Избранное - Давид Самойлов

«Тебе свою судьбу вручил навек…»

Тебе свою судьбу вручил навек,И как бы ни была судьба печальна,Меня не отлучит любой наветИ то, что изначально и случайно.

Суть назначенья моего проста,И к этому мне нечего добавить:Во имя зла не разжимать устаИ лишь тебя благословлять и славить.

«Игра в слова — опасная забава…»

Игра в слова — опасная забава.Иное слово злобно и лукаво.Готово огнь разжечь и двинуть рать…О, старости единственное право —Спокойным словом страсти умерять.

«Пусть нас увидят без возни…»

Пусть нас увидят без возни,Без козней, розни и надсады.Тогда и скажется: «ОниИз поздней пушкинской плеяды».Я нас возвысить не хочу.Мы — послушники ясновидца…Пока в России Пушкин длится,Метелям не задуть свечу.

Афанасий Фет

Лишь сын шинкарки из-под КенигсбергаТак рваться мог в российские дворянеИ так толково округлять поместья.Его прозванье Афанасий Фет.Об этом, впрочем, нам не надо знать —Как втерся он в наследственную знать.Не надо знать! И в этом счастье Фета.В его судьбе навек отделенаБожественная музыка поэтаОт камергерских знаков Шеншина.Он не хотел быть жертвою прогрессаИ стать рабом восставшего раба.И потому ему свирели лесаМилее, чем гражданская труба.Он этим редок, Афанасий Фет.Другие, получив свои награды,Уже совсем не слышали природыИ, майской ночи позабыв отрады,Писали твердокаменные оды.А он, с почтеньем спрятав в гардеробеПридворные доспехи Шеншина,Вдруг слышал, как в пленительной природеНочь трелью соловья оглашена.Открыв окно величию вселенной,Он забывал про действенность глаголов.Да, человек он необыкновенный.И что за ночь! Как месяц в небе молод!

Два стихотворения

IОн заплатил за нелюбовь Натальи.Все остальное — мелкие детали:Интриги, письма — весь дворцовый сор.Здесь не ответ великосветской черни,А истинное к жизни отвращенье,И страсть, и ярость, и души разор.

А чья вина? Считайте наши виныТе, что умеют сосчитать свои,Когда уже у самой домовиныСошлись концы любви и нелюбви.

И должен ли при сем беречься гений?О страхе должен думать тот, другой,Когда перед глазами поколенийВ запал курок спускает нетугой.

IIЧто остается? Поздний Тютчев?Казалось, жизнь ложится в масть.Уже спокоен и невлюбчив.И вдруг опять — стихи и страсть.

Что остается? Поздний тоже,Но, господа благодаря,Вдруг упадающий на ложеВ шум платья, листьев, октября.

Что остается? Пушкин поздний?Какой там — поздний! Не вчера ль —Метель, селитры запах грозный,И страсть, и гибель, и февраль…

Мастер

А что такое мастер?Тот, кто от всех отличенСвоею сивой мастью,Походкой и обличьем.

К тому ж он знает точно,Что прочно, что непрочно,И все ему подвластно —Огонь, металл и почва.

Суббота, воскресенье —Другим лафа и отдых,Копаются с весельемВ садах и огородах.

А он калечит лапыИ травит горло ядомС миниатюрным адомСвоей паяльной лампы.

Когда заря над моремЗажжется, словно танкер,Он с мастером таким жеГотов был выпить шкалик.

Но мастеров немногоЕму под стать придется.И если не найдется,Он выпьет с кем придется.

Не верь его веселью,Ведь мастера лукавыИ своему издельюЖелают вечной славы,

А не похвал в застольеПод винными парами.Зачем? Ведь он же мастер,И смерть не за горами.

Погост

Здесь, возле леса, с краю поляПогост сияет небольшой,Где на рассвете, птицам вторя,Душа беседует с душой.

И эти тихие беседыЛегки, как утренний туман,В них веют радости и бедыКогда-то живших поселян.

Беседуют односельчане —Родня, соседи, свояки —Под вековое величаньеДубравы, поля и реки.

И ни ограды, ни гранита —Одни воздушные струиВдруг всплакивают сквозь ракитуПротяжливо, как плачеи.

Я знаю кладбища другиеВблизи огромных городов,Где все погибели людскиеПоложены во сто рядов.

И кажется там громче гореИ комья глины тяжелей,Чем здесь, в заброшенном просторе,У края леса и полей,

Где разбегаются подросты,В себя вбирая сок и свет…Растут огромные погосты,А к малым зарастает след.

Три стихотворения

Памяти М. Петровых

I

Спи, Мария, спи.Воздух над тобойДо высот небесныхПолон тишиной.

Дерево в ночи —Изваянье дыма.Спи, Мария, спи.Пробужденья нет.

А когда потомМы с тобой очнемся,Разбегутся листьяПо тугой воде.

IIВо сне мне послышался голос,Так тихо, что я не проснулся,И сон мой к последнему вздохуКак будто в тот миг прикоснулся.

К последнему вздоху Марии,Который настолько был легким,Что словно уже относилсяК бессмертью души, а не к легким.

На миг, что почти неприметен,Сошлись непохожие двое —С ее сновиденьем бессмертнымМое сновиденье живое.

IIIИ вот уже больше недели,Как кончилась вся маета,Как очи ее не гляделиИ не говорили уста.

Казалось, что все это рядом,Но это уже за чертой,Лишь память не тронута хладомИ не обнята немотой.

И можно ли страхам и ранамПозволить себя одолеть?Лишь память, лишь память дана нам,Чтоб ею навеки болеть.

«Скрепляют болезни и смерти…»

С. Н.

Скрепляют болезни и смертиОтчетливость памятных метИ сумрачных десятилетийПонурый и грубый цемент.

Когда эта птица мне пела,Сквозь пенье ее угадалВ основе грядущего делаПростой и смертельный металл.

И все же — не твердость, не холод —Моя кряжевая судьба.Спасибю за то, что не молодЯ был, когда понял себя.

Рихтер

Крыло рояля. Руки Рихтера,Изысканные, быстрые и сильные,Как скаковые лошади. ТочнееСравненья не умею подыскать.Он заставляет музыку смотреть,Угадывать ее предвестьеВ лице, фигуре, в мимике и жесте.Не видя Рихтера, теряешь что-тоОт вдохновения и мастерства,Как в письмахУтрачиваешь что-то от общенья.Транзисторщики и магнитофонцы,Мы музыку таскать с собой привыклиИ приспосабливать ее к жилью.А Рихтер музыку возводит в залИ возвращает музыку в музыку.Прислушаемся к Рихтерову лику,К рукам задумчивого ездока,Вожатому коней, изваянных из звука…Так, колесницы умедляя ходНа спуске с небосклона,Сам Гелиос внимает, как поет,Крыло откинув,Черный лебедь Аполлона.

Актрисе

Л. Т.