Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония - Клаус Манн

Молодой Апухтин, гордость училища правоведения, кумир своего класса, был маленького роста, намного меньше своего ровесника Чайковского, но отличался уверенной манерой держаться, ловкостью и гибкостью, был превосходным гимнастом и бегуном. В то время как Чайковский был со всеми одинаково мягок и ненавязчиво любезен, Апухтин вел себя по отношению к большинству окружающих враждебно, холодно или вызывающе, выделяя лишь избранных, интересующих его людей, при общении с которыми он самоуверенно и хитро пускал в ход все свое многогранное обаяние. По неизвестной причине он заинтересовался Чайковским и стал приближаться к кроткому, беспомощному однокласснику, как обольстительный злой демон. Да, он обладал чарами злого демона: Петр Ильич был сражен холодным блеском его темных глаз, очарован и обезоружен резкостью его то надменного, то добродушного смеха, мудрыми и запутанными речами, завораживающим подвижным ртом с тонкими алыми губами.

Петр Ильич был сражен. Последующие годы — годы взросления, развития, юности — были подчинены влиянию злого демона Апухтина, его обаянию, его бесцеремонности, его скептицизму. О, длинные обворожительные вечера, которые они проводили, выкуривая бесчисленные сигареты за бесконечными дискуссиями в неубранной комнате Апухтина или на прогулках! Но дело дискуссиями не ограничивалось. Приятнее и тревожнее всего были моменты, когда Апухтин прерывал замысловатую, отвлеченную, шутливо-высокомерную беседу взрывом резкого, ласково-насмешливого хохота. Он протягивал свои худые, гибкие, всегда немного неопрятные руки и касался волос Чайковского, его лица или его тела. Тогда Чайковский закрывал глаза, а Апухтин шептал:

— Тебе нравится? Тебе это приятно? Я знаю, тебе это очень нравится. Мы никогда не станем любить женщин, обещай мне, Пьер! Любить женщин — это глупо, это не для нас, это для мещан, которые хотят иметь детей. А мы любим не для того, чтобы заводить детей, мы не станем превращать любовь в пошлую сделку. Мы хотим любить бескорыстно, без определенной цели… Тебе так приятно, Петенька?

Пьер и Апухтин продолжали играть в эту горько-сладкую, в высшей степени приятную и, как подозревал Чайковский, весьма предосудительную игру уже будучи молодыми людьми. Им было уже по восемнадцать, девятнадцать, двадцать, но они продолжали дружить. Их дружба длилась восемь лет. Они подружились за год до смерти матушки, а отдаляться от Апухтина Петр начал, когда ему исполнился двадцать один год. Тогда он неожиданно пришел в ужас от своего собственного состояния, которое действительно было довольно плачевным.

Он вот уже два года как закончил училище правоведения и в девятнадцать лет поступил на службу в Министерство юстиции в качестве титулярного советника, то есть секретаря административного управления. Молодой служащий Чайковский отличался еще большей ленью и пристрастием к развлечениям, чем Чайковский-школьник. Короткие часы службы были ему в тягость, и он завел привычку просыпать.

В радость ему были одни лишь ночные часы, время развлечений, организацию которых брал на себя Апухтин. Дело не ограничивалось горько-сладкими меланхолическими играми в уединении. Злой демон отличался изобретательностью и придумывал новые комбинации. Все это стоило денег, как, впрочем, и экстравагантная щегольская одежда, которую Чайковский в то время считал своим долгом носить. Долги росли, деньги брались взаймы где только можно, отец, живущий на небольшую пенсию, был не в состоянии возместить расходы, и сложилась довольно неприятная ситуация, исход которой был непредсказуем.

В 1861 году первая заграничная поездка ознаменовала перелом в жизни Петра Ильича. Он в качестве переводчика сопровождал бывшего компаньона своего отца, направляющегося через Берлин, Гамбург, Брюссель и Лондон в Париж. Поездка приняла неблагоприятный оборот. В Париже дело дошло до ссоры, а за ней последовал и окончательный разрыв с господином, ожидавшим от сопровождающего его молодого человека помимо перевода еще и прочих услуг, которые в данном случае и при данных обстоятельствах были ему омерзительны. В обратный путь он отправился в одиночестве. В дороге он писал сестре Саше: «Чего мне ждать от будущего? Страшно даже об этом подумать…» Тем временем совсем незаметно и совершенно неожиданно в сознании его созрела новая картина будущего.

Он начал заниматься музыкой. Предвидел ли он это? Теплилось ли в годы опасного распутства в душе его туманное предчувствие того, что самое значительное впереди? Предполагал ли он, что именно станет этим самым значительным? Возможно, такое предчувствие было; возможно, оно иногда приводило его в замешательство своей странной, радостной, возбуждающей силой, но так и не смогло стать истоком волевого решения. Теперь же ему удалось преодолеть свою инертность, свою вялость. Он взял себя в руки, стал заниматься с педагогами, поначалу продолжая работу в министерстве. Спустя два года он из министерства уволился. Антон Рубинштейн открыл в Петербурге консерваторию, и Петр Ильич стал его студентом.

И семья, и товарищи были повергнуты в изумление. Петенька хочет стать музыкантом? Ленивый, вялый, добродушный и рассеянный Чайковский намерен трудиться? Но вялый Петенька к тому времени уже точно знал, чего хочет, как будто услышал голос свыше. Образ жизни его изменился, он стал почти аскетом. Да, он трудился. Он занимал маленькую комнатку в скромной квартире отца. Вечерами он оставался дома или давал частные уроки по рекомендации Антона Рубинштейна, который старался способствовать улучшению плачевного денежного положения своего ученика. Антон Рубинштейн был строгим и требовательным учителем. Петр Ильич побаивался его и восхищался им.

Учиться приходилось многому. Всю боль, ту самую, ставшую привычной боль нужно было переложить на ноты — такова была цель. И от природы ленивый Чайковский вдруг стал проявлять незаурядное рвение в выполнении поставленной учителем задачи. Было тяжело, так как тонкий процесс превращения эмоций в музыку был непростым и давался с трудом. Однако преображенный Петр Ильич, обнаруживший в себе неожиданную энергию, не сдавался. Он вынужден был признать, что звуки и созвучия подчиняются правилам, имеющим определенное сходство с законами математики, которые он так ненавидел в школе. Накопленные чувства не преображались и не уравнивались сами по себе, без усердной обработки. Музыка больше всего напоминала жесткую формулу, которую можно было вывести только работая, не покладая рук и не отвлекаясь от задачи. В музыке Петр Ильич любил лирику свободного потока чувств. Изучая музыку, он понял, какие навыки и какой опыт необходимы, чтобы суметь придать чувствам определенную форму. Он возненавидел недоучек, уповающих на «естественные истоки» музыки. Он не желал быть недоучкой, он усердно занимался, и уже одна эта подготовительная работа, предшествующая самому процессу превращения чувств в музыку, была для него утешительной, облегчала его сердце и согревала душу.

А когда была готова первая партитура — это была небольшая увертюра к драме Островского «Гроза», написанная летом 1864 года, — он не решился сам вручить ее Антону Рубинштейну, а поручил это Герману Ларошу, сокурснику, с которым у него завязалась сердечная дружба. Он был на пять лет младше Чайковского, чрезвычайно талантлив, чрезвычайно ленив и чрезвычайно добродушен. У него были железные нервы. Он взялся передать партитуру своего друга маэстро Рубинштейну. Маэстро Рубинштейн бушевал. Оркестровка была, по его мнению, до безобразия экстравагантной. А ведь всего за два месяца до этого он ругал своего ученика за излишнюю «сдержанность» и «корректность».

Год спустя, летом 1865 года, было впервые публично исполнено произведение Чайковского. К тому времени сестра Саша уже вышла замуж. Петр Ильич провел лето у нее в Каменке, под Киевом. В Каменке гостил с гастролями Иоганн Штраус, именуемый королем венского вальса. Ларош и несколько петербургских друзей показали ему «Танец девушек», композицию молодого Чайковского. Она понравилась королю вальса, и он включил ее в свою программу. Тот факт, что его произведение впервые было исполнено в России Иоганном Штраусом, всегда казался Петру Ильичу прелестным и многозначительным стечением обстоятельств. Король венского вальса представил его российской публике, а он, Чайковский, ввел вальс в русскую музыку. Он обожал вальс и остался верен ему до конца.

Осенью того же года Петр Ильич сдал выпускной экзамен в консерватории, между прочим, без особых отличий. Заданием, поставленным Антоном Рубинштейном на экзамене, было сочинение «Гимна радости». Петр Ильич остался крайне недоволен своей композицией и так ее стыдился, что не захотел присутствовать на публичном ее исполнении. Серебряная выпускная медаль и краткая похвальная грамота были доставлены ему на дом. Цезарь Кюи, композитор и литературный рупор новой российской национальной музыкальной школы, тогда впервые столкнувшийся с Чайковским, с которым ему впоследствии предстояли частые и яростные схватки, писал: «Выпускник консерватории господин Чайковский совершенно бездарен», в то время как Герман Ларош восклицал: «Я говорю вам совершенно откровенно: вы самый большой музыкальный талант современной России!»