Альфа и Омега (СИ) - Сейд Анна

— Если в священных книгах действительно так написано, то почему Церковь так настойчиво внушает иной образ? — непонимающе сощурилась я.

— Потому что большинство ее паствы — просто тупое стадо, — не стал подбирать более тактичных слов он. — Если им сказать, что благодать находится внутри них, они воспримут это как индульгенцию и право жить так, как им вздумается. Более того, начнут оправдывать свои поступки некой «божественной волей». Я видел, как это бывает. Я уже говорил тебе, маленькая омега, что бесконтрольные ярость и похоть это не проявления Великого Зверя, это то, как наше примитивное сознание искажает его суть, выбирая самый простой и понятный путь. Но для некоторых это слишком сложно. И им куда проще поверить в то, что за их грехи их ждет наказание в пасти Великого Зверя, чем жить с мыслью, что никакого божественного наказания не будет, потому что каждый из нас сам себе судья и палач.

Я слушала его, не перебивая, и многое из того, что он говорил, пока что не укладывалось у меня в голове. Это звучало слишком непохоже на то, во что я сама привыкла верить и как привыкла воспринимать окружающий мир. Сам ли он до этого додумался, изучая священные книги в своей маленькой комнате рядом с кельей священника, заменившего ему отца? Или же эти мысли ему внушили так же, как мне внушили мои? Что вообще можно было считать правдой в нашем непостоянном и столь неоднозначном мире? Существовало ли здесь что-то незыблемое и безусловное, что нельзя было бы подвергнуть сомнению парой веских аргументов и хорошо обоснованной точкой зрения с иной стороны?

— Если все так, — с трудом сдерживая охватившее меня волнение, проговорила я, — то что значит наша метка? Что значит наша с тобой связь?

Здесь и сейчас, стоя в цветной тени витража Великого Зверя, держа за руки того, кто вызывал во мне так много неконтролируемо сильных чувств, я почти была готова поверить в то, что все это действительно не просто так. Что это не некая случайность, бессмысленная и глупая, а и правда чей-то великий замысел. Великого Зверя, природы или судьбы — неважно. Может быть, этот молодой альфа с мальчишеской улыбкой и запахом, что сводил меня с ума, со всей его самоуверенностью, жесткостью и бескомпромиссностью, с этими большими черными глазами и неприглядным темным прошлым, которое заставило его стать убийцей — может быть, он в самом деле был связан со мной на уровне, который был совершенно недоступен моему пониманию? И если так, то, может быть, было еще не поздно попробовать разобраться во всем самим, без помощи тех, кто все равно понятия не имел, что с нами происходит?

— Йон, послушай…

Я не договорила, потому что в эту же секунду открылась одна из дверей, ведущих в боковые помещения храма, и в алтарный зал вышел рослый альфа в белой рясе с гладко зачесанными назад седыми волосами. Как и в случае с отцом Горацио, я не почувствовала его запаха — даже когда он подошел к нам вплотную.

Поприветствовав нас, отец Евгений — а это был именно он — назвал себя, а после уточнил:

— Я так понимаю, вы Хана Росс? Мой младший брат говорил, что вы придете.

Все священники считались братьями, поэтому в том, что он назвал отца Горацио именно так, не было ничего удивительного, но меня зацепило другое.

— Как вы узнали меня?

— По запаху, дитя мое, — улыбнулся альфа. — Ваши запахи перемешались так густо, что я почти не могу сказать, где заканчивается один и начинается другой. — Это поистине удивительно, но, думаю, главные открытия нам только предстоят, не так ли? Пройдемте со мной.

— Йон, я… — сделала еще одну попытку как-то остановить происходящее я, но мой спутник, кажется, был категорически далек от моих сомнений и внезапной робости. Искренне улыбнувшись священнику, он поклонился ему в знак уважения и беспрекословно последовал за ним после того, как тот зашагал в сторону все еще открытой боковой двери.

Если бы у меня в тот момент нашелся хотя бы один логичный и веский аргумент против, я бы непременно попыталась его остановить. Но у меня в голове не было ни единой мысли, и все, на что я опиралась, это тревожно позванивающая интуиция.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Пустые глаза Великого Зверя смотрели мне в спину, когда я следовала за альфами, и меня не покидало назойливое пугающее чувство, что я совершаю большую ошибку.

Глава 7. По воле Великого Зверя

— Что вы знаете об истинной связи?

Вопрос повис в воздухе, наполненном блекло отсвечивающими в солнечном свете пылинками. Не знаю почему, но я не находила в себе сил заговорить. Язык словно налился свинцом у меня во рту, а мысли стали густыми и неповоротливыми, как остывший клейстер.

— Это божественная связь между альфой и омегой, — негромко ответил Йон. — Носители ее метки способны достигнуть недоступного прочим духовного просветления и истинно познать Великого Зверя внутри себя.

Отец Евгений довольно кивнул, словно одобряющий ответ студента преподаватель, а потом добавил:

— Считается, что у каждого из нас есть предназначенная нам вторая половинка и что мы рождаемся для того, чтобы отыскать ее, а затем, держа ее за руку, подняться к высшей ступени мудрости, дарованной нам в этом земном воплощении. Ибо каждому альфе будет даровано по омеге, что завершит его и сделает цельным.

— И возвысятся они оба в познании своем, ставши подобными богам, — закончил Йон, выразительно склонив голову. Мне снова стало не по себе. Здесь, в присутствии этого альфы в белом, он вел себя как-то странно, словно зачарованный. Как будто готов был упасть на колени и целовать перстни святого отца просто за то, что тот говорит с ним сейчас. И хотя я уже знала его историю и знала причины, по которым молодой альфа так доверял Церкви и превозносил ее служителей, мне это все равно не нравилось. Я бы не смогла назвать объективных причин, но моя интуиция по-прежнему захлебывалась от надсадного воя, что нам здесь не место.

— И зная это, я не могу не задать вам единственный вопрос: что побудило вас возжелать избавления от этого божественного дара? — мягко спросил отец Евгений, теперь уже вовсе не глядя на меня.

После того, как мы покинули алтарный зал, он провел нас несколькими узкими коридорами, а после мы спустились вниз по лестнице, что, вероятно, означало, что сейчас мы находились уже под городом. Помещение без окон, где мы в итоге оказались, было почти идеально круглой формы, а его каменные стены были украшены фресками, изображавшими, судя по всему, жизненный путь Святой Изабеллы. Напоминало келью для молитв или медитаций.

— Мы не желали этого дара, и он… пожалуй, создает сейчас слишком много сложностей в наших жизнях, — произнес Йон.

— О мой дорогой мальчик, — с какой-то пугающей нежностью в голосе произнес священник, сокрушенно качая головой. — Слышать подобное для меня почти физически больно. Вся наша жизнь, все наше существование, проходящее пред строгим ликом Великого Зверя, направлено лишь на то, чтобы познать тайную мудрость его скрытого замысла. И когда судьба дает тебе столь редкий шанс стать высшей формой самого себя, так легкомысленно отвергать его это… это глупость, с которой я никак не могу согласиться.

— Но мы… — начал было мой спутник, но отец Евгений жестом остановил его.

— Позвольте мне самому увидеть это чудо, прежде чем мы продолжим этот разговор, — мягко произнес альфа и указал на центр молитвенного зала, в котором черной плиткой был выложен небольшой круг. Йон потянул меня за собой, повинуясь его указаниям, но я едва могла заставить себя сдвинуться с места. Во рту пересохло, в голове странно пульсировало, а моя тревога продолжала нарастать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нам лучше уйти отсюда, — шепотом выдохнула я. — Не стоило вовсе приходить.

— Ты сама все утро говорила лишь о том, как хочешь избавиться от нее, — так же шепотом возразил нахмурившийся Йон. — Не глупи, маленькая омега, мы пришли сюда за помощью.

— Я просто хочу уйти, — продолжала упорствовать я, злясь на саму себя из-за того, что не могу сформулировать ни одного внятного довода и просто канючу как ребенок. Думать было трудно — почти так же, как тогда в кафе, но только сейчас на меня воздействовали не феромоны священника, а сама атмосфера этого места. В молитвенном зале плохо пахло — это был запах застарелого пота, свечного воска и сырой штукатурки. Внезапно одухотворенные лица на фресках стали казаться мне серыми и раздувшимися, как у мертвецов, и к горлу подкатила дурнота.