Приключения сомнамбулы. Том 2 - Александр Товбин

– По мне – нет ничего лучше бордосских красных с правого берега Дордони: «Петрус», «Шато Ле Пин».

– Бордосские сорта Мерло самые чувственные!

– И самые дорогие!

– А «Сотерн»? – спросил Соснин слабым голосом, пытаясь проколоть клешню, чтобы вкусить нектар, заполнявший полость.

– «Сотерн» разводят и давят ниже по течению Роны, – сказала Света, – откуда вы о «Сотерне» знаете?

– Я же говорил, – хожу, смотрю.

– Там не Рона, где «Сотерн» разводят, там Гаронна, – уточнила Алиса, – у всех мужиков там от вина носы в красно-лиловых жилках.

– Повсюду, где вина много, у пьющих носы такие.

– «Шатонеф-дю-Пап» сначала заказали в тротуарном кафе, потом смаковали на пароходике, когда плыли по Роне, была весна, деревья стояли в цвету, – Света приставила, как пистолетное дуло, пальчик ко лбу, вспомнила, достала из усеянной бисером сумочки похожую на вангоговскую репродукцию фотооткрытку: растрёпанные деревья у тихой реки, холм с волнистыми грядками виноградника.

– Замки удалось осмотреть?

– Нет, разразилась гроза, мы укрылись в третьеразрядном, как ошибочно подумали, гостиничном ресторанчике, упились и сладко-сладко вечер с ночью проспали. Там перины пуховые, из гусиного пуха, – Тима кивком подтвердил усыпляющую мягкость чудо-перин, – а за завтраком угощают булочками с земляничным джемом. Тима опять кивнул, у Алисы всё внутри, почувствовал Соснин, сжалось.

Избегая неловкости, отвёл глаза, и, подражая многоопытному Тиме, небрежно поплескал в бокале вино. Вновь вдохновенно заиграл Вихарев! Темпераментно, напряжённо, на последнем дыхании… покорял прощальной, иссякающей подлинностью.

– Знаете почему «… дю-Пап»? – расслабила лицевые мускулы Алиса, – на экскурсии по винным подвалам объясняли… когда-то Папа сбежал из Рима в Авиньон, разбил виноградник и…

Соснин предложил расчленить мировую историю на приложения к винным картам, но остроумная идея опоздала. – Давно расчленили и приложили, – Тима показал страницу с исторической справкой, набранной поверх водяного знака в виде виноградного листа и грозди.

Прошли к столу после танца, не расцепляя томных объятий, две гибкие девушки в воздушных розовых платьях, на шеях, поверх одинаковых ниток чёрного жемчуга, болтались, переливаясь и сверкая, как кулоны, мобильные телефончики. Девушки окинули оценивающими взглядами Алису со Светой, сели, одна принялась, пыхая зажигалкой, раскуривать тоненькую, точно гвоздик, сигарку; поплыло вонючее облачко.

– Не хватало садомазохистского парада-алле, сюда и звёзды лесбийских клубов пожаловали, – поджала губки Алиса, – обе под коноплёй.

– Нет, что-то покрепче, с Явы.

– И жемчуг у них островной, с Ханьнаня.

– Или с Мальдив.

– Нет, китайский.

– Та, что с сигаркой, не только розовая звезда, но и хозяйка «Секса по телефону», у неё самая продвинутая сеть; розовая звезда-хозяйка любовно посмотрелась в окошко своего мобильного телефончика, как в зеркальце, заворковала.

– «Оральный секс по телефону» тоже её? – спросил Соснин.

– Всё-то вы, пока ходили, высмотрели и разузнали? А прикидываетесь недотёпой… да, прикидываетесь, вон как шар катнули.

– Забор и газеты пестрят зазывными объявлениями.

– Реклама – двигатель торговли! – мрачно напомнил, приканчивая лобстера, Тима.

– Воображение разбужено, осталось попробовать! – Алиса отогнала ладошкой облачко пахуче-едкого дыма.

– Её партнёрша-напарница, та, с перламутровым телефоном, натуральным «Секс-сервисом» заправляет! Ещё прибыльнее… в рекламном глянце адреса зашифрованы.

– Она и в круизный бизнес умно вложилась.

– Зазывать на Галапагосские острова в период совокупления гигантских черепах – её идея?

– Её! Сплавайте, Илья Сергеевич, черепашьи свадьбы увидите!

– Я видела уже, – сказала Алиса, – выброшенные деньги! Эти влюблённые черепахи такие медлительные, будто сонные.

– И журналы «Перина» и «Будуар» её?

– С Маратом не сторговалась, не продала!

– Как лесбиянок точно определить? На лбу не написано… – Алиса сноровисто орудовала ножичком с зубчиками!

– По форме ушей научились распознавать, – сообщил последнюю научную новость Тима, – у них от рождения, если присмотреться, мужские уши.

Соснин хотел присмотреться, но было далековато, нюансы не различались; подумал – а у гомосеков уши какие, женские?

– Ещё у мужчин безымянные пальцы длиннее остальных, у женщин – короче. Если пропорции нарушены, мужчина – голубой, женщина – розовая.

Сестрички дружно подняли ладони с растопыренными пальцами, порадовались своей нормальности.

– Как розовые трахаются? Просветили бы, – Тима снова листал меню.

– Купи кассету, понаслаждайся.

– Голубых развелось… по углам-щелям прятались, теперь повылазили. Слыхали? Киркоров в голубизну ударился.

– И многие на ночное свидание с геем-гейшей ломятся напоказ!

– Свобода! – Алиса весело кольнула Соснина.

– И – реклама свободы! – добавил Тима.

– Вот бы голубых на розовых поженить! Кто бы у них рождались, ангелы?

– Возможно, ангелы бесполые существа, – согласился Соснин, – лишь у падших ангелов должен быть пол.

– Женский, – подсказал Тима и посмотрел на Свету.

– Нет, – заупрямилась Света, – ангелы голубые, промелькнуло по телеку, и в киноафише, точно помню.

– В «Голубом ангеле» Марлен Дитрих распутную певичку сыграла, но сама Дитрих – розовая; на экране повторно резвилась семейка акробатов-альбиносов с платиновыми чубчиками, атласно-красные фигурки, на плазменном экране куда более яркие, чем в натуре, взлетали, надстраивались друг над дружкой в упругие, немыслимо-высокие, эффектно распадавшиеся пирамиды, под акробатическим этюдом деловито бежал белый титр – чеченские террористы на крытых, гружёных взрывчаткой «Камазах» по сведениям нашего корреспондента преодолели ещё один пост ГАИ…

Тима, отложив меню, подлил всем Chateauneuf-du-Pape.

– Розовая, да? У Дитрих мужики были…

– Да! Среди её любовников – Ремарк, Габен, Хемингуэй… – Соснин долго перечислял. – Ремарк до конца дней своих писал ей нежные письма. Хотя у Дитрих было и множество любовниц, не менее ярких – от Греты Гарбо до Эдит Пиаф. С Хемингуэем и Пиаф она поочерёдно встречалась в парижском «Рице», Эрнест поджидал Марлен в вестибюле, Эдит, напротив, спешно, сгорая от страсти, поднималась к ней в номер…

– В «Рице» номера и аппартаменты заранее резервируют, если внезапно залетаешь в Париж, не попасть, – пожаловалась Света.

– Там «сырная тарелка» плохая, – сморщила носик Алиса, спросила:

– Илья Сергеевич, вы и Марлен Дитрих знавали с её любовниками и любовницами?

– Исключительно как кинозритель, – глотнул вина.

Света с Алисой не могли скрыть разочарования… – Илья Сергеевич, прижмите клешню ножом, потом прокалывайте, – посоветовала Алиса.

– Так будем сыры заказывать?

– Расхотелось.

– И как же? Розовая, а…

– Ради полноты чувств и голубые могут…

– Мне Дягилев не понравился! – Света с упрёком посмотрела на Соснина, словно он был причастен, пусть и косвенно, к бессчётным бесчеловечным козням аномального антрепренёра-новатора; посветлели от контраста с загаром её глаза…

– Многие дамы, редкостные красавицы, кружившие головы главным дон-жуанам Серебряного века, именно Дягилева считали неотразимым, но не находили взаимности, он предпочитал Нижинского-фавна.

– Не люблю голубых! – фыркнула Света.

– И Ромола противная, они на пару испакостили жизнь танцовщику, совращали, мучили и довели до психушки! – Алиса присоединилась к приговору, вынесенному кинематографистами.

– Он и так сумасшедший был, – спокойно возразил, допив вино, Тима, – чего доводить-то? Гений сам себя доведёт. И тот итальянец, ну тот, что горло перерезал себе, тоже был сумасшедшим, гениальность – это диагноз. Вспомнив, что за рулём, проглотил антиалкогольную таблетку; акробаты на плазменном экране раскланивались.

Щёчки у Алисы зарделись. – Окружающие гения ни при чём? Они не тени бесплотные, – вдруг у Тимы резко спросила. – Где крыло помял? – На объезде у пней, там узко, чайник какой-то стукнул, – отвлёк звонок, похоже, долгожданный, торопливо отложил тонкие хирургические инструменты из нержавейки, которыми, словно у него было больше, чем две руки, сноровисто завершал долгую операцию над лобстером. – Скоро? Скоро уже? Давайте, готовьте. – Другой наш корреспондент, выехавший навстречу «Камазам» с террористами… Тима издал вздох облегчения и нажал кнопочку, поставил точку.

– Тех балерин, что у вас на фотографии, вы лично знали?

– Двоих. И, к сожалению, немножко, совсем немножко, они были старенькие, вскоре после моего с ними знакомства умерли.

– С ума сойти! Стольких знать.