как Ульяна Гроховец.

«Информационное поле? – написала Сидору Куляшу Полина Траговец от имени Модэста Одинарова. – Конечно, сегодня сознание отражает небытие. Ведь вы посадили всех на телевизионную иглу!»

«Столько сидишь у телевизора, что тебя уже узнают дикторы? – заступилась за Сидора Куляша Степанида. – А засыпаешь небось с пультом, как наркоман со шприцем?»

Полине Траговец тоже не нужно было идти на работу, и она тоже была в Сети.

«Ну не всем же сутками торчать в Интернете, – через минуту отозвался Модэст Одинаров. – Я же не старая дева, чтобы мужчин на сайтах цеплять».

Степанида посчитала недостойным переходить на личности. И тут же завела клон «Злой язык».

«Ты старый одинокий кобель, – хлестнула она им. – До хрена умный? Корми голубей и не приставай к дамам».

Полина Траговец не осталась в долгу, и две одинокие стареющие женщины пикировались весь день под чужими именами, пока Сидор Куляш гулял с Зинаидой Пчель. За собой он тащил, как собачонку, чемодан на колесиках, которые, поскрипывая, оставляли след на пыльной мостовой. Над рекой в камышах носились стрекозы, в сухой пожелтевшей траве надрывно стрекотали кузнечики, и небо едва вмещало огромное солнце. Бросая с моста хлебные мякиши, которые отщипывали от одного батона, Сидор и Зинаида кормили крикливых чаек. Обедали в кафе на пристани, где пианистка в накладном шиньоне, с короткими, как у карлы, руками лениво играла джаз, и, рассказывая о своей жизни, громко смеялись, так что на них косились официанты. Блюда переменяли медленно, и Сидор невольно вспомнил жену, которая до того, как стала невидимкой, готовила обеды с такой тщательностью и старанием, что ставила их на стол раз в три дня. Усмехнувшись воспоминанию, Сидор закрутил на столе вилку.

Зинаида сощурилась:

– Хотите сыграть на раздевание?

– В определенном смысле. На кого укажут зубцы, тот обнажает неприятную для себя правду. Идет?

Зинаида кивнула. Вилка застыла, указав на Сидора.

– С детства был везучим, – вздохнул он и рассказал про ракушек, которых собирал на морском берегу, копошась, как краб, в месиве из тины и гниющих моллюсков, пока мать, усевшись по-турецки на полотенце, загорала с любовником, про отца, смеявшегося над его неуклюжими попытками освоить горные лыжи, про то, как разрывался между разведенными родителями, как паром между берегами.

– А по-моему, у вас было счастливое детство, – сказала Зинаида, когда он замолчал. – Разве это воспоминание так уж неприятно?

– Детство у всех счастливое, оно у всех лучшая пора. Потому что дальше – хуже. Крутить?

– Нет. Раз дальше – хуже, значит, и скелетов в шкафу больше. Мы договаривались поднять со дна всю горечь, так что ваш рассказ не засчитывается.

– Хорошо.

Сидор достал сигареты, закурил и без утайки выложил про жену-невидимку.

– Это я и так знаю, – вставила Зинаида, когда он сделал паузу, расплющив окурок в пепельнице. – Читала на сайте.

– А про измену? С моим начальником? – Сидор потянулся за новой сигаретой. – На корпоративной вечеринке, куда пришли с женами. Гадко вышло, пошло…

– Я поняла, подробности не обязательны. – Зинаида на мгновенье задумалась, кусая заусенец. – А вы отомстили?

– Кому? Ей? Или начальнику? Нужно было переспать с его секретаршей?

– Вроде того. Чтобы было не так обидно.

– Уравнять счет? Но семейная жизнь – не футбол, тут 1:1 бесконечно хуже, чем 0:0. А каждый гол забиваешь в свои ворота. Вращать?

Зинаида накрыла его руку ладонью:

– Не надо. Теперь моя очередь.

Уткнувшись в тарелку, она рассказала про раннее замужество, жизнь без любви, про свой роман с директором школы, про то, как коротает за тетрадями свой бабий век.

– Жизнь прекрасна, – закончила она, ковыряя вилкой овощной салат. – Только люди портят ее друг другу.

– Мы рождены для рая, а живем в аду, – вздохнул он – А где у вас гостиница?

– Недалеко, я покажу.

Дорога в два квартала заняла полдня, они то и дело останавливались, Зинаида садилась на чемодан Сидора, а он, возвышаясь над ней, говорил, говорил, говорил… И в его речи не было ни слова о работе. Мимо плыли прохожие, а номера на домах сменялись с частотой тысячелетий. Зинаида не узнавала родной город, ей казалось, что она в сказочном путешествии.

– Торопятся те, кто ищет, – прочитал ее мысли Сидор Куляш. – А мы ведь нашли?

Зинаида смущенно кивнула.

– Зайдите вечером, – обнадежили их в переполненной гостинице. – Возможно, номера освободятся.

На Зинаиде не было лица:

– Что же вы теперь, уедете?

– Ну, еще не все потеряно. До вечера есть время.

Зинаида проглотила слюну.

– Поймите, я бы вас пригласила, но у меня сестра с ребенком…

– Ну что вы, об этом не может быть и речи. А у вас бледный вид.

– Похоже, у реки немного простудилась.

И опять они шли, взявшись за руки, вдоль извилистой набережной, и опять Зинаида слушала Сидора, не замечая его неуклюжей, расплывшейся фигуры, похожей на знак доллара. Ветер трепал ее темные волосы, и она снова чувствовала себя студенткой, увлеченной лектором. «Встретила ревизора?» – прислала ей эсэмэску Степанида. «Встретила нечто большее», – ответила она. Степанида была заинтригована. Она тотчас оставила бесполезную грызню в Интернете с Модэстом Одинаровым и, нацепив черные очки, отправилась на розыски сестры.

– И род приходит, и род уходит, – изрекал Сидор Куляш, в очередной раз опустив на землю чемодан. – Мы вылезаем из пеленок, ходим в школу, учимся там всему понемногу, влюбляемся, создаем семью, заводим детей, которых норовим подбросить родителям, стираем их сопливые пеленки, водим их в школу, где они учатся чему-нибудь и как-нибудь, смотрим, как они влюбляются, заводят детей, которых норовят нам подбросить, и весь смысл этой суеты в том, чтобы не останавливаться и не задумываться: а в чем смысл всей этой суеты?

– Быть может, в мгновеньях счастья, – запрокинув голову, сказала с чемодана Зинаида.

Сидор Куляш осторожно поднял ее двумя пальцами за подбородок и поцеловал. Их обтекали прохожие, Зинаида стояла на цыпочках и обнимала Сидора, как жены после войны обнимают на вокзале мужей.

Эту сцену, спустив на нос очки, издалека наблюдала Степанида Пчель. Ахнув, она схватилась за сердце, потом ее рука скользнула в карман за пудреницей с мятым окурком, который красным сигналом SOS повис на губах. Сидор Куляш с ее сестрой уже исчезли за поворотом, а Степанида все стояла и курила, не замечая, что обжигает губы, вспоминала прошедшую жизнь и думала, что спела свою песнь, не зная слов. Ветер относил дым все дальше – мимо пыльной витрины булочной, улыбавшихся прохожих, протыкавших его своими носами, вниз к набегавшей волнами реке, где он исчезал, растворяясь в лиловом поднимавшемся мареве, и, глядя на него, Степанида остро осознала, что ей осталось лишь менять крашеные парики, искать утешения в вине и танцевать вальс в обнимку с собственной тенью, напевая вздорные слова собственного сочинения.

Время пролетело быстро, Сидор Куляш держал в голове совет подойти в гостиницу вечером, но им не воспользовался. Вечером он стоял в очереди, покупая билет на поезд.

– Один до Москвы? – подняла голову кассирша.

Сидор взглянул на Зинаиду.

– Давайте два, – решительно сказал он. Отойдя с билетами от кассы, взял Зинаиду под руку: – Я угадал?