Сёгун - Джеймс Клавелл

— Через месяц. Или около того.

Они подталкивали друг друга локтями, переполненные радостью, и шумно провозглашали тосты за кормчего и за корабль.

— А что вражеские корабли? Здесь есть что-нибудь близко? Как насчет добычи, кормчий? — полюбопытствовал Джинсель.

— Много — ты о стольких и не мечтал. Мы все богачи.

Новые крики радости:

— Как раз вовремя!

— Богаты, да? Я куплю себе замок!

— Боже мой всемогущий, когда я вернусь домой…

— Богаты! Молодец, кормчий!

— Перебить кучу папистов? Хорошо, — осторожно сказал Жан Ропер. — Очень хорошо.

— Какой у вас план, кормчий? — задал вдруг вопрос Ван-Некк, и все сразу замолчали.

— Я перейду к этому через минуту. У вас есть охрана? Вы можете свободно ходить, когда вам захочется? Как часто? Винк быстро начал:

— Мы можем свободно передвигаться по деревне, ну, может, на пол-лиги вокруг нее. Но нам нельзя выходить в Эдо и…

— И пересекать мост! — радостно перебил Сонк. — Расскажи ему о мосте, Джохан!

— О, ради Бога, я и собирался как раз о мосте, Сонк. Ради Бога, не прерывай! Кормчий, вот там, в полумиле к юго-западу отсюда, есть мост, на нем масса всяких объявлений. Вот до него нам и можно топать, за него заходить нельзя. «Киндзиру», ей-богу, — так говорят самураи. Ты понимаешь, что значит «киндзиру», кормчий?

Блэксорн кивнул, но ничего не ответил.

— Кроме этого, мы можем ходить куда нам захочется. Но только до оград. Эти ограды — кругом, на расстоянии полумили… Боже мой, разве можно поверить — скоро домой!

— Расскажите ему о докторе и о…

— Самурай прислал нам однажды доктора, кормчий, нас заставили раздеться, и он нас осматривал…

— Да. Достаточно человеку устроиться до ветру, и какой-нибудь негодяй туземец уже на тебя глазеет.

— Кроме этого, кормчий, они не докучали нам, кроме того, что…

— Эй, не забывай, что доктор дал нам эту чертову противную молотую траву под названием «чар», — противная, ее, наверно, надо было бы настаивать в горячей воде, но мы ее выкинули. Когда болеем, старина Джохан пускает нам кровь — и все в порядке.

— Верно, — кивнул Сонк, — мы выбросили этот чар.

— Ну, вот так и было, за исключением…

— Здесь нам повезло, кормчий, не так, как сначала…

— Это верно. Сначала…

— Скажи ему про инспекцию, Баккус!

— Я собираюсь к этому перейти, — ради Бога, потерпите, не сбивайте. Как я могу ему что-то рассказать, если вы все болтаете! Налейте мне выпить! — взмолился Ван-Некк и продолжал: — Каждые несколько дней сюда приходят самураи, мы выстраиваемся снаружи, и они нас пересчитывают. Потом дают нам мешки с рисом и деньги, медную мелочь. Этого хватает на все, кормчий. Мы меняем рис на мясо и другие продукты — фрукты и все остальное… И женщины делают все, что мы хотим. Сначала мы…

— Но так было не все время. Расскажи ему, Баккус!

Ван-Некк сел на пол:

— Боже, дай мне силы!

— Ты заболел, бедняга? — заботливо проворковал Сонк. — Тебе лучше всего не пить больше, или ты опять допьешься до чертиков, а? Он раз в неделю напивается до чертиков, кормчий. Мы все — тоже.

— О господи, да помолчи ты, дай мне рассказать вес кормчему…

— Это ты мне? Да я не сказал ни слова… Я тебя не прерывал… На вот твой стакан!

— Спасибо, Сонк! Ну, кормчий, сначала они засунули нас в дом в западной части города…

— Внизу, уже около полей.

— Черт возьми, тогда давай ты рассказывай эту историю, Джохан!

— Хорошо. О Боже, кормчий, это было ужасно… Ни еды, ни выпивки, и эти чертовы бумажные дома — как будто живешь в поле: ни помочиться, ни в носу поковырять — ничего не сделаешь, чтоб за тобой кто-нибудь не подсматривал, да? Самый слабый шум — и тут же собираются все соседи, и уже самурай на крыльце, а кому нужно, чтобы вокруг слонялись эти мерзавцы, а? Они размахивали перед нами своими мечами, кричали и вопили — просили нас вести себя спокойно. Однажды ночью кто-то уронил свечу — так эти обезьяны прямо обмочились! Боже мой, вы бы это слышали! Они прибежали из своих деревянных домов с ведрами воды, проклятые Богом сумасшедшие, шикали, кланялись и ругались… Всего-то одна паршивая стена сгорела. А сбежались они прямо сотнями, как тараканы. Негодяи! Вы…

— Ага, дальше!

— Ты хочешь рассказать?

— Ну, Джохан, не обращай на него внимания. Он всего только паршивый повар.

— Что-что-о?..

— Ох, заткнись! Ради Бога! — Ван-Некк поспешил продолжить рассказ: — На следующий день, кормчий, они выпроводили нас оттуда в другой дом, у пристани. Там было так же плохо. Потом, через несколько недель Джохан наткнулся на это место. Ему единственному из нас разрешали выходить, на этот раз из-за корабля. Они каждый день забирали его и вечером приводили обратно. Он ходил на рыбалку — мы были всего в нескольких сотнях ярдов от моря… Лучше ты расскажи об этом, Джохан.

Блэксорн почувствовал зуд в босой ноге и машинально почесал ее. Но стало еще хуже. Тут он увидел пестрое пятно на ноге от блошиных укусов, а Винк гордо продолжал:

— Все так и было, как говорил Баккус, кормчий. Я спросил Сато-сама, нельзя ли нам переехать, и он сказал — да, почему бы и нет. Они обычно отпускали меня ловить рыбу на одной из своих маленьких лодок, чтобы я мог убить время. Вот мой нос и привел меня сюда, кормчий. Старый нос привел меня к крови!

Блэксорна осенило: «Бойня! Бойня и дубильня! Вот оно что!» Он замолчал и побледнел.

— Что такое? В чем дело?

— Так здесь деревня эта? Боже мой, эти люди — эта?

— Так что тут плохого? — удивился Ван-Некк. — Верно, здесь живут эта.

Блэксорн отмахивался от москитов, заполнивших все пространство, по его коже побежали мурашки.

— Проклятые жучки! Они… они же гнилые, не так ли? Здесь же дубильня, да?

— Да. Несколько улиц наверху, ну и что?

— Ничего. Я не узнал запаха, вот и все.

— А что тебе эта?

— Я… Я, дурак, не понял. Если бы я видел мужчин, я бы догадался по коротким волосам. А с женщинами никогда не знаешь… Извини. Ну, продолжай свою историю, Винк.

— Ну, тогда они сказали…

Жан Ропер прервал их:

— Подожди минутку, Винк! Так что тут такого, кормчий? Что плохого в эта?

— Только то, что японцы считают их другими существами. Они палачи, живодеры, имеют дело с трупами. — Он чувствовал, что на него все смотрят, особенно Жан Ропер. — Эта — живодеры, это их работа, — повторил он, пытаясь говорить как можно беззаботнее. — Они убивают старых лошадей и быков и имеют дело с мертвецами.

— Но что тут плохого, кормчий? Ты сам не меньше дюжины раз хоронил людей, клал их в саваны, обмывал — мы все так делали, да? Мы сами разделываем мясо, всегда так делали. Джин-сель, вот он, — он был палачом… Что тут плохого?