Сёгун - Джеймс Клавелл

— А я не хочу, чтобы вы просили милости как хатамото, — возразил Торанага.

— Тогда просьба на всю жизнь.

— Я не муж, чтобы выполнять ее.

— Иногда вассал может просить сюзерена…

— Да, иногда, но не сейчас! Сейчас придержите язык — о просьбе ли на всю жизнь, о благодеянии, требовании или о чем-нибудь еще.

Просьба на всю жизнь — это милость, которую, согласно древнему обычаю, жена могла просить — без потери лица — у мужа, сын у отца, а иногда и муж у жены с условием: если просьба удовлетворялась, это обязывало никогда в этой жизни не просить о другой милости. По обычаю же вопросов при такой просьбе не задавалось и о ней никогда потом не упоминалось.

Раздался осторожный стук в дверь.

— Откройте, — приказал Торанага. Марико повиновалась. Вошли Судару с женой, госпожой Дзендзико, и Нага.

— Нага-сан, займите пост этажом ниже и не пускайте никого без моего приказа.

Нага вышел.

— Марико-сан, закройте дверь и садитесь сюда, — Торанага указал место недалеко от себя, спереди, лицом к остальным.

— Я приказал вам обоим прийти сюда, так как есть срочные семейные дела частного порядка, которые мы должны обсудить.

Глаза Судару невольно обратились к Марико, потом снова к отцу. Госпожа Дзендзико не шелохнулась.

Торанага резко сказал:

— Она здесь, мой сын, по двум причинам: во-первых, я хотел, чтобы она была здесь, и, во-вторых, потому, что я хотел, чтобы она была здесь!

— Да, отец. — Судару был пристыжен невежливым поведением отца по отношению к ним ко всем. — Могу я спросить, чем я так оскорбил вас?

— А есть какие-то причины, по которым я должен оскорбиться?

— Нет, господин, — если только мое стремление обезопасить вас и мое нежелание позволить вам покинуть эту землю вызвали вашу обиду.

— А что вы скажете о заговоре? Я слышал, вы осмелились предположить, что можете занять мое место как вождь нашего города!

Лицо Судару побелело, да и у госпожи Дзендзико — тоже.

— Я никогда не делал ничего подобного — ни в мыслях, ни на словах, ни на деле. И никто из членов моей семьи, и никто другой в моем присутствии.

— Это правда, господин, — подтвердила госпожа Дзендзико. Судару, второй из пятерых оставшихся в живых сыновей Торанаги, — гордого вида худощавый мужчина двадцати четырех лет, с узкими холодными глазами и тонкими, никогда не улыбавшимися губами, прекрасный воин, — обожал своих детей и, преданный жене, не имел наложниц.

Дзендзико, маленького роста женщина, на три года старше мужа, очень полная после того, как родила ему четверых детей, сохранила еще прямую спину и всю гордость своей сестры Ошибы, беззаветную преданность семье и ту же скрытую ярость, которой был известен ее дед — Города.

— Каждый, кто обвиняет моего мужа, — лжец, — заявила она.

— Марико-сан, — потребовал Торанага, — расскажите госпоже Города, что ваш муж приказал вам ей передать.

— Мой господин, Бунтаро, просил меня, приказал мне убедить вас вот в чем: пришло время господину Судару взять власть; другие в Совете разделяют мнение моего мужа; если господин Торанага не желает отдать власть — следует взять ее силой.

— Никогда никто из нас и в мыслях этого не держал, отец, — сказал Судару. — Мы преданы тебе, и я никогда…

— Если я передам тебе свою власть, что ты сделаешь? — спросил Торанага.

Дзендзико ответила сразу:

— Как может господин Судару знать, если никогда не думал о таком кощунстве? Извините, господин, но он не может ответить, так как ему никогда такого и в голову не приходило. Как он мог подумать об этом? А что касается Бунтаро-сана, очевидно, им овладел ками.

— Бунтаро заявил, что другие тоже разделяют его мнение.

— Кто же это? — ядовито спросил Судару. — Скажите мне — и они тут же погибнут. Кто? Знай я таких, господин, — уже сообщил бы вам.

— А вы бы не убили его сначала?

— Ваше первое правило — терпение, второе — терпение. Я всегда следовал вашим правилам. Я подождал бы и сообщил вам. Если я обидел вас, прикажите мне совершить сеппуку. Я не заслужил вашего гнева, господин, обрушившегося на меня, и мне трудно снести его, — я не участвую ни в каком заговоре.

Госпожа Дзендзико горячо поддержала мужа:

— Да, господин, пожалуйста, простите меня, но я полностью согласна с моим мужем. Он ни в чем не виноват, и все наши люди — тоже. Мы честны: что бы ни случилось, что бы вы ни приказали — мы сделаем.

— Так! Вы преданные вассалы, да? Послушные? Вы всегда выполняете мои приказы?

— Да, господин.

— Хорошо. Тогда ступайте и убейте своих детей. Сейчас.

Судару отвел глаза от отца, посмотрел на жену, та слегка повела головой и кивнула, соглашаясь.

Судару поклонился Торанаге, сжал рукоятку меча и встал. Уходя, он тихонько прикрыл за собой дверь. Стояла мертвая тишина… Дзендзико взглянула на Марико и снова опустила глаза. Колокола пробили половину часа козла. Воздух в комнатах, казалось, стал плотнее. Дождь на короткое время перестал, потом пошел снова, более сильный. Сразу после того, как колокола пробили следующий час, раздался стук в дверь.

— Да?

Это был Нага.

— Прошу простить меня, господин, мой брат… Господин Судару хочет войти еще раз.

— Впустите его — потом возвращайтесь на свой пост.

Судару вошел, встал на колени и поклонился. Он был мокр, волосы от дождя слиплись, плечи слегка дрожали.

— Мои… мои дети… Вы уже забрали их, господин.

Дзендзико вздрогнула и чуть не упала вперед, но поборола свою слабость и прошептала мужу побелевшими губами:

— Вы… вы не убили их?

Судару покачал головой. Торанага свирепо произнес:

— Ваши дети в моих апартаментах ниже этажом. Я приказал Чано-сан забрать их, когда вызвал вас сюда. Мне нужно было проверить вас обоях. Жестокие времена требуют жестоких мер. — Он позвонил в колокольчик.

— Вы… вы отменяете ваш… приказ, господин? — Дзендзико отчаянно пыталась сохранить холодное достоинство.

— Да. Мой приказ отменяется. На этот раз. Это было необходимо, чтобы понять вас. И моего наследника.

— Благодарю вас, благодарю вас, господин! — Судару униженно склонил голову.

Открылась внутренняя дверь.

— Чано-сан, приведите сюда на минутку моих внуков, — распорядился Торанага.

Три скромно одетые воспитательницы и кормилица вошли с детьми: девочками, четырех, трех и двух лет, в красных кимоно, с красными лентами в волосах, и младшим сыном, — ему было всего несколько недель, он спал на руках у кормилицы. Воспитательницы стали на колени и поклонились Торанаге, их подопечные с серьезным видом скопировали эти действия и опустили головы на татами — кроме самой маленькой девочки, которой потребовалась помощь заботливой, хотя и твердой руки.