В социальных сетях - Иван Зорин

– Что директор? – вспыхнула сестра. – И почему мой, у него жена.

Директором ее школы был сухощавый, подтянутый москвич, покоривший ее сердце сразу после перевода в провинцию. Он писал плохие стихи, которые читал нараспев высоким заунывным голосом, далеко отставив ладони, и которые от этого становились еще хуже. Но любовь превращала их в божественные сонеты, и Зинаида Пчель восторженно аплодировала, когда после уроков они запирались в директорском кабинете. А потом они занимались любовью на столе посреди тетрадей с чернильными кляксами и классных журналов, так что на спине у нее отпечатывались отметки, по которым можно было проследить успеваемость ее учеников. Об их романе знал весь город, Зинаида Пчель ради директора бросила мужа, а он ради нее сделал предложение другой.

– У меня же несносный характер, – мял он в руках шляпу с высокой тульей, когда Зинаида однажды вечером пришла в его кабинет. – А тебя я слишком люблю, чтобы мучить, пусть лучше другая терпит.

Зинаиде хотелось разрыдаться, но вместо этого она расхохоталась:

– Не надо будет смывать чернила под душем.

Развернувшись на каблуках, она гордо выпрямила спину и хлопнула дверью, по которой сползла с другой стороны. С тех пор ее отношения с мужчинами прервались. Она перевела их в виртуальную плоскость, вполне удовлетворяясь тем, что поддевала их в группе. «Это тоже секс», – сказал бы Олег Держикрач, знай он всю подноготную. «Как и твоя психиатрия», – отрезала бы она, довольная, что ей палец в рот не клади.

Сидор Куляш настолько поразил воображение Степаниды Пчель, что стал являться во снах – как она решила, из того самого небытия, которое определяет сознание. Он был любезен, учтив и говорил на языке, которого она не знала. «Ну и что, – просыпаясь, думала Степанида. – Соловья тоже не понимают, а слушают». Остальные мужчины в группе ее волновали меньше, Иннокентий Скородум казался ей слишком надменным, а Олег Держикрач чересчур заумным. Несмотря на гневные посты, которые она писала скорее от воспитания, чем от сердца, Раскольников, с его историей несостоявшегося убийства, оставил Степаниду равнодушной, а больше всех ей не нравился Модест Одинаров, напоминавший ее бывшего мужа. «Такой же эгоист, – думала она, читая его сообщения. – Кроме ребенка, ничего не сделает, и то как одолжение». Муж жил на соседней улице, будто на чужой планете. Женившись на Степаниде, он завидовал холостякам, провожая их взглядом, когда катил перед собой детскую коляску, а после развода стал завидовать аистам, вившим гнездо у него на крыше: «Вот бы и нам так – встретились, разлетелись, а не полжизни над птенцами трястись». Сначала он платил Степаниде алименты, раз в месяц торопливо выкладывая на комод смятые купюры, но, потеряв работу, совершенно исчез из виду, целыми днями просиживая с бутылкой.

– Это хорошо, – утешала Степаниду сестра, – дочь его скоро забудет.

Зинаида утопала в кресле, держа на коленях шерстяной клубок, и вязала на острых спицах, тень от которых шевелилась в углу.

– Хорошо, – эхом отзывалась Степанида. – Играть будем?

Отложив вязанье, Зинаида поднималась, роняя клубок под ноги, и его тотчас начинал катать полосатый котенок с испуганно выгнутой спиной, так что вскоре весь пол покрывался нитками.

– Ну, сдавай, сегодня твоя очередь.

Сестры были погодками. В детстве их часто путали, но с возрастом в отличие от старшей Зинаиды, жгучей брюнетки, Степанида стала крашеной блондинкой. В парикмахерской она смотрела в зеркало на свой затылок с ранней сединой, как оползень, спускавшейся к шее, и у нее из головы не выходил Сидор Куляш. Она гадала, чем его можно заинтересовать, и однажды, зайдя в группу, написала: «Вы правы, небытие отражает сознание». С юмором у Сидора Куляша было хорошо. А с личной жизнью плохо. «Вы меня интригуете, – отстучал он ей в чат. – По-вашему, виртуальное общение – как разговор покойников?» – «А что вы про меня знаете?» – кокетливо ответила она. «Больше, чем про жену, – чуть не брякнул Сидор Куляш. – И вижусь столько же». Но вместо этого отбил: «Так расскажите, вы откуда?» – «О, я живу далеко от столицы». Профессия обязывала Сидора быть не только острым на язык, но и легким на подъем. «Нам как раз требуется репортаж из провинции, – зацепился он за первое, что пришло в голову. – Встретите?» Степанида Пчель растерялась. Она мечтала завязать знакомство, но не ожидала, что оно может состояться так скоро. К тому же она боялась разочарований, устав быть отвергнутой, и потому приняла половинчатое решение. «Хорошо, – сообщила она свой адрес, но выслала фото Зинаиды. – Приезжайте когда хотите, только не опаздывайте».

Целый день Степанида ходила счастливая, отправив в мусорное ведро больше, чем обычно, бумаг и приняв меньше посетителей. Солнце заливало ее кабинет, нагревая стены с акварелями, блестело на застекленных грамотах, полученных за хорошую службу, Степанида смотрела в окно на проводивших жизнь в воздухе короткохвостых стрижей – сесть для них означало погибнуть, стуча о землю длинными крыльями в неуклюжей попытке взлететь, – и чувствовала себя свободной, как птица. То и дело поправляя в зеркале высокий пучок, Степанида мурлыкала любовные песенки и размышляла, как лучше рассказать сестре о новом ухажере. Вначале она хотела выложить все как есть, но подумала, что сестра станет ее отговаривать или, чего доброго, еще приревнует, и тогда решила подпустить тумана.

– А знаешь, Зи, – как бы невзначай обронила она вечером, – к нам едет

Ревизор

Они уже уложили ребенка и сидели за столом, стащив с него клеенку, скрывавшую зеленое сукно.

– Из Москвы? – тасуя колоду, безучастно спросила Зинаида.

– Из Москвы.

Зинаида коротко зевнула.

– Ну, тогда пока доедет. А может, и вовсе не доедет.

Подвинув на середину настольную лампу, она сдала карты.

– Россия не миска щей, – согласилась Степанида, нервно раскладывая карты по старшинству. – А где она, Москва-то?

– Там, – неопределенно махнула рукой Зинаида. – Ходить будешь?

Степанида выложила шестерку пик.

– А все же интересно – Москва-а… – мечтательно протянула она. – Думаешь, она как в телевизоре?

– Нет, глупая, больше, – отбилась Зинаида валетом. – И не такая красивая. В телевизоре все лучше. Бито?

– Еще нет, – подложила Степанида трефовую шестерку. – А все же хоть бы одним глазком глянуть…

– Да пропади она пропадом, Москва-то! – Сестра прихлопнула шестерку тузом. – Сдалась она тебе.

– Ну, хоть помечтать, – перевернула взятки Степанида. – А давай соберем чемоданы, будто путешествуем.

– Куда? – уткнулась в карты Зинаида.

– Ну в Москву.

– На вокзал, что ли, приедем?

– А хоть бы и так. Заодно и ревизора встретим.

Зинаида посмотрела поверх карт.

– А как же мы его узнаем?

– Давай погадаем.

Смешав карты, Зинаида пнула лезшего под ноги котенка и достала из ящика другую колоду – та, которой раз играли, правду не откроет.

– А он не красавец, – вытащила она бубнового короля. – И у него разбитое сердце.

– Таких полвокзала будет, – вздохнула Степанида. – Гадай еще.

– А ждет его брюнетка, – перевернула Зинаида рубашкой вверх пиковую даму.

– Подожди-подожди, – схватила ее за руку сестра, чуть не уронив настольную лампу, – у тебя же была червовая!

– Что я, по-твоему, из рукава вытащила? Очень надо! Гадай сама.

Зинаида надулась.

– Ну Зи, – обняла ее Степанида. – Не обижайся на дурынду-сестру, куда я без тебя… Поедем на вокзал?

– Сейчас, что ли?

– Нет, я тебе скажу.

Зинаида на мгновенье задумалась.

– Ладно, уговорила. Доигрывать будем?

– Будем. Только ребенка гляну. А кто ходит?

– Кто спрашивает.

Они засиделись допоздна, разделенные настольной лампой, а притворявшийся спящим ребенок смотрел, как по стенам снуют прямоугольные тени от карт.

– Тебе шулеров в поездах обыгрывать, – потянувшись, наконец поднялась Зинаида. – Хоть бы раз поддалась для разнообразия.

– Я бы с удовольствием, но ты же знаешь, я не умею врать.

– Ладно, научу, – убрала колоду Зинаида. – Я как-никак старшая.

Прошла неделя, наполненная мечтами и надеждами, которые разбавлял страх. У Степаниды с языка не сходила Москва. Она уже не понимала, как могла прожить без нее столько лет. Она уверяла Зинаиду, что ради поездки возьмет за свой счет отпуск и договорится с соседями присмотреть за ребенком. «Вот чумовая, – думала Зинаида. – Ей приспичило, а мне тащись». Но сестра была одна, и, потакая ее капризу, она послушно укладывала вещи в дорогу.

Сидор Куляш проснулся в приподнятом настроении. До прибытия поезда оставался еще час, и он, собрав очередь в туалет, тщательно умылся, прилизав седевшие на висках волосы. В купе он снял с вешалки накрахмаленную сорочку, надев ее, повязал яркий галстук и, заглянув в зеркало, остался доволен. Поезд приехал ранним утром, едва солнце лизнуло циферблат вокзальных часов. Когда встречавшие схлынули, на перроне замаячила одинокая фигура в твидовом пиджаке и клетчатой юбке-шотландке.