На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

  —  Возможно, ему надо было лучше всё обдумать.

—  Довольно холодно, Флакито. Мальчик в могиле, неужели ты так всё это оставишь?

—  Возможно, я больше не верю в убийства сильных мира сего, возможно, всё это — просто очередная мечта, которой они нас дразнят. Возможно, всё, что мне сейчас нужно — это старая добрая война с перестрелками, где я могу стрелять в ответ в пешек вроде меня. Твоему брату Фрэнку, по крайней мере, хватило благоразумия преследовать киллеров, выполнивших грязную работу.

 —  Но это ведь не значит, что Вайб и люди вроде него этого не заслуживают.

 —  Конечно. Но это возмездие. Личное. Не тактика большой борьбы.

 — Это выше моего понимания, —  сказал Риф. — Но я всё равно продолжу преследование этого ублюдка-убийцы.

—  Ну, удачи, mi hijo, сын мой. Передам привет Панчо, когда его увижу.

  — Не следует ли мне лучше всё обдумать? — спрашивала она себя.

После недель мелькания факелов за окном, грома в горах, визитов полицейских, словно они плыли в вечно падающем вниз потоке, грохот которого заглушает плач и слова, кровь находила свой голос, никто из них не пытался спасти другого, они тянулись друг друга, чтобы затащить глубже, не дать спастись. Перед отъездом в Сень, где они должны были снова сесть на корабль и отплыть в Венецию, Владо, словно впереди его поджидало смертельное препятствие, доверил Яшмин зеленую школьную тетрадку, изготовленную где-то в Австрийской части империи, с надписью Zeugnisbüchlein на обложке, которую он назвал «Книга Масок». Страницы тетрадки были заполнены зашифрованными полевыми заметками и непонятными научными пассажами, опасность которых всё же можно было оценить, хотя, возможно, опасность заключалась в том, что сулил, а не то, что скрывал столь непроницаемый шифр, эскиз воображаемого пейзажа, пласты которого возникали один за другим, словно из тумана, далекая страна мучительной сложности, почти некартируемый поток букв и цифр, скрывающийся под личинами друг друга, не говоря уж об изображениях —  от бледных, похожих на паутинку набросков до полного спектра чернил и пастелей, эти видения посещали Владо во время атак ветра его страны, сюжет их нельзя было изложить даже в формах странного благочестия старославянского письма, это были видения неожиданного, бреши в Мироздании, в которых мелькал нездешний свет. Способы, с помощью которых Бог решил спрятаться в свете дня, не полный их перечень, поскольку полный, вероятно, был бесконечным, а случайные встречи с подробностями незримого мира Бога. Названия глав: «Слушать голоса мертвых», «Пройти сквозь непроницаемую землю», «Найти невидимые врата», «Узнать лица обладающих знанием».

Она предполагала, что это — тайные знания, которые он поклялся никогда никому не раскрывать. Она уже знала, что в этих горах, где гарантией служили столетия крови, столь зверские затеи никогда не подвергались сомнению.

— Но это записано, —  она не смогла удержаться и не возразить. — Я думала, предполагается, что это должны произносить вслух, передавать тет-а-тет.

— Тогда, возможно, это фальшивка, —  рассмеялся Владо. — Подделка. Тебе ведь известно, что у нас есть мастерские, полные каллиграфов и иллюстраторов, которые заняты работой, как гномы в пещере, поскольку даже сидя здесь, в горах, мы знаем, какую неплохую прибыль можно получить благодаря доверчивости американских миллионеров и их агентов, которые нынче шныряют повсюду со своими знаменитыми чемоданами баксов, скупая всё, что видят: масляную живопись, антикварную фаянсовую посуду, руины замков, не говоря уже о перспективах брака и скаковых лошадях. Тогда почему бы не купить этот причудливый туземный артефакт с его яркими, но не поддающимися расшифровке видениями?

Во всяком случае, она забрала тетрадь. Говоря себе, что привлекает ее незаметность и легкость маскировки.

Во время поездок в Венецию у них появилась новая привычка — походы в кинематограф. Они ходили в «Минерву» и «Россини», но их любимым кинотеатром был «Малибран» возле Корте дель Мильон, утверждалось, что на этом месте прежде находился дом Марко Поло. Они сидели во тьме и смотрели фильм, который не так давно снял здесь с гондолы Альберт Промио со своими помощниками из фирмы «Люмьер» (Париж). В какой-то момент камера показала Арсенале в плавном скольжении сна, коричневые берега каналов, лабиринты, резервуары и мастерские по ремонту гондол, канатные дороги, старинные бессточные водоемы. Она почувствовала, что тело Владо охватила дрожь. Он подался вперед, чтобы рассмотреть ближе, она никогда не видела у него такого волнения, даже при появлении невидимых всадников и выстрелов в ночи.

Риф вернулся в Венецию, прежде чем понял, зачем. Здесь всё сошло с рельсов, но возвращение сюда было не более полезным, чем погоня за призраком. Он был почти в отчаянии. Бомба, взорвавшаяся в кафе Ниццы, осветила окрестности, как ночная молния, явив ему лежащую впереди мрачную и непроглядную местность. Он не был уверен, что готов ко всему, что может таиться в этих тенях.

Он прохаживался по Лидо, практикуясь и стреляя из своей кордитовой винтовки 450 калибра с повышенной начальной скоростью пули. Ему нужно было отвести взгляд, потом сфокусироваться на дальних целях, плохом освещении и предательском боковом ветре. Никого не было рядом, чтобы возразить, что сейчас он даже не знает, где может находиться его цель. У него не было в Венеции ни одного знакомого, который был бы каким-то образом связан со Скарсдейлом Вайбом. Он бродил вокруг различных фондаменте в разные часы дня в поисках Далли Ридо, но она исчезла. Когда он пришел в кампо Спонджиатоста, его довольно грубо прогнала сама Принчипесса и выдворили двое вооруженных пистольери в ливреях.

Вдруг из воды в дымящемся всплеске итальянских ругательств поднялось некое Адриатическое морское чудище, с которого слезли и устало сошли на песок два существа в резиновых костюмах. Пройдя по баснословному маршруту, который был известен морякам континента с тех пор, как Аргонавты проложили путь через Европу, не всегда — по ее поверхности, Пино и Рокко вернулись в город на своей человекоуправляемой торпеде, к этому времени несколько увеличившейся в размерах, наконец-то вернулись в Венецию, их путешествие облегчалось тем, что в своем сердце они никогда ее и не покидали. В последнее время их видели в барах при отелях Сан-Марко, они пили местный джин с тоником, известный под названием «Казанова», и спорили о европейском футболе, а после закрытия баров, в предрассветный час, можно было услышать, как их смертоносное плавающее средство, воющее, подобно высокоскоростному призраку, носилось туда-сюда по каналам и рио... В этот вечер они решили заплыть на Лидо, а следующее, что услышали — эти чудовищные взрывы на берегу, и обостренное чувство осторожности преследуемых заставило их принять эти взрывы на свой счет.

   Риф аккуратно повесил на плечо винтовку и кивнул.

 —   Парни, хорошенькая у вас тут пушка.

  —  Это слонобой, — ответил Пино.

  — Я слышал, что это родина слонов. Речь об этом, не так ли?

— Мы собираемся пойти в отель, — Рокко указал на неосвещенную махину «Эксельсиора», — и выпить.

  — Вряд ли они откроются раньше, чем потеплеет, — возразил Риф.

   Рокко и Пино переглянулись.

— Они были открыты всю зиму, — сказал Рокко, — просто притворялись, что закрыты.

— У них, — Пино указал на песочный мусор вокруг, освещенный холодным бледным закатом, — определенная клиентура.

И действительно, в недрах нового элитного отеля ярко горел свет, в коридорах звучало эхо голосов расходящихся гостей, страсть на мгновение воплощалась в мелькающих силуэтах, потом вновь рассыпалась, и какой-то комнатный ветер носил ее над танцевальными залами и террасами, вдоль темных колоннад, откуда-то доносилось эхо музыки, хотя на эстраде не было оркестра. Бармены в белых пиджаках заняты смешиванием коктейлей, хотя в баре никого нет.

— Надвигается буря, —  поприветсвовал их Рафаэлло. На отвороте его пиджака пурпурная орхидея, он знал Рокко и Пино. —  Вы зашли как раз вовремя.