Компас и клинок. Книга 1 - Рейчел Гринлоу

еще стою поодаль, как вдруг аптекарь молча кивает помощнице, хрупкой девушке со смуглой кожей и каштановыми волосами. Он отдает ей баночку и указывает на меня. Девушка, не поднимая глаз, кивает и, подойдя ко мне, жестом просит следовать за ней.

– Мне нельзя остаться? – шепотом спрашиваю я, в то время как аптекарь впервые размыкает губы, раздавая указания скрипучим, низким голосом.

Его голос напоминает мне Брина, и я стою как вкопанная, будто снова оказалась в домике для собраний перед ящиком с блестками. Тогда меня в последний раз захлестнуло волной окрыляющей надежды.

Помощница аптекаря мотает головой, и я замечаю у нее на шее под рубашкой странный отблеск. От кулона с подвеской в форме компаса. Я уже видела этот символ на Энноре, а еще у Джоби на кольце.

– Ты не одна из нас.

Я хмурю брови и выхожу следом за ней из мастерской, где сгрудились все остальные. Она имеет в виду, что я не член команды… или тут что-то другое? Я успеваю уловить, как Сет шипит сквозь зубы, и аптекарь спрашивает, что произошло, но тут дверь закрывается. И его ответ, вместе со всеми их секретами, остается по ту сторону двери.

Помощница отводит меня в комнату в конце коридора и протягивает мне баночку от аптекаря.

– Я принесу тебе чаю. Натри этим порез, и пусть подсохнет. Будь здесь.

Она выходит из комнаты, и я слышу щелчок дверного замка. Дергаю за ручку, но дверь не поддается. Я поджимаю губы и, тихо выругавшись, отхожу от двери. Окно в дальнем конце комнаты выходит на пристань, и в иссиня-черных водах теснятся корабли и лодки.

В углу стоят кровать, сундук и пара кресел. Сняв с ноги повязку, я принюхиваюсь к снадобью в баночке. Пахнет оно ромашкой, но с каким-то непонятным металлическим оттенком. Скорее всего, это аптекарское снадобье, а значит, с примесью крови, как в пузырьках на «Фантоме». Пропитанной магией крови свирепых созданий. Я не хочу брать в руки это снадобье. Но мне нужно свободно передвигаться, даже драться, если придется. А сейчас, с такой хромотой, меня может одолеть любой щипач.

Недолго думая, я натираю пятку мазью и морщусь от боли. Но скоро мазь перестает щипать, рана немеет, и я ковыляю к окну, стараясь не наступать на ногу. Проверяю щеколду, но окно тоже закрыто. От безысходности я мечусь из угла в угол.

С тех пор как я ступила на борт «Фантома», прояснилось два момента.

Меня нарочно держат в неведении.

И никому из команды нельзя доверять.

Над пристанью поднимается луна, и комнату заливает серебристый свет. Я стою не шевелясь и, как монеты, перебираю свои варианты. Не слишком многочисленные. Я приподнимаю руку пригладить волосы и тут, заслышав шелест под курткой, вспоминаю, что ношу под сердцем.

Записную книжку.

Я оборачиваюсь на дверь, но оттуда не доносится ни звука. Бережно вытаскиваю мамину книжку из куртки и выкладываю на подоконник. При свете луны я вожу пальцем по вершинам восьмиконечной звезды, постукивая по выведенным вдоль координатам. Может, когда я вызволю отца, мы сможем вернуться в Порт-Тренн и продвинуться дальше, по петляющим переулкам, в самое сердце материка. Может, даже к пустошам на севере, пока не доберемся туда, где не печатают и не развешивают плакаты о розыске. И где дозор его не достанет.

Чернила на рисунке не смазались. Если подумать, он вообще не пострадал от погружения в море. Прикусив губу, я расправляю ладонью бумагу. Совершенно сухую. Я отдергиваю руку и задумываюсь, что же это за чернила такие. И что за пергамент.

Магия встречается в самых безлюдных уголках мира, в крови обитающих там созданий. Так отчего покалывает кончики пальцев, стоит мне коснуться маминой путеводной звезды?

В памяти всплывает момент, когда мы вечером сидели с отцом и мамой перед очагом, и она набрасывала его портрет в своем альбоме с переплетом. Как он гонялся за ней по комнате, пытаясь хоть одним глазком увидеть рисунок, и мы дружно хохотали. От этих мыслей у меня колет в боку, но не от радости – а скорее от пронзительной боли, и я бы много отдала, чтобы ее унять. Я слишком рано повзрослела, заняв место на канате в рядах нашей семерки. И позабыла все эти моменты, составлявшие мое счастье. Может, мне еще удастся их вернуть, и с отцом у нас все впереди. Может, когда я найду то, что оставила мама, эта боль поутихнет. Но тогда мне нужно двигаться дальше, бороться, чтобы выяснить, как вызволить отца.

Надо бежать. Закрыть эту книжку, спрятать у самого сердца и податься на другое судно. Начиная с завтрашнего в запасе у меня шесть дней. Хватит ли мне времени? Я дотрагиваюсь до оконного стекла и вздрагиваю, ощутив ночной холодок. По вечерам тут поднимается промозглый ветер. До указанных координат путь неблизкий, но… может, я смогу сама туда доплыть? Меня греет мысль о том, чтобы нырнуть под воду прямо сейчас. Вероятно, других вариантов и нет. Нанять кого-то еще мне уже не по карману. Остается полагаться только на себя.

Я убираю записную книжку в куртку и, заслышав за дверью голоса и чей-то приглушенный крик, вскидываю взгляд. В животе все переворачивается, и я, затаив дыхание, внимательно вслушиваюсь. Это Сет кричал? От боли?

– Он же тебе чужой. Чужой, – тихо говорю я и подбираюсь ближе к двери.

Тут снова раздается крик, еще пронзительнее, но внезапно пресекается. Хлопает дверь, и звук поспешно удаляющихся шагов затихает где-то вдали. Я прислоняюсь лбом к двери и закрываю глаза. Но слышу лишь звенящую, гнетущую тишину.

– Он бы на такие жертвы ради тебя не пошел, – еле слышно убеждаю я саму себя.

Узел внутри затягивается все сильнее. Я пытаюсь уловить малейшие признаки жизни. Хоть какое-то свидетельство, что его сердце все еще бьется.

– Это же пустая трата времени.

Я отступаю от двери.

– Ты дорого за это заплатишь.

Ноги подгибаются, и я опускаюсь в кресло.

– А про вашу связь ты все сама себе придумала.

Я прижимаю руку к груди. К записной книжке, а еще к этому тянущему чувству в сердце. И решаю остаться. Сижу и наблюдаю, как луна очерчивает серебром свой путь в ночном небе. И ненавижу себя. За то, что разрываюсь между отцом, Сетом и самой собой.

Я волнуюсь за Сета, как за свечу, которую вообще не стоило зажигать, но теперь, под его взглядом, она всегда горит ярким пламенем. И я просто не в силах задуть это пляшущее пламя. Оно все больше разгорается во мне, туманя разум, настойчиво и неуклонно. Сет явно что-то от меня скрывает. Мрачную, мучительную тайну. И если я не затушу эти тлеющие угольки, эти пламенные чувства к Сету, то, боюсь, мне не жить.

Глава 16

– ТЕПЕРЬ МОЖЕШЬ ВЕРНУТЬСЯ К ОСТАЛЬНЫМ.

Очнувшись ото сна, я вскакиваю с кресла. Мне снилось, будто я летаю. Кругом непроглядная ночь, сверкают звезды, и я сжимаю чью-то руку, прямо как в моих снах на Розвире. Я моргаю, стряхивая дрему, и в мыслях, как обычно после пробуждения, крутится, чья же это была рука.

Помощница аптекаря стоит в дверях, скрестив руки на груди. На лице ее играет легкая улыбка. Я торопливо оправляю смятую одежду и украдкой нащупываю в куртке записную книжку. Встав, замечаю, что нога совсем не болит. Как я и подозревала, без примеси магии в этой баночке не обошлось. Я с тайным содроганием вспоминаю пузырьки крови и стараюсь не задумываться, кто меня исцелил – феникс ли, нарвал или виверна. Я выхожу за девушкой в коридор, гадая, что же ждет меня в аптекарской.

Проходя мимо открытых дверей, я замечаю Мирриам и Перл у окна. Перл стоит, склонив голову Мирриам на плечо и приобняв ее за талию. Сердце в груди обрывается, и остается только надеяться, что Сет в порядке. Что аптекарь вытащил пулю и залечил его раны.

– А он?.. – начинаю я, но слова застревают в горле.

В темной аптекарской все еще тлеет огонь, и на бутылочках и разных приборах отплясывают странные тени. Аптекарь уже ушел, но у стола стоит Джоби. А рядом, на краешке стола, опершись на руки, сидит Сет.

– Так ты выжил, – вырывается у меня, не успеваю я скрыть свое облегчение. – А я уже подумала…

Сет пожимает плечами, и на лице его проскальзывает сдержанная улыбка. Рубашку его разрезали на части, и он остался в одних штанах и ботинках. Я сглатываю. Сет же спрыгивает на пол и шагает ко мне. В плечах он шире, чем казалось под одеждой. Грудь обдает волной жара, заливая щеки румянцем, и я отворачиваюсь, уставившись в стену. В пол. Куда угодно, лишь бы не видеть его улыбку, его голое тело. Взъерошенные волосы, как будто он только проснулся от крепкого