Джинн из прошлого - Василий Головачев

– В иных измерениях? – хмыкнул Ромашин.

– Нет – в будущем. Её просто ещё не существует. Но она уже может корректировать прошлое, чтобы состояться как УММ.

Артём погрузился в размышления.

– Не могу представить свойств такой системы, кроме наглядного использования больших энергий.

– Непредставимость – общий недостаток разума. Мы исходим из обобщения и экстраполяции только тех закономерностей, которые можно вывести из взаимосвязи уже известных ступеней эволюции материи либо эмпирическим путём. Возможности человеческого разума в познании объективной реальности принципиально ограничены.

– Но ведь ты же понимаешь эти процессы?

– Только те, что поддаются мысленному анализу и оперированию. Существует гипотеза, согласно которой разум, в силу своей бесконечной итеративности, может построить модель сколь угодно сложного процесса или объекта.

– Каким образом? Если он сам ограничен?

– Да хотя бы с помощью интеграции с телекоммуникационными и компьютерными системами, овладев их возможностями.

– Ты имеешь в виду киборгизацию?

– Такова глобальная тенденция развития человечества. Потом в принципе вероятен процесс слияния ядер УММов в единое галактическое культурное поле, многократно превышающее время жизни носителей этого поля – отдельных цивилизаций. Гиперптериды, иксоиды, Черви Угаага, а ещё раньше протеи не смогли этого сделать.

– Или не захотели?

– Я не анализировал их цели, хотя это тоже очень интересная проблема. Меня больше интересует более высокая ступень эволюционной лестницы.

– У тебя есть соратник.

– Кто?

– Лилия Эллин, эфаналитик ИВКа, правнучка Гилберта Шоммера.

– Я слышал это имя.

– Она отдыхает с моим сыном. Вернутся из турпохода, я вас познакомлю. Как и ты, она пытается развить теорию «ума за разумом». Перед тем как перейти к конкретным делам, я бы хотел услышать твои предположения насчёт цели и смысла того, что делает Ульрих Хорст. Есть такие предположения?

– Смысл и цель – разные понятия. Смысл – это когда что-то для чего-то нужно, а цель – когда не нужно ничего кроме.

– Философская казуистика, – улыбнулся Ромашин. – Оба термина приблизительно равно используются.

– Согласен, хотя при определении точных характеристик…

Ромашин вытянул ладони перед собой.

– Уволь, сдаюсь, да и нет времени для дискуссий. Я задал вопрос не с целью различения терминов.

– И всё же я считаю, что Хорст внутренне ограничен. Его так называемая креативная деятельность не имеет смысла, но цель для себя он поставил.

– Какую?

– Месть.

Ромашин снова задумался, поглядывая на стены комнаты, мерцающие перламутром и внезапно открывающиеся в неведомые дали. Разговаривая с ним, хозяин модуля одновременно общался с рабочим инком и забавлялся тем, что варьировал пейзажи, спонтанно моделируемые эмоциями беседующих.

– Месть.

– Я так считаю. Хорст ничего не забыл. Изменились только условия жизни, предложенные ему теми, с кем он контактирует и кому служит.

– С инвазерами, с кем ещё. Зачем он выкрал хроноинвертор?

– Сам Ульрих вряд ли решился бы на это, ему дали задание.

– Хорошо, перефразируем вопрос: зачем инвазерам понадобился хроноинвертор?

– Точного ответа у меня нет. Могу предположить, что у инвазеров появилась идея нейтрализовать появление постчеловеческого УММа иным способом, не инициируя инфляционное раздувание Великой Пустоты, и способ этот связан с инверсией времени. Или с путешествием во времени, если хотите.

– Как это может быть связано с ролью Хорста?

Антон смущённо, совсем по-детски, шмыгнул носом.

– Прошу прощения, ответа у меня нет.

– Ладно, – хлопнул себя ладонями по коленям Ромашин, вставая, – не всё сразу. Стадия накопления тумана продолжается, как любил говорить мой дед. Я знаю, что Хоук уже подключил тебя к анализу видеонаблюдательных сетей. Мы хотим взять тебя к нам в качестве кризисного эфаналитика, сосредоточенного на решении проблемы поиска Хорста и прогнозирования действий его хозяев.

– У меня своя работа…

– Это не проблема, мы договоримся с твоим начальством, тем более что твоя будущая работа тоже связана со стратегическим планированием. А работа с инвазерами важней любых внутренних социальных проблем.

– Хорошо, я согласен.

– Тогда у меня всё. – Ромашин направился к двери и замер, выслушивая поступившее по сети «спрута» сообщение. Глаза его стали чёрными.

Антон внимательно вгляделся в собеседника.

– Что-то случилось?

– Убит Кирилл Бондарь!

– Кирилл Бо…

– Командир «солистов».

– Где?!

– В Центре международной торговли в Москве.

– Как он туда попал?

– Ему назначил встречу Хоук.

– Зачем?

– Не знаю. Камеры зафиксировали его встречу с Хоуком, а потом Майкл исчез, да и не верю я, что это был он. Под маской динго можно спрятать любого киллера.

– Он показался мне человеком осторожным…

– Значит, расслабился. Его нашли с «универсалом» в руке. Выстрел в голову… – Ромашин очнулся, быстро двинулся к двери. – Созвонимся позже.

– Вы туда?

– В Центр.

– Я с вами!

Оба поспешили к терминалу метро.

Бондаря хоронили на следующий день.

Обычно умерших сжигали и ящичек впечатывали в погребальные стены колумбариев. Однако полковника похоронили по православному обычаю на территории Новодевичьего кладбища в Москве, как социально значимого гражданина России, сделавшего очень много для безопасности страны и Земной Федерации в целом.

Процедура похорон произвела на Антона большое впечатление, и он долго размышлял о жизни и смерти не как о философских категориях, а как о конкретном проявлении закона смены поколений, одинаково неумолимом и для сирых и убогих – говоря литературным языком, и для умных, сильных и красивых людей, уход которых всегда являет собой трагедию для родственников, друзей и близких.

Прадеда Владимира Калаева он уже не застал в живых и участвовал в похоронном процессе лишь однажды, когда у друга Толи умерла бабушка. Но ему тогда исполнилось шестнадцать, и о смерти как о завершении земных дел и переходе в другую категорию, равно как и о печальном акте прощания с любимым человеком, Антон не думал. В те годы ему казалось гораздо интереснее заявление отца, известного физика, что смерть есть обыкновенный процесс перезаписи с макроуровня, коий являет собой человек, на микроуровень, который скорее всего представляют максимонные кластеры.

С этого, по сути, и начался путь младшего Калаева в науку, хотя избрал он не физику, а футур-социологию, став первоклассным эфаналитиком. Эволюция Вселенной, тайны космологии и будущего стали потом дополнительным творческим приложением, своеобразным хобби, отнимающим не меньше времени, чем основное занятие.