Мартлет и Змей - Олег Яковлев

Черный Рыцарь видел все это, но не держал на людей зла. Он знал, что так будет, ведь виной всему один человек… один-единственный, чтоб ему провалиться в бездну и сгинуть там. Что ж, скоро он его увидит, и он очень хорошо представлял себе, что именно от него услышит, потому что этот человек нипочем не мог измениться – он слишком хорошо его знал. И все же, едва конвой выехал к Ровной улице, что с одной стороны была ограждена домами горожан, а с другой – рвом и стеной, разделяющими Теал и Бренхолл, волнение комом подступило к горлу. Когда-то давно этот человек был ему дорог. Его мнение было дороже для Черного Рыцаря, чем жизнь, важнее, чем честь, ценнее и ближе, чем все, чем он когда-то владел. Как же давно это было…

Мост, неглубокий ров, полный мутной зеленоватой воды, решетки врат… Он уже не смотрел по сторонам. Все внимание рыцаря устремилось на одинокую фигуру в просторной алой мантии и теплом бордовом плаще, отороченном мехом. Встречавший его человек застыл у ворот.

Капитан спрыгнул с коня, торопясь преклонить колено перед своим господином, но волшебник лишь отмахнулся от него, веля воинам убираться прочь. Кейлем и его солдаты почтительно выстроились перед замком, около рва, оруженосец сэра Безземельного остался там же, сгибаясь под тяжестью мрачного копья своего господина. В ворота Бренхолла Черный Рыцарь въехал один.

– Здравствуй, Роланд, – холодно поприветствовал странника Танкред.

– И ты здравствуй, отец, – не теплее ответил рыцарь, слезая с коня.

Капюшон наконец-то покинул голову воина, явив на свет лицо, на котором застыло выражение человека, пытающегося не выдать чувств и с трудом сдерживающего крики от пыток. Они были очень похожи. Но при этом их лица были отражением противоположных характеров, где баронские подлость и коварство ни за что не могли победить благородство и открытость в чертах его сына. Единственное, что было общим, – это твердость глаз, жесткость скул и напряженность лбов, будто выкованных из металла.

– Давно мы с тобой не виделись, – хмуро заметил Огненный Змей, сверля Черного Рыцаря пронзительным взглядом.

– Давно, – не стал спорить сын.

– Явился молить о моем прощении? – злобно прищурился владыка Теала.

– Если и просить, то не у тебя, – ответил странник. – Могу я увидеть моего дядю Джона и мою мать?

– Нет, не можешь, – отказал Танкред.

– Могу я узнать причину? – В душе у рыцаря защемило тревожное предчувствие.

– Это твое право по крови, Роланд Бремер, – сказал барон, и от этих слов Черного Рыцаря передернуло: слишком давно он не слышал, чтобы его называли родным именем, с тех самых пор, как он покинул свой дом. – Мой старший брат Джон мертв, а твоя мать… она не хочет никого видеть.

– Что ты сделал с ними, подлец?! – Голос Роланда сорвался. – Что?!

– Они сами решили свою судьбу, сын. Я не настолько злодей, чтобы губить близких мне людей, – Танкред невесело усмехнулся, – хотя многие здесь думают именно так. – Барон холодно посмотрел на сына, в глазах которого ясно читалась ненависть. – Джон погиб от руки твоего дружка, Ильдиара де Нота. Поединок был честным, но у брата не было шансов против первого меча Ронстрада. Ведь тот владел силой пламени.

– Не может быть. – Черный Рыцарь побледнел. – Сэр Ильдиар – благородный рыцарь, он никогда бы не стал…

– Думаю, что я позволю тебе посетить могилу дяди, – снисходительно разрешил Танкред.

– А мама? Что с ней? – непередаваемая тревога сквозила в голосе сына.

– Когда ты покинул нас, она не смогла этого вынести, – слова отца жестоким ядом опаляли сердце Роланда. – Сесилия начала болеть, а вскоре повредилась и рассудком. С тех пор она сторонится людей. Иногда я заставляю ее присутствовать на важных обедах, но лицезреть ее страдания при этом для меня с каждым разом все более невыносимо.

– Нет… – Рыцарь дрожал, будто его нагим засунули в ледяной каземат. – Ты лжешь! Ты всегда мне лгал!

– Разве? – Танкред невесело усмехнулся. – Нет, это ты обманул меня.

– Я? – поразился рыцарь, ни разу в жизни никому не солгавший. – Я обманул?

– Ты растоптал мою веру в тебя, сын.

– Я никогда не стану таким, как ты. – В фиалковых зрачках сверкнула старая, закостеневшая решимость.

Барон злобно прищурился, вспоминая их последний разговор. Да, десять лет назад Роланд ответил ему именно так. Слова были теми же и даже сейчас ранили не менее больно.

– Ты – мое самое большое разочарование, Роланд. – Огненный Змей больше не смотрел на сына, голос барона стал безразличным и холодным. – Я ничуть не жалею, что отрекся от тебя. За все эти годы я ни разу не вспоминал тебя добрым словом.

– Отец… – Рыцарь запнулся, все слова застыли у него в горле.

Он знал, что так будет, но все равно оказался не готов к тому, что услышал. Все эти бансротовы годы надежда, как оказалось, все еще теплилась в самой глубине его сердца. Теперь у него ничего не осталось. Один лишь пепел и пустота внутри. На глаза сами собой навернулись слезы. Одна непослушная соленая капля сорвалась и потекла по его пылающей щеке. Роланд медленно облизнул губы, вспоминая забытый соленый вкус.

– Я вызвал всех твоих рыцарей, барон. – Черный Рыцарь надел капюшон, чтобы этот ужасный человек не увидел, насколько ему сейчас больно. – Я требую поединка с каждым из них по очереди или со всеми сразу.

– Очередная глупость с твоей стороны, – усмехнулся Танкред, безошибочно отметив причину, по которой сын спрятал лицо, – не думай, что это поднимет тебя в моих глазах. Не думай, что меня огорчит твоя смерть.

Барон развернулся и пошагал к донжону. Черный Рыцарь вскочил в седло, оруженосец подъехал и склонил голову в ожидании приказаний. Черные флажки на копьях трепетали на ветру…

Глава 3

Черные крылья над черной водой

Да не выклюет Черный Лебедь мне глаз,И в сердце мое не войдет его клюв.Я молитвой прощальной встречаю закатИ по жизни ушедшей слез лишних не лью.Гладь воды – ограненный золой антрацит,Черный Лебедь сегодня клюет с моих рук.Кто уходит – того с бедой смерть разлучит,Кто остался – пожнет вдоволь горя и мук.

За 10 дней до Лебединой Песни

Черный берег. В лесу Утгарта

В предутренней полутьме шатра раздался негромкий щелчок. За ним последовало едва различимое шуршание, говорящее о том, что изящный механизм, спрятанный в ларчике с тонкой резьбой, ожил. Это было истинное произведение искусства, привезенное издалека и единственное в своем роде. Кто-то из невежд мог бы назвать предмет, стоявший на походном столике, часами, но он был бы прав лишь в малой степени. Другой, завидев, как крышка сундучка открывается, а на небольшом крутящемся постаменте выдвигается маленькая резная фигурка в виде птицы с длинной изящной шеей, предположил бы, что глядит на прекрасную дорогую игрушку вроде «танцующей пастушки». Третий, заслышав, как валик внутри механизма завертелся, приводя в движение рычажки, в то время как небольшие мехи начали нагнетаться, готовясь родить звук, назвал бы это музыкальной шкатулкой. И никто из них не угадал бы полностью, хоть все вместе они б и подошли к истине очень близко.