История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

На следующий день, 12 февраля, должно было состояться коронование. Римские корпорации, судебные коллегии, цехи папского двора, отряды милиция с их значками, прикрепленными к древкам копий, — драконами, волками, львами и орлами, — толпы парода с цветам и и пальмовыми ветвями встретили короля у Monte Mario. Верхом на коне, сопровождаемый блестящей свитой, сын Генриха IV проследовал в Леонину: свое искреннее или притворное ликование многотысячная толпа выражала возгласами: «Король Генрих избран снятым Петром!» По установившемуся обычаю король принес присягу Риму сначала у небольшого моста, а затем у ворот города. С презрительной улыбкой слушал Генрих евреев, встретивших его гимнами, и милостиво отнесся к приветствиям цеха греков. В Леонине пышная процессия, медленно подвигавшаяся к ступеням базилики Св. Петра, была встречена хорами монахов я монахинь, державших в руках зажженные свечи, и духовенством, повторявшим все тот же возглас: Heinricum Regem Sanctus Petrus elegit. Еще ни один император, на которого падал выбор Рима, не был принят с такой тревогой и опасениями, как сын Генриха IV; несмотря на торжественную церемонию встречи короля, принесения присяги и признания его папой, чувствовалось все-таки глубокое взаимное недоверие, и осторожный Генрих, вступил в базилику Св. Петра лишь после того, как в ней разместились его войска.

В соборе, убранном по-праздничному, король и папа заняли места па порфировой rota. Здесь, на этом месте, предстояло свершиться великому делу мира; надлежало скрепить договоры клятвой и обменяться ими. И тот, и другой договор были прочтены; чтение папского декрета вызвало, однако, недовольство и ропот среди епископов и владетельных князей. Декретом папы объявлялось, что политическое положение, которое заняло духовенство, противоречит каноническим установлениям, что священник не должен служить в войске, так как эта служба сопряжена с убийством и разбоем, что служители алтаря не могут быть одновременно служителями двора; получая же от короны земли и ленное владение, они тем самым превращаются в царедворцев. Таким образом, создается тот порядок, что лица, уже избранные в епископы, посвящаются лишь после того, как король жалует их этим леном; между тем королю инвеститура воспрещена постановлениями многих соборов. И он, Пасхалий, повелевает епископам, под страхом отлучения от церкви, возвратить императору Генриху все коронные лены, поступившие во владение церквей со времени Карла Великого.

В собрании поднялась целая буря негодования. Неужели епископы должны подчиниться декрету, исходящему от одного папы, и признать его самодержавным повелителем церкви? Провозглашенное декретом евангельское начало глубоко возмутило светское честолюбие св. отцов, позабывших свою миссию вестников мира и обратившихся по властных баронов, и нет сомнения, что их негодующие крики заглушили бы даже голос самого Христа, когда бы Он явился в этом собраний поддержать своего заместителя и снова изрек: «Воздайте кесарево кесарю!» Mожно ли думать, что Пасхалий действительно ожидал, что владетельные князья и епископы подчинятся его декрету? Допустить такое предположение невозможно. Пасхалий мог надеяться не более, как только на временное примирение с королем; дальше должны были следовать новые переговоры и обсуждения вопроса на соборах. Король и папа, сидевшие на порфировой rota, каждый с своим договором в руке, в возможность исполнения которых они оба одинаково не верили, являются для нас как бы действующими лицами великой драмы, в которой один из актеров играл свою роль, затаив в душе замыслы коварства и насилия, а другой, предаваясь ей с чувством полного отчаяния и безнадежности. На стороне Пасхалия была опередившая свое время реформа; что же касается Генриха, то его намерение совершить государственный пеоеворот, который он вслед затем и произвел, не может подлежать со мнению и в истории этот переворот останется навсегда одним из самых решительных и смелых.

Предположенная уступка со стороны духовенства была так велика, что Генрих видел в ней не более как ловушку, с помощью которой папа надеялся принудить короля отказаться от инвеституры; бороться затем с сопротивлением владетельных князей и епископов папа предоставил бы самому королю, желая возложить всю ответственность на одного папу, Генрих объявил на собрании в базилике Св. Петра еще раз, что проект отнять у церквей их земли исходит не от него и что он уже в Сутри предупреждал о том, что договор может быть принят только с согласия всех имперских князей. Когда затем папа продолжал настаивать на отречении короля от инвеституры, Генрих удалился для совещания с епископами. Негодование германских магнатов достигло крайнего предела: они неистово кричали, что папа измыслил ересь, хочет ограбить церкви, и решительно отказывались признать договор. Наступал вечер. Пасхалий требовал прекратить долгое совещание; епископы кричали, что договор нельзя принять; король настаивал на короновании; папа отказывался совершить его. Один из рыцарей в пылу негодования воскликнул: «К чему так много слов! Государь требует, чтобы его немедленно короновали, как Людовика и Карла!» Перепуганные кардиналы предложили приступить к коронованию тотчас же, а заключение договора отложить до следующего дня. Прелаты не желали ничего больше слышать о договорах. Некоторые епископы, в особенности Бургард Мюнстерский и канцлер Альберт, постарались раздуть гнев, возгоравшийся в юном короле, и уговорили его, несмотря на данную им клятву, арестовать папу. Несколько вооруженных людей окружили папу и главный престол. Как только папа окончил обедню, его принудили занять место в абсиде, и рыцари, обнажив мечи, стали стражей вокруг него. Произошло полное смятение; Норберт, капеллан Генриха, рыдая, пал ниц перед папой; Конрад Зальцбургский в негодовании кричал королю, что он совершает преступление против Бога; но на смелого епископа были направлены мечи. Тем временем в соборе стало темно, и дикая сцена общей смуты и анархии разыгралась во всем своем безобразии: между духовенством и магнатами не прекращались пререкания сопровождаемые криками; повсюду раздавался звон оружия и слышны были крики о помощи; священники подвергались насилиям и в ужасе искали спасения бегством; трепеща от страха, стояли папа и кардиналы, сбитые в кучу наемными алебардщиками; базилику стал массами сбегаться дышавший местью народ, и наконец общая тревога передалась всему городу по другую сторону Тибра. Когда наступила ночь, Пасхалий и его придворный персонал были отведены в здание, примыкавшее к базилике Св. Петра, и отданы под надзор Удальриха, аквилейского патриарха. С арестом папы порядок окончательно нарушился: на ограбление и убийство были обречены одинаково и духовные, и светские лица; золотые сосуды и церковные украшения были похищены. Все, кто только мог бежать, с воплями устремились в город.

3. Римляне восстают, чтобы освободить Пасхалия из плена. — Битва в Леонине. — Генрих V оставляет Рим. — Он уводит с собой пленных и становится лагерем под Тиволи. — Он заставляет папу признать за ним право на инвеституру. — Коронование Генриха V. — Он покидает Рим. — Пасхалий снова в Латеране; бедственное положение папы

Два кардинала-епископа, Иоанн Тускуланский и Лев Остийский (историограф Монте-Касино), переодевшись, успели пробраться в город через мост св. Ангела. Они созвали народ. Со всех башен ударили в набат, и Рим охватило сильнейшее волнение. Германцы, пришедшие в город и не подозревавшие об опасности, были все перебиты. Таким образом, заключительная сцена празднества коронования императора в Риме снова повторилась. С той поры как византийский наместник отправил папу Мартина в изгнание, папство еще не подвергалось такому великому насилию со стороны высшей государственной власти. Позабыв о своей вражде с папами, римляне объединились в одном общем чувстве ненависти к чужеземной императорской власти и с наступлением дня ворвались в Леонину, чтобы освободить папу. Высокомерное и презрительное отношение Генриха к римлянам сделало его беспечным; поэтому нападение их едва не стоило ему жизни и империи. Еще неодетый, с босыми ногами, он вскочил на коня в атриуме базилики, спрыгнул вниз по мраморным ступеням и ринулся в самую середину свалки; пять римлян пали, пораженные его копьем, но затем он был сам ранен и упал с коня. Жертвуя собственной жизнью, Оттон, виконт миланский, уступил Генриху свою лошадь; римляне схватили великодушного избавителя, поволокли его в город и там разорвали на части. Неистовство римлян достигло крайнего предела, и нападение их перешло уже в настоящую битву; казалось, войска Генриха, вытесненные из портика, уже были на краю гибели. Освобождение из-под ига императорской власти было бы вполне заслуженной наградой римлянам, на этот раз блестяще доказавших свою храбрость, но страсть к грабительству лишила их победы и дала возможность германцам собрать свои силы. После страшной резни римляне были наконец частью оттеснены назад через мост, частью опрокинуты в реку, и только вылазки их из замка св. Ангела прикрывали бегство отступавших.