Ветер истории - Владимир Шилкин

Я раздраженно оглянулся. Рядом стоял какой-то хлыщ в цилиндре, пальто с меховым воротником и длинным белым шарфом, конец которого был, перекинут через плечо. Лицо его было подозрительно бледным, а тонкие брови вызывали сомнение в их подлинности.

Вот сволочь! Все очарование момента испортил.

— В такую погоду так пугает одиночество и холод, — не унимался хлыщ.

— Отвали, — буркнул я и направился к госпиталю.

— Постойте, я же еще ничего не сказал. Вас пятьдесят рублей устроит?

Тело развернулось раньше, чем смысл сказанного дошел до моего сознания. Откуда-то из глубин подсознания выскочил правильный пацан с Юго-Запада

— Чё сказал, сука?!

— Прос…

— Н-н-на!

Ух, как ребро прострелило, а я-то думал, уже совсем зажило. Удара не получилось. Помешали и внезапная боль в ребре и хромая нога. Извращенец плюхнулся на задницу, скорее от неожиданности и сразу сунул руку в карман пальто. Я не стал ждать результата его копания в кармане и со всей силы ударил ногой в челюсть. Ограда моста басовито загудела под головой противника и тот сполз на мостовую. Я же навалившись на чугунную решетку, шипел от боли и клял себя за столь суровое использование больной ноги. С другой стороны, опереться на нее было и вовсе невозможно, а зачем хлыщ полез в карман неизвестно. Хотя уже известно – маленький пистолетик лежал рядом с ним. Я быстро огляделся – никого. Поднял пистолетик, осмотрел. Видно было в темноте плохо, но тот явно был украшен каким-то орнаментом, а накладка на рукоятке матово блестела, отражая свет далекого фонаря.

Занятная штука, кажется, видел что-то подобное в оружейной лавке, только без декоративных изысков. Так, а патроны в запасе у него есть? Я похлопал по карманам пальто. В левом явно что-то было. Вытащил. Ну ни фига себе! Это был кастет и одновременно произведение ювелирного искусства. Изящные тонкие изгибы металла и в качестве шипов – какие-то камешки. После такой находки, удержаться от более тщательного обыска я уже не мог – любопытство заело. Как-то совершенно автоматически переложил к себе бумажник, нашел запасную обойму к пистолетику и портсигар. Подумал немного и задушив жабу, выкинул его в воду. Часы таки прикарманил. Скоро начнется большой бардак и они могут пригодиться в качестве твердой валюты. Блин, а портсигар тогда зачем выкинул? А ладно, чего уж теперь. Уходить пора, пока никто не увидел. Чай не на фронте и сбор трофеев здесь – обычное ограбление.

Уже в госпитале, я нашел тихий угол и спокойно рассмотрел трофеи. Пистолетик оказался "Баярдом". Он был отделан, кажется, платиной и золотом. Белым и обычным желтым. Накладки на рукоятке были перламутровые. В голове возник образ Хрущева, стукнувшего по столу кулаком и буркнувшего: "У-у-у, пидарасы!". Кастет тоже был отделан золотом, а камешки были прозрачными. Вряд ли, конечно, бриллианты. Кто же ими будет челюсти крошить, хотя кто этих извращенцев разберет.

И что с этим теперь делать? Подумав, решил кастет оставить себе для коллекции – уж больно необычная вещь и даже курьезная. Ну а пистолетик, явно дамский и при случае подарю даме. Той же Сашеньке, например, а то времена настают смутные и без оружия красивой девушке на улице лучше не появляться.

Дни шли, нога заживала, а я так и не смог найти большевиков. Вступая в диспуты и задавая вопросы с подковыркой, я провоцировал агитаторов приводить своих учителей. Потихоньку обзавелся контактами с вполне реальными революционерами, но большевиков среди не было. Был забавный момент, когда мне показалось, что нашел нужных людей. Я слушал излияния какого-то странного нервного типа. Был он патлатым блондином, небритым и дерганным. Немного смущала студенческая форма, так как выглядел он лет на тридцать пять, но я уже привык, что здесь люди выглядят старше, так что дал ему не больше тридцати. Агитатор он был так себе, совершенно не мог слушать собеседника. Каждый раз перебивал его уже на втором слове и яростно тряся кулаками перед своей грудью, кричал о безграмотности собеседника. Собеседники – обычные работяги, не спорили, а просто тихо отползали в сторону. Студент-переросток этого не замечал и брызгая слюной продолжал клеймить безграмотность и сообщать всему трактиру о своих жертвах за идею.

— Я два года в одиночке Шлиссельбургской тюрьмы за коммунистическую идею сидел!

Упоминание коммунистической идею и привлекло мое внимание, когда я уже собирался уйти.

— Так вы, значит, коммунист? — тут же влез я в его спор с уже пустым стулом.

— Да, я коммунист-анархист, — парень вытер платком рот и огляделся успокаиваясь.

— Подождите. Так коммунист или анархист? — удивился я.

— Что за ерунду вы спрашивает?! — опять завелся он. — Я же ясно сказал – коммунист-анархист!

— Простите, я просто думал это разные идеологии.

— Что? — удивленно уставился на меня агитатор. — Вы же выглядите образованным человеком, а не знаете таких элементарных вещей. Анархизм – это отказ от государства в управлении обществом и передача его функций общине. Коммуна же и есть община.

Объяснение показалось мне примитивным, но степенно разложить все по полочкам тот явно был не способен физически. Оно и понятно, два года в одиночке кого угодно неврастеником могут сделать.

— Так что, бывают и другие коммунисты, кроме анархистов?

— Конечно! — раздраженно кивнул студент и тут же желчно добавил. — Если, конечно, их можно считать коммунистами.

За последовавшие полчаса общения ничего полезного я больше вытянуть из него не смог. Ну разве что в очередной раз выяснилось, что мне надо учиться, но на этот раз начинать надо было с букваря.

Сейчас я бы уже не повелся на знакомое слово. За почти месяц бессистемного политобразования я навидался агитаторов от партий с самыми замороченными названиями. В итоге, я решил не зацикливаться на неуловимых большевиках, а обрастать контактами со всеми доступными левыми группировками. Группы эти активно контактировали между собой и переход из партии в партию был делом обычным и не считался даже намеком на предательство. Пару раз я даже слышал ссылки на статьи Ленина от эсеров и анархистов. Так что я решил войти в общий поток, а уж к большевикам перейти, как только они проявятся. Кстати, я начал понимать, что перейду не один. Дело в том, что все эти партии и группы были полностью ориентированы на борьбу с самодержавием. Представления о том, что делать после победы над монархией они имели крайне размытые и противоречивые. То есть какие-то идеи "как нам обустроить Россию" были почти у каждого, но проблема была в том, что именно у каждого и каждого свои. Большевики же, если судить по результатам, имели и четкую организацию и внятную программу. Точно я этого не знал, так как историю КПСС в отличие от отца не проходил и совершенно не интересовался ей. Однако, знакомство с имеющимися левыми силами, все больше убеждало меня, что такие партии революцию устроить не могут, а уж выиграть Гражданскую войну тем более. Значит, было в большевиках что-то особенное.

Кроме политических реалий я попутно познавал и обыденную неформальную жизнь города. Выяснилось, что инцидент с извращенцем я невольно спровоцировал сам. Ну что еще он должен был подумать, увидев меня бесцельно стоящим на традиционном мете знакомств содомитов? Ага, вот именно это он и подумал, а нарвался на мордобой. При советской власти, как я слышал, они собирались в Катькином Садике, а вот в мое время уже повсюду были клубы. Кстати, один из них – "Монро" располагался как раз на Грибоедова. Можно сказать, вернулись извращенцы к историческим корням.

Впрочем, до извращенцев мне дела не было, просто принял к сведению в каких местах города лучше не задерживаться без крайней необходимости. Зато изучение политической жизни принесло мне неожиданный бонус. На одном из собраний мое внимание привлекла юная красавица. Политические реалии она, похоже, знала хуже меня, но воспринимала все происходящее крайне эмоционально. Она постоянно подпрыгивала на стуле и пару раз выстреливала какими-то фразами-лозунгами, совершенно не попадая в канву диспута. Остальные участники ее игнорировали, но она этого просто не замечала. Вообще, создавалось впечатление, что она участвует не в дебатах, а мистическом ритуале. Я как обычно пытался загнать участников спора в тупик коварными вопросами, чем привлекал к себе всеобщее внимание и данной особы в том числе. Наверное, поэтому, когда все начали расходиться, она пристала ко мне с бесконечной бессвязной речью то ли о необходимости революции, то ли об ее неизбежности. Единственное, что я понял так это то, что революция должна охватить все сферы жизни человека и отбросить все буржуазные предрассудки.

— Так вы и институт семьи отрицаете? — спросил я исключительно, чтобы не молчать.

— Отчего же отрицаю? Вовсе нет! Но она примет новые свободные формы! — обрадовалась она наличию реакции на свое словоизвержение. — Освобожденная от крепостничества официального брака, она будет связана исключительно любовью. Это будет настоящая любовь! Никак не связанная с примитивным половым влечением.