Правда о Порт-Артуре. Часть II - Евгений Ножин

Семеновъ:

— Направляю роты пограничниковъ съ Бутусовымъ во главѣ.

Комендантъ:

— Гаммеръ ведетъ къ вамъ 2 роты моряковъ.

На разсвѣтѣ пограничники подошли къ деревнѣ Палиджуанъ, скрыто пробрались траншеями къ Водопроводному редуту и бросились на "ура" въ ровъ японцевъ. "Ура" было принято капитаномъ Кириленко, удерживавшимъ южную часть редута. Послѣдовала дружная общая атака. Японцы бросились бѣжать, неожиданно смявъ давно залегшіе въ лощинахъ свои резервы. Все это произошло такъ неожиданно, что и резервы начали быстро отступать, нечаянно обнажили себя и, попавъ подъ фланговый огонь форта III и укрѣпленія III, обратились въ паническое бѣгство по направленію Волчьихъ горъ.

На склонахъ осталось свыше 1000 труповъ.

Приблизительно въ это же время шла грозная атака на Панлуншанскій редутъ. Японцы ломились и въ концѣ концовъ сломили упорство нашихъ.

Рота послѣ значительныхъ потерь отошла. Редутъ въ рукахъ японцевъ.

Полковникъ Семеновъ доноситъ коменданту.

Смирновъ отвѣчаетъ:

— Признавая крайнюю серьезность удержанія Панлуншанскаго редута, предлагаю обязать командира роты вернуть во что бы то ни стало редутъ обратно. Если не вернетъ, будетъ преданъ суду. Но въ то же время немедленно направить въ поддержку этой ротѣ цѣлый баталіонъ. При такихъ силахъ успѣхъ контръ-атаки обезпеченъ. Взамѣнъ такого расхода частнаго резерва, высылаю изъ общаго резерва двѣ роты моряковъ.

Семеновъ:

— Направляю баталіонъ полковника Мачабелли, одна изъ ротъ котораго была гарнизономъ на Панлуншанскомъ редутѣ.

Послѣдовала лихая и страшно кровопролитная атака.

Самъ князь Мачабелли палъ смертью героя на горжѣ редута.

Редутъ былъ взятъ. Но при хаосѣ рукопашной свалки, гдѣ въ упоръ стрѣляли пулеметы, бросали ручныя бомбочки, загорѣлись блиндажи, редутъ запылалъ факеломъ. Удержаться на немъ было немыслимо, и наши отошли на 400 шаговъ назадъ въ траншеи, откуда открыли по редуту сильный огонь.

Японцы тоже не могли его занять. Редутъ сталъ нейтральной полосой, и мы до паденія Высокой горы удерживали Панлуншань въ своихъ рукахъ. Панлуншань имѣлъ огромное значеніе для дальнѣйшей обороны крѣпости.

Съ покойнымъ Иваномъ Ильичемъ я познакомился впервые еще на Зеленыхъ горахъ. Онъ произвелъ на меня отмѣнно-хорошее впечатлѣніе. Невольно я любовался его крѣпкой, статной фигурой, словно приросшей къ красавцу-коню. Тогда онъ командовалъ 13 восточно-сибирскимъ стрѣлковымъ полкомъ.

Вся боевая линія о немъ заговорила послѣ атаки Куинъ-Сана баталіонами 13 полка. Во главѣ баталіоновъ шелъ самъ Мачабелли, вдохновляя ввѣренный ему полкъ къ чудесамъ храбрости и отваги.

Я младенчески вѣрилъ тогда тому, что генералъ Фокъ по достоинству оцѣнитъ этого офицера, что онъ постарается ставить его всѣмъ въ примѣръ — въ особенности командирамъ полковъ и даже своему другу Савицкому.

Я надѣялся, что Савицкій, оставаясь все-таки человѣкомъ, устыдится своего поведенія и постарается хоть въ миніатюрѣ подражать князю.

Но къ несчастію, у насъ дѣлалось все по теоріи Фока.

Послѣ боевъ на Зеленыхъ горахъ я не видѣлъ князя вплоть до тѣсной блокады.

Въ послѣднихъ числахъ іюля рѣшилъ его навѣстить. Ѣду въ новый городъ. Узнаю отъ полковника Эдусова, что князь Мачабелли отрѣшенъ отъ командованія полкомъ и теперь съ однимъ изъ баталіоновъ занимаетъ позицію на Панлуншанѣ.

Я не вѣрилъ своимъ ушамъ — Полковникъ, да этого быть не молхетъ. За что?

— Да ни за что. Вы знаете, какъ мы неожиданно-быстро очистили Волчьи горы. Фокъ обвинилъ во всемъ князя.

— Да князь-то при чемъ?

— Ровно ни при чемъ. Во всемъ виноватъ Фокъ со своимъ штабомъ. Но нужно было найти виноватаго. Фокъ нашелъ. А такъ какъ князь командующій, то его и отстранили.

Полковникъ Эдусовъ волновался.

— Смѣю васъ увѣрить, что князь положительно ни въ чемъ неповиненъ. Я-то вѣдь отлично знаю: князь — герой — этого у насъ не любятъ. Поглядите кругомъ.

Если бы вы знали, какъ тяжело это отозвалось на князѣ.

Онъ нравственно совершенно разбитъ. Поѣзжайте къ нему, повидайте его, успокойте. Если поѣдете, я дамъ вамъ письмо, нужно многое ему сообщить.

Я простился.

Черезъ часъ съ небольшимъ я подъѣзжалъ къ палаткѣ князя Мачабелли.

На холмикѣ одиноко стояла маленькая походная солдатская палатка, въ сторонѣ другая.

Солнце было на закатѣ.

Вѣстовой доложилъ, разбудивъ…

На корточкахъ вползъ въ палатку. Князя я не узналъ. Осунулся, поблѣднѣлъ, глаза впали.

Князь встрѣтилъ меня не то испуганно, не то злобно.

— Вамъ меня нужно видѣть? — На лицѣ играла нехорошая улыбка. Горечь глубокой, скрытой обиды читалъ я въ ней. Мой пріѣздъ взбороздилъ душевную рану. Я потерялся.

— Князь, вотъ письмо отъ полковника Эдусова. Онъ шлетъ вамъ привѣтъ. Разрѣшите осмотрѣть вашу позицію.

— Идемте.

Какъ ни старался онъ пріободриться, отдавая по дорогѣ распоряженія возившимся стрѣлкамъ, это былъ уже не тотъ князь Мачабелли, которымъ я любовался на передовыхъ позиціяхъ.

Это была лишь тѣнь его.

Солнце низко склонилось.

Тихо было кругомъ, когда мы простились.

— Навѣщайте, не забывайте — были его послѣднія слова, когда, тронувъ коня, я жалъ его холодную, влажную руку.

Въ этомъ послѣднемъ пожатіи, въ этомъ послѣднемъ взглядѣ, обращенномъ на меня, я почуялъ, князь понялъ, что не простое любопытство влекло меня…

Больше я его не видѣлъ.

7-го августа, часовъ въ семь вечера къ полковнику Мачабелли прибылъ ординарецъ полковника Семенова г. Загоровскій съ предписаніемъ князю разставить посты между Панлуншанемъ и Дивизіонной горой, чтобы этимъ предотвратить прорывъ въ Чайную долину.

— Вы знаете, говорилъ мнѣ впослѣдствіи Загоровскій, я положительно не узналъ Мачабелли: настолько онъ измѣнился. Это былъ совершенно другой человѣкъ.

Когда я ему передалъ приказаніе Семенова, онъ какъ-то вяло отвѣтилъ — Да помилуйте, я совершенно не знаю здѣсь мѣстности, какъ я буду разставлять посты?

Былой энергіи, отваги, подвижности — и слѣдъ простылъ.

Тяжелое на меня произвелъ впечатлѣніе князь.

Когда ночью получилось приказаніе двинуть ввѣренный князю баталіонъ для контръ-атаки Панлуншанскаго редута — передаютъ очевидцы — Мачабелли сразу ожилъ.

Князь сталъ самимъ собой.

Воскресла ли въ немъ надежда вернуть полкъ, закипѣла ли въ немъ кровь его предковъ, забурлила ли горечь незастуженной обиды и несправедливости, рѣшился ли онъ умереть съ тѣмъ, чтобы скорѣе прекратить существованіе обезчещеннаго командира полка, или просто движимый сознаніемъ долга, — но онъ шелъ, какъ тогда на Зеленыхъ горахъ, впереди своихъ баталіоновъ, такъ и теперь впереди своихъ ротъ въ контръ-атаку Панлуншанскаго редута.

Съ шашкой наголо, съ высоко поднятой головой шагалъ онъ, грудью встрѣчая вихрь пуль винтовокъ и пулеметовъ.

Японцы развивали бѣшеный огонь.

Ряды рѣдѣли. Князь впереди — еще невредимъ.

Еще нѣсколько шаговъ — бросились на "ура". "Ура" гремитъ среди сухого треска винтовокъ. Штыками выбиваютъ японцевъ, раздаются отдѣльные выстрѣлы, срываются, рвутся бомбочки. Каша какая-то.

Метнулся лучъ прожектора и освѣтилъ фосфорическимъ свѣтомъ отвратительно-грозную, кровавую картину ночного рукопашнаго боя людей.

Озвѣрѣвшія, красныя, блѣдныя, съ выпученными, безсмысленно горящими глазами лица; согнутыя, выпрямившіяся фигуры, сѣрыя — наши, желтыя — враговъ; колютъ, рѣжутъ, рубятъ, душатъ, рвутъ, давятъ, бьютъ прикладами, впиваются зубами…

Японцы защищаются отчаянно. Но наши уже на горжѣ. Мачабелли впереди, окруженный толной стрѣлковъ. На редутѣ занялся пожаръ. Горятъ блиндажи. Жаръ усиливается, жаръ нестерпимъ. Японцы постепенно очищаютъ редутъ, но и намъ его не занять. При яркомъ красномъ свѣтѣ пламени — повсюду видны истерзанныя группы и въ одиночку трупы и жалобно стонущіе раненые; корчатся они, ползутъ, встаютъ и падаютъ…

Японцы очистили редутъ, но и намъ его не занять. Редутъ пылаетъ, черезъ него японцы открыли залповый и одиночный огонь. Пулеметъ та-та-такаетъ.

Убійственная струя его коситъ.

Суматоха среди нашихъ. Отходятъ назадъ, въ траншеи. Заняли ихъ.

Разсвѣтъ.

— А гдѣ баталіонный командиръ?

Нѣтъ; ищутъ — нѣтъ. Нѣтъ князя!

Совсѣмъ разсвѣло, а князя нѣтъ.

Ужъ не спрятался, не убѣжалъ ли — мелькнуло.

День.

Да, князь убѣжалъ!

Вонъ впереди, на горжѣ редута лежитъ онъ бокъ-о-бокъ съ горнистомъ, кругомъ груды труповъ.

Да, князь убѣжалъ, скрылся отъ злыхъ, несправедливыхъ и безчестныхъ людей.

Долго потомъ, днемъ и ночью, на разсвѣтѣ и сумерками добрые люди, стрѣлки рядовые хотѣли вернуть къ себѣ хотя трупъ бездыханный героя-командира.