Правда о Порт-Артуре. Часть II - Евгений Ножин

— Все будетъ разрушаться, а люди умирать — преспокойно отвѣтилъ Смирновъ.

— Но позвольте, ваше превосходитедьство, мнѣ что-то непонятно. Какъ же это такъ? Не успѣлъ противникъ обложить крѣпость, а первые выстрѣлы поражаютъ не только центръ, но даже прострѣливаютъ крѣпость насквозь.

Вѣдь, собственно говоря, осада и оборона лишь въ началѣ первой стадіи своего развитія. То, что происходитъ сейчасъ, то, что мы сейчасъ видимъ и слышимъ, могло произойти лишь послѣ того, когда бы мы остались лишь за центральной оградой, а все остальное было уже потеряно. Я говорю, конечно, о центральной оградѣ въ прямомъ смыслѣ, а не о нашей центральной оградѣ.

— Да, положеніе города довольно непріятное, но не нужно падать духомъ. Будемъ защищаться. Будемъ искупать всѣ вмѣстѣ чужіе грѣхи. А тамъ — что будетъ, то будетъ. Наше дѣло теперь защищать, а не разсуждать.

— Я вполнѣ съ вами согласенъ, ваше превосходительство, но сердце сжимается, когда подумаешь, что раненые уже съ самаго начала осады находятся въ сферѣ орудійнаго огня, и нѣтъ имъ нигдѣ спасенія.

О здоровыхъ я не говорю.

— Ну-съ, нужно собираться.

Гаммеръ идетъ. Э! да я вижу — нервничать начинаете, о жалости сердце заговорило, когда крѣпость нужно отстоять. Вотъ какъ я васъ разъ десять протаскаю подъ дѣйствительнымъ огнемъ, тамъ впереди — живо нервы успокоятся…

Въ это время грохнула Золотая гора, противникъ давно уже ее обстрѣливалъ. Вышли на балконъ.

— …Да, такъ вотъ нервы у васъ и успокоятся. На войнѣ нѣтъ жалости, и тотъ военачальникъ не военачальникъ, который гдѣ нужно жалѣетъ людей. Здѣсь всѣ мы не больше, какъ пѣшки. Мнѣ жалко зарѣзать цынленка, но я смотрю и долженъ смотрѣть покойно на раненаго и послать въ критическую минуту тысячи на вѣрную смерть…

Въ это время раздался еще выстрѣлъ съ Золотой; не прошло нѣсколькихъ секундъ, какъ высоко, высоко наверху что-то зашумѣло. Все громче, громче, словно громоздкая карета мчалась сверху по плохо мощеной улицѣ, съ сопровождающимъ все увеличивающимся гуломъ — затѣмъ что-то сверкнуло, ударилось въ землю и засыпало всѣхъ насъ землей и гравіемъ, запорошило глаза.

— Счастливо! Пойдемъ посмотримъ, здоровый осколчище, сказалъ Смирновъ.

Оказалось, что это половина преждевременно разорвавшагося снаряда съ Золотой горы, вѣсомъ пудовъ въ 8–9.

Это уже былъ не первый случай преждевременныхъ разрывовъ съ Золотой горы.

Чугунныя бомбы 11" мортиръ Золотой горы были такъ хитро устроены, что большинство изъ нихъ рвалось не въ расположеніи противника, а то надъ городомъ, то надъ оборонительной линіей.

— Чортъ возьми, этого еще не доставало. Мало намъ японцы подсыпаютъ, а тутъ еще свои задаютъ. Положимъ, это хорошо, меньше лодырей въ госпиталя будетъ шляться. Нехорошо на фронтѣ, да несладко и въ городѣ. Какъ узнаютъ, что въ городѣ мало чѣмъ лучше, не будутъ особенно стремиться въ госпиталя.

Выѣхали на Опасную гору.

Проѣзжая казармами 10 полка, я былъ удивленъ при видѣ массы парадныхъ офицеровъ. Что такое? Оказалось, что стоявшій въ резервѣ 14-ый полкъ (Савицкій) праздновалъ свой полковой праздникъ.

На фронтѣ шелъ ожесточенный огонь.

Подъѣзжая къ Опасной, попали подъ шрапнельный огонь. Комендантъ, обернувшись ко мнѣ, со смѣхомъ сказалъ:

— Вотъ это лучше всего успокоитъ ваши нервы.

На горѣ уже ожидали полковники Рашевскій и Некрашевичъ-Покладъ.

Рашевскій подробно доложилъ о состояніи работъ. Некрашевичъ-Покладъ торжественно молчалъ.

Возвращаясь назадъ той же дорогой — я былъ непріятно пораженъ весельемъ, которое царило въ 14 полку. Музыка, "ура" — все это такъ мало гармонировало съ грохотомъ орудійной канонады.

Увидѣвъ слѣдовавшаго мимо казармъ коменданта, выбѣжало нѣсколько офицеровъ съ приглашеніемъ раздѣлить трапезу.

Комендантъ, получившій приглашеніе еще наканунѣ, уклонился отъ торжества за недостаткомъ времени и серьезностью окружающей обстановки…

Часовъ около 2 получилось по телефону отъ Кондратенко извѣстіе, что окопы внизу Угловой оставлены.

— Ну скажите, нельзя держаться! Пріучили бѣгать — теперь извольте съ ними справляться! Если жалѣть людей, нужно сдать крѣпость. Пусть мнѣ укажутъ способъ защиты безъ траты людей.

Скверное, гнетущее чувство овладѣло мной. Отстоимъ ли Артуръ? Нужно держаться по крайней мѣрѣ до 1 октября: раньше помощи не будетъ, да къ этому времени подойдетъ и эскадра.

Падетъ Артуръ — какой это будетъ ударъ для національнаго самолюбія!

Въ 4 часа пополудни канонада увеличилась до невѣроятнаго.

Весь фронтъ дымитъ.

Начало смеркаться. Вдругъ надъ арсеналомъ взвилось огромное пламя, временами заволакиваемое густымъ чернымъ дымомъ. Пламя растетъ и распространяется все шире и выше: загорѣлся арсеналъ. Сумерки сгустились. Въ сторонѣ пожарища слышится непрерывный трескъ рвущихся патроновъ. Зарево освѣщаетъ склоны Перепелиной, дома и кружныя горы.

Противникъ сосредоточилъ на пожарищѣ сильный огонь бомбъ и шрапнели. Гремитъ кругомъ, вездѣ и всюду; надъ огромнымъ костромъ рвется шрапнель; грохочутъ взрывы бомбъ подъ аккомпаниментъ взрывающихся патроновъ.

Картина сильная и эффектная!

Пожаръ быстро разгорается. Полъ Артура подернуто пурпуромъ.

Къ мѣсту пожара лихо мчалась пожарная команда, со своимъ героемъ-брандмейстеромъ Вейканеномъ во главѣ.

Огонь надъ арсеналомъ былъ сосредоточенъ настолько сильный, что командиръ расположенной тамъ 120 м.м. батареи капитанъ Петренко вывелъ ее оттуда и, когда встрѣтилъ летѣвшаго туда брандмейстера, постарался его отговорить отъ этого рискованнаго предпріятія.

Но для Вейканена не существовало опасности.

— Служба-съ! Ничего не подѣлаешь! — и помчался дальше.

— Сумасшедшій человѣкъ! нослалъ Петренко напутствіе Вейканену.

Совсѣмъ уже стемнѣло, когда началась работа пожарныхъ. Арсеналъ пылалъ. Орудійный огонь по фронту то усиливался, то слабѣлъ, замиралъ и вновь спазматически возобновлялся.

Вся эта грозная обстановка могла послужить темой для картины "Послѣдній день Артура". Но это былъ лишь его первый страдный день.

Вечеромъ къ коменданту прибылъ съ докладомъ генералъ Кондратенко.

Смирновъ, слегка пожуривъ Романа Исидоровича за очищеніе окоповъ внизу Угловой горы, убѣдительно просилъ помнить серьезное значеніе Угловой и ни въ коемъ случаѣ не пятиться назадъ.

— Сегодня день прошелъ великолѣпно, при минимумѣ потерь.

Если бы не отдали этихъ окоповъ, день былъ бы вполнѣ нашъ. Вы всегда можете разсчитывать на мою помощь изъ общаго резерва.

Не позволяйте, не допускайте только отступленія. Держите резервъ всегда вблизи, чтобы во-время поддержать боевую линію. Во-время подведенный резервъ всегда контръ-атакой отброситъ атакующаго.

— Совершенно вѣрно, ваше превосходительство. Но если резервъ держать вблизи, онъ подвергается обстрѣлу, несетъ потери.

Намъ нужно беречь людей.

— Укройте его, держите въ укрытомъ мѣстѣ. Если мы будемъ держать резервъ далеко отъ мѣста атаки, то насъ всегда будутъ вышибать. Люди пріучены оглядываться назадъ. Вѣдь мы обораняемся — всѣ выгоды на нашей сторонѣ. Мы должны и мы можемъ держаться.

Кондратенко сталъ скоро прощаться.

Смирновъ на прощанье жметъ рукуи, пронизывая острымъ взглядомъ уходившаго, говоритъ:

— Итакъ, въ общей сложности все обстоитъ благополучно. Съ этой стороны намъ опасаться нечего. Поѣзжайте туда и завтра, дѣйствуйте съ тѣмъ же успѣхомъ. Я въ васъ увѣренъ. Душа же моя болитъ за сѣверо-восточный фронтъ, гдѣ много орудій подбито.

Наступила ночь. Луна свѣтила. Огонь продолжался по всей линіи. Арсеналъ догоралъ. Эта ночь была первой ночью бомбардировки города и порта. Вой снарядовъ надъ головами напоминалъ свистъ гигантскихъ змѣй, съ быстротою молніи ползущихъ по небу и жалившихъ землю съ шумомъ, съ смертоноснымъ шипѣніемъ.

Въ эту ночь не спалось. Снаряды рвались безпорядочно по всей площади, прилегавшей къ порту.

Настроеніе тяжелое, удрученное.

Мѣсяцъ тускнѣлъ, все заволакивалось легкой дымкой. Прожекторы стремительно свѣтили рейдъ. Съ неба глядитъ ночь. На морѣ тишина, а на землѣ попрежнему адъ.

Въ городѣ тишина могилы. Лишь снарядъ за снарядомъ падаютъ по всѣмъ направленіямъ, давая при взрывѣ кроваво-красный огонь. Словно какія-то волшебныя чудовища, скаля зубы, грозно рыкаютъ.

На оборонительной линіи свѣтятъ боевыя ракеты.

Дождь непріятельскихъ снарядовъ льется на сухопутный фронтъ, сопровождающійся красно-кровавыми взрывами на фонѣ облаковъ чернаго дыма.

Луна закатилась. И въ городѣ и на фронтѣ стало темно и хуже.

Темная ночь. Чистое, глубокое небо, съ милліардами мерцающихъ звѣздъ, а на землѣ, окутанной темнотой ночи, по всѣмъ направленіямъ: въ низинахъ, балкахъ, долинахъ, холмахъ, увалахъ, оврагахъ, раздаются взрывы — вѣеръ краснаго пламени и визгъ осколковъ.