Сёгун - Джеймс Клавелл

— Действительно «прекрасно»? — переспросила она.

— Прекрасно, но очень странно. — Он оглянулся на нее. — Вы что-то заметили, да?

— Нет, Анджин-сан. Но вы не упомянули о них, а вы же много о них думали в последнюю неделю. Я не волшебница, извините.

После паузы он решился:

— А у вас все хорошо? С Бунтаро-саном ничего не возникло? — Он никогда не говорил с ней о Бунтаро и после Ёкосе не упоминал его имени. Они согласились на том, что никогда не будут обсуждать ее семейную жизнь.

— Это мое единственное требование, Анджин-сан, — прошептала она в первую ночь. — Что бы ни случилось во время нашего путешествия до Мисимы или, если позволит Мадонна, до Эдо — для нас не будет иметь никакого значения, да? Мы не будем обсуждать между собой то, что происходит, да? Не будем… Пожалуйста.

— Я согласен. Клянусь.

— И я тоже. В конце концов, наше путешествие кончается в Эдо, у Первого Моста.

— Нет.

— Но конец должен быть, дорогой. У Первого Моста наше путешествие кончается. Пожалуйста, или я умру от страха за вас, от мыслей об опасности, в которую я вас втянула…

Вчера утром он стоял у входа на Первый Мост и у него внезапно стало тяжело на душе, — не спас даже тот подъем, что он испытал при виде «Эразмуса».

— Сейчас мы должны пересечь мост, Анджин-сан, — сказала Марико.

— Да, но это всего лишь мост, один из многих. Иди, Марико-сан, иди рядом со мной через этот мост. Рядом со мной, пожалуйста. Давай пройдем вместе, — добавил он по-латыни, — и верь, что ты прошла и что мы рука об руку идем к началу чего-то нового.

Она вышла из паланкина и пошла рядом с ним, пока они не перешли по мосту на ту сторону. Там она снова села в паланкин с занавешенными окнами, и они стали подниматься по пологому склону. Блэксорн помнил, как молился Богу, чтобы с неба ударила молния.

— Так с ним ничего не возникло? — повторил он все же свой вопрос, когда они подходили к последней площадке. Марико покачала головой.

Торанага начал беседу:

— Корабль вполне готов, Анджин-сан? Это точно?

— Точно, господин. Корабль в прекрасном состоянии.

— Сколько еще надо людей… — Торанага взглянул на Марико, — пожалуйста, спросите его, сколько человек команды требуется дополнительно, чтобы корабль нормально плавал. Я хочу быть совершенно уверен: он понял, что именно я хочу знать.

— Анджин-сан говорит: для того чтобы выйти в плавание на корабле, необходимо тридцать моряков и двадцать артиллеристов. Сначала его команда состояла из ста семи человек, включая повара и купцов. Чтобы плавать и воевать в этих морях, достаточно двухсот самураев.

— И он считает, что тех, кто ему потребуется, он может найти в Нагасаки?

— Да, господин.

Торанага произнес будто про себя:

— Я вовсе не доверяю наемникам…

— Прошу меня простить, господин, вы хотите, чтобы я перевела эти ваши слова?

— Что? О нет, не обращайте внимания.

Торанага встал, все еще делая вид, что чем-то недоволен, и посмотрел в окно на дождь: ливень не позволял рассмотреть город. «Пусть дождь идет еще несколько месяцев, — подумал он. — О Боги, все, какие только есть, — сделайте так, чтобы дожди шли до Нового года! Когда Бунтаро сможет встретиться с моим братом?»

— Скажите Анджин-сану, что завтра я передам ему его вассалов. Сегодня ужасная погода — этот дождь будет идти весь день, нигде нет ни клочка сухой земли.

— Да, господин, — донесся до него голос Марико. Он иронически улыбнулся. Никогда еще за всю его жизнь ему не мешала погода. «Она, конечно, уверена, как и остальные, кто сомневается, что я постоянно меняюсь к худшему», — думал он, зная, что не может уклониться от выбранного курса. — Завтра или через день — какая разница? Скажите ему, что, когда я буду готов, я пошлю за ним. До этого времени он должен оставаться в замке. Он слышал, как Марико перевела его слова Анджин-сану.

— Да, господин Торанага, я понял, — Блэксорн отвечал сам, без Марико, — но вы не против, если я задам вопрос: можно ли быстро выехать в Нагасаки? Думаю, что это важно, прошу меня извинить.

— Я решу это позднее. — Голос Торанаги прозвучал резко, — он не старался сохранять обходительность и сделал знак, что аудиенция окончена. — До свидания, Анджин-сан, я скоро решу, что делать с вами. — Он видел, что тот хочет настаивать на своей просьбе, но постарался от него отделаться. «Боже мой, — подумал он о Блэксорне, — наконец-то этот чужеземец научился вежливости!» — Скажите Анджин-сану, что ему нет нужды ждать вас, Марико-сан. До свидания, Анджин-сан.

Марико выполнила его просьбу. Торанага, отвернувшись, смотрел на город, на ливень, что обрушился на него, прислушивался к шуму воды. Дверь за Анджин-саном закрылась.

— Так что за ссора? — Торанага обратился к Марико не глядя на нее.

— Простите, господин?

Его настороженный слух тут же уловил слабое дрожание в ее голосе.

— Ссора, разумеется, между Бунтаро и вами, или вы участвовали в другой, которая касается меня? — добавил он с горьким сарказмом, — этот оттенок в голосе казался ему необходимым… да-да, это ускорит дело. — С Анджин-саном, может быть, или с моими врагами — христианами, или с Тсукку-саном?

— Нет, господин, пожалуйста, извините меня. Это началось, как всегда, как начинаются обычно ссоры между мужем и женой. Фактически из-за ничего. Потом внезапно, как обычно и бывает, все стало разрастаться и подействовало и на него и на меня — под соответствующее настроение.

— И у вас было такое настроение?

— Да. Пожалуйста, простите меня. Я немилосердно провоцировала своего мужа. Это полностью моя вина. Сожалею, господин, но в таких случаях люди говорят дикие вещи.

— Ну, давайте выкладывайте, что за «дикие вещи»?

Марико побледнела, — да, она перед ним теперь как загнанная лань; конечно, она догадывалась: шпионы уже сообщили ему, о чем именно кричали в тишине их дома… Она пересказала ему все, что тогда говорилось, стараясь излагать как можно полнее, потом добавила:

— Я считаю, что мой муж пребывал в состоянии дикого гнева, который спровоцировала я. Он предан вам, — я знаю, что предан. Если нужно кого-то наказать, то, конечно, меня, господин. Я вызвала это его сумасшествие.

Торанага, прямой как струна, снова сел на подушку, лицо его окаменело.

— Что сказала госпожа Дзендзико?

— Я не разговаривала с ней, господин.

— Но вы собираетесь с ней поговорить или собирались?

— Нет, господин. С вашего разрешения, я намеревалась сразу же уехать в Осаку.

— Вы поедете когда я скажу, не раньше. Измена — самое отвратительное из всего, что может быть!