Сердце степи. Полёт над степью (СИ) - Иолич Ася

Он встал с кровати, обошёл изножье и подошёл к Камайе. Она стояла, дрожа от ярости, и внезапно Аслэг шагнул к ней и обнял, гладя по голове. В ушах стучало, но его руки были нежными. Камайя сморщилась, всхлипывая.

- Вернись в постель, - сказал он тихо. - Я не трону тебя.

Пятно на подушке росло. Она плакала, как обычно, молча, не издавая ни звука, но будто все слёзы, которые она сдерживала когда-то за эти двадцать лет, вытекали сейчас из-под ресниц. Аслэг тоже лежал молча, стиснув зубы, и ночь тихо заглядывала в окно под завывание ветра снаружи.

- Я сказал отцу о Бакане. - Аслэг посмотрел, как Камайя кидает мокрую подушку в изножье, и отвёл глаза. - Он сказал, что я клевещу. Выгнал меня из покоев.

- Йерин? - Камайя не смотрела на него, но видела, как бьётся жилка на его шее и как дёрнулись брови и кадык, когда она произнесла это имя.

- Наверное. Не знаю. У него болят ноги. Боль разъяряет его. Саурт всё чаще ходит к нему. Руан обещал прислать лекарей из Валдетомо, но я боюсь, что к этому моменту боль успеет искалечить его. С каждым днём он всё меньше похож на отца… Только внешне. Он заливает боль хмельным, и всё становится ещё хуже. Я знаю, что люди стареют и умирают, и нет от этого трав в степи, но когда вот так вот…

Ветер за окном утих, и тишина тонула в толстом одеяле, путалась в занавесях балдахина, похожих на полотнища плотного тумана, плясала в полуугасшем пламени очага, плыла над полом с дымом тлеющих благовоний, плавно сплеталась с полумраком покоев.

- Ты спишь?

- Нет. - Камайя покачала головой. - Я думаю. Почему ты пришёл под утро?

- Заснул за столом. Разбирал прошения и жалобы. Восемнадцать требований казнить Свайра. Все без подписи. Кому он насолил?

- Вайшо, - предположила Камайя, нахмурившись. - А твоё предположение?

- Я не смогу доказать. Вайшо сегодня сидел у отца и мило с ним ворковал.

- Вайшо может подставить Халедан. Если тут казнят посла Кутара, кад Ивае может сгоряча решить отомстить. Высадится на севере Озёрного и пойдёт по нему, прихватив по пути воинов оттуда. Через полгода после казни у ворот Улданмая будет стоять небольшая, но злобная свора распробовавших кровь мужчин, истребивших по дороге мирные хасэны, а воины хасэ будут в летних откочёвках на востоке. Вайшо радостно кинется «помогать», завоёвывая славу. Казнить Свайра - рискованно.

- Я знаю. Я не собираюсь казнить его, пока ничего не доказано. Думаю, я даже отправлю запрос Ивае, если вдруг выяснится, что на меня покушался кто-то из людей Свайра. Такие дела не решаются сплеча. Если Кутар пойдёт на нас, придётся связываться с Фадо, просить у них поддержки, а я не хочу быть обязанным им. Нет. Свайр пока ещё потопчет эту прекрасную землю, хоть и в пределах небольшого домика.

- Ты его не приковывал?

- Ни его, ни слуг. Просто сидят по комнатам. Зачем мне обижать посла?

- А Харан прикован.

- Я знаю. Я не могу оспаривать волю Ул-хаса. Руан и так подсуетился… У него там условия получше, чем во многих шатрах.

- Осталось три дня. Потом Бутрым потребует казнить его.

Камайя повернулась на бок и смотрела на профиль Аслэга. Грифельная крошка на кончиках пальцев, на белых листах, на деревянной оправе стержня.

- Если он убил Улкета, у меня не будет выбора.

Небо светлело постепенно, незаметно, неотвратимо. Пламя светильника бледнело в разгорающемся свете дня, становясь ничтожным, невидимым.

- Мы должны разговорить Тура. Харан сказал, что бил только его.

- Их видели вместе. Он мог впасть в ярость, как это случилось со Свайром, - пожал плечами Аслэг.

Камайя встала и подошла к умывальнику. Вода была холодной. Аслэг смотрел, как она сворачивает волосы в жгут и закалывает пучок шпильками, и как прозрачные капли с подбородка срываются мимо полотенца на дрожащую поверхность воды в тазу. Полотенце пахло полынью и сушёными цветами лус танар. Камайя развесила его на металлической перекладине и подвинула серебряный кувшин дальше от края.

- Мне нужно идти. - Аслэг встал, накидывая халат. - Там остались дела… Хочу успеть до пира.

Он остановился, серьёзно, внимательно глядя на Камайю, потом сделал шаг в её сторону.

- Обними меня, - сказал он, протягивая руки.

- Не хочу. Уходи.

Он медленно опустил руки, повернулся и зашагал к выходу.

- Аслэг, - тихо позвала Камайя, когда он взялся за ручку двери.

- Что? - обернулся он.

- Нет. Ничего.

Ачте грел руки, но сердце остывало. Камайя опустила ресницы, отгораживаясь от окружающего мира, подобрала ноги в кресле и смотрела на пламя через горячее стекло чашки и ледяное, тяжелое стекло в глазах.

- Госпожа… Позвать лекарку?

- Садись, Тулым. Какие новости?

- Господин Бакан ходил к Ул-хасу. Улхасум Гатэ перебрала сундуки. Девушки сказали, она хотела сделать тебе подарок, - улыбнулась Тулым. - Пока не передавали… Видимо, что-то из украшений. Отдала чистить, наверное. Не знаю. Нуун заболела, - Тулым распахнула глаза. - Как я сразу-то не вспомнила. Десмаат говорит, что она жаловалась на тошноту с утра и на головокружение. Саурт к ней ходил. Госпожа, а не может быть, чтобы…

Камайя погрызла щёку изнутри, прикидывая, но покачала головой.

- Нет. Вряд ли. Очень сомневаюсь. Тошнит? Что она ела?

- Не знаю. Могу узнать.

- А где Чимре? Давно не видно.

- Могу найти. Надо?

- Давай. Да.

Красное золото терпкого ачте на белой глазури пахло утром среди скошенной позавчерашней травы под яблонями. Очаг потрескивал, ароматный белый дым из курильницы плыл над головой, слегка колыхаясь там, где его встречала полоска прохладного сквозняка из окна. Камайя отставила чашку и подошла к сундукам. Пришло время тоже перебрать свои вещи.

В комоде было всё в порядке - бери и складывай в мешки. Она медленно выдохнула и открыла сундук с подарками Аслэга. Три плотных небольших рулона ткани, чёрной, серой и ослепительно белой, красная войлочная шапка с золотыми бусинами, шкатулка благовоний и небольшие деревянные коробочки с украшениями. Она в очередной раз хмыкнула, вспоминая, как шарила на дне сундука, который получила после ночи у Бутрыма, доставая оттуда спутанные цепочки, переплетённые с перстнями. Будто кто-то достал пригоршню украшений из бочки и кинул на дно, а сверху добавил случайно попавшиеся под руку ткани, чтобы занять оставшееся в сундуке место.

Перстни, цепи, шпильки и застёжки для плащей были очень, очень красивы. Она открыла каждую из коробочек и любовалась, прикусив губу, на то, как сияют в свете очага и солнечных лучах тёмно-фиолетовые, зелёные и синие камни, оправленные в чернёное серебро, потом перевела взгляд на свой крупный перстень. К чёрту. Она заслужила немного роскоши. Она оставит его себе. Он принадлежит ей. Она его не отдаст.

Камайя нашарила на дне три оправленных в дерево грифельных стержня, которые кинула в сундук впопыхах, собираясь на прогулку, и опустила крышку, потом присела у сундука Бутрыма.

Запах вцепился ей в ноздри, как только крышка открылась, и Камайя отшатнулась, жмурясь. Цветочные духи перемешивались с тем самым маслянистым сладким запахом «всепрощения», и она недоуменно нахмурилась, вытаскивая свою тетрадь.

Кожаная обложка успела пропитаться запахом. Камайя кинула тетрадь на стол и вынула то, что лежало ниже, под рулоном ткани.

«Грань созерцания», завёрнутая в тряпицу, издавала этот сладковатый смрад, по-видимому, многократно усиленный долгим пребыванием в сундуке. Камайя подавила в себе желание немедленно кинуть книгу в огонь. Она наморщила нос и бросила её на подоконник, захлопывая крышку сундука.

- Госпожа! - Чимре, радостный и румяный с морозца, влетел в комнату, сжимая меховую шапку. - Смотри! Улхасум подарила. Она и Далэй с Заар послала подарки.

Красивая золотая цепь с подвеской, украшенной символом, напоминающим птицу, блестела на груди парня, и Камайя улыбнулась.

- У Бутрыма на пиру была такая же, только покрупнее.

- Да! Смотри, как сияет!