Сёгун - Джеймс Клавелл

У нее хлынули слезы.

— Пожалуйста, извините меня, Анджин-сан, мне так стыдно. Пожалуйста, простите мою глупость, что я была там, попалась, как полоумная эта. Мне следовало быть с вами, защищать вас, а не толкаться со слугами в доме. Мне нечего было делать в доме, не было причин там находиться…

Сочувственно ее обнимая, он дал ей выговориться, хотя почти ничего не понял из ее речи. «Мне бы надо найти, чем лечил ее этот доктор, — возбужденно подумал он. — Это самое быстрое и хорошее заживление, какое я встречал. Каждый капитан ее королевского величества должен владеть этим секретом, да что там, — любому европейскому капитану он необходим… Постой… А кто бы отказался заплатить за это несколько золотых гиней? Ты же можешь сделать целое состояние! Нет уж, не таким путем, — только не так. Наживаться на страданиях моряков… Нет!»

Фудзико повезло, что обгорели только задние поверхности ног. Лицо все такое же квадратное и плоское, острые зубы — как у хорька, но глаза излучают такую теплоту, что, пожалуй, язык не повернется назвать ее непривлекательной. Он еще раз обнял ее.

— Ничего, Фудзико, не надо плакать. Это мой приказ!

Блэксорн отправил служанку за свежим чаем и саке, приказал принести побольше подушек и помог Фудзико расположиться на них. Она все стеснялась и то и дело спрашивала:

— Как смогу я отблагодарить вас?

— Не надо благодарностей. Давайте снова, — Блэксорн на мгновение задумался, но не нашел в памяти японских слов «помогать» или «помнить», тогда он вытащил словарь и поискал их там. — Помогать — о-негаи… Помнить — омой дасу… Хай, мон-досо о негаи! Оми дес ка? — Помогайте мне снова. — Помните? — Он поднял кулаки, изобразил пистолеты и нацелился ими. — Оми-сан, помните?

— О, конечно! — воскликнула она, потом, заинтересовавшись, попросила посмотреть книгу. Она никогда не видела раньше латыни, и колонки японских слов против латинских ничего не сказали ей, но она быстро ухватила их смысл:

— Это книга всех наших слов… простите. Книга слов, да?

— Хай.

— Хомбун? — спросила она.

Он показал ей, как найти это слово на латыни и по-португальски: хомбун — это долг, потом добавил по-японски:

— Я понял, что такое долг. Долг самурая, не так ли?

— Хай! — Она захлопала в ладоши, как будто ей показали чудесную игрушку.

«Но это чудо, — сказал он себе. — Подарок судьбы. Это поможет мне лучше понять и ее, и Торанагу, и скоро я буду неплохо владеть языком».

Она задала ему еще несколько слов, и он нашел их на английском, латинском и португальском; слово, которое она выбирала, каждый раз было понятно и он находил его — словарь ни разу не подвел.

Он поискал слово:

— Мадсутси дес, нех? Это чудесно, правда?

— Да, Анджин-сан, книга чудесная. — Она отпила чаю. — Теперь я смогу разговаривать с вами, по-настоящему.

— Понемногу. Только медленно, вы понимаете меня?

— Да. Пожалуйста, будьте терпеливы со мной. Прошу вас, извините меня.

Громадный колокол на главной башне замка пробил час козла, ему отозвались все замки в Эдо.

— Сейчас мне надо уходить. Я иду к господину Торанаге. — Он пристроил книгу за рукав.

— Можно я подожду здесь, пожалуйста?

— А где вы остановились?

Она показала:

— О, там, моя комната — за следующей дверью. Прошу извинить мою нетактичность!

— Медленно. Говорите, пожалуйста, медленно. И простыми словами!

Она повторила медленно, особенно тщательно — слова извинений.

— Благодарю вас. Мы с вами еще увидимся.

Она хотела было подняться, но он покачал головой и вышел во двор. День был облачный, в воздухе стояла духота. Охрана уже дожидалась его. Скоро Блэксорн уже был во дворе главной башни, где встретил Марико — еще более прекрасную, воздушную, лицо ее под золотисто-красным зонтиком казалась алебастровым. На ней было темно-коричневое кимоно, окаймленное ярко-зеленым узором.

— Охайо, Анджин-сан. Икага дес ка? — Она церемонно раскланялась.

Он отвечал в тон ей, что чувствует себя прекрасно, и продолжал говорить по-японски, — они условились раньше, что он будет пытаться это делать, пока у него хватает сил. На португальский он переходил, когда уж совсем уставал от усилия припоминать японские слова и еще когда хотел сказать ей что-нибудь не предназначенное для чужих ушей.

— Ты, — произнес он осторожно, когда они поднимались по лестнице башни.

— Ты, — откликнулась Марико и немедленно перешла на португальский, с той же серьезностью, что и в прошлую ночь: — Извините, пожалуйста, но давайте не будем сегодня говорить на латыни, Анджин-сан, сегодня латынь не подходит — она не может служить тем целям, для которых мы ею пользуемся, правда?

— Когда я смогу поговорить с вами?

— Это очень трудно, простите. У меня есть обязанности…

— Все нормально, да?

— О да, — сказала она, — пожалуйста, извините меня, но что может случиться? Ничего плохого.

Они поднялись еще на один пролет не разговаривая. На следующем этаже, как обычно, у них проверили пропуска, охрана шла впереди и сзади. Пошел сильный дождь, влажность в воздухе уменьшилась.

— Этот дождь на несколько часов, — заметил Блэксорн.

— Правда, но без дождей не будет риса. Скоро дожди прекратятся, через две или три недели, тогда будет жарко и влажно до самой осени. — Она выглянула из окна и показала ему на лохматые облака. — Это очень живописное зрелище, Анджин-сан, вам нравится?

— Да, — он смотрел на «Эразмус», который был далеко отсюда, у пристани. Но дождь скоро скрыл от него корабль. — После того как мы побеседуем с господином Торанагой, нам придется ждать, пока кончится дождь, — нет ли здесь места, где мы могли бы поговорить?

— Это связано с трудностями, — она уклонилась от прямого ответа, и он нашел это странным. Обычно она была очень решительна и излагала свои вежливые «предположения» как приказы — так они и воспринимались. — Прошу простить меня, Анджин-сан, но у меня сейчас трудное положение и мне нужно много всего сделать. — Она на мгновение остановилась и переложила зонтик в другую руку, придерживая нижнюю кайму кимоно. — Как у вас прошел вечер? Как ваши друзья, ваша команда?

— Прекрасно. Все было прекрасно, — сказал он.

— Действительно «прекрасно»? — переспросила она.

— Прекрасно, но очень странно. — Он оглянулся на нее. — Вы что-то заметили, да?

— Нет, Анджин-сан. Но вы не упомянули о них, а вы же много о них думали в последнюю неделю. Я не волшебница, извините.

После паузы он решился:

— А у вас все хорошо? С Бунтаро-саном ничего не возникло? — Он никогда не говорил с ней о Бунтаро и после Ёкосе не упоминал его имени. Они согласились на том, что никогда не будут обсуждать ее семейную жизнь.