Альфа и Омега (СИ) - Сейд Анна

— Хорошо, я тебя понял, — тяжело вздохнул Йон, потерев лоб ладонью. — Хочешь уйти отсюда?

— Ты поразительно догадлив! Даже не знаю, что могло подтолкнуть тебя к этому невероятному умозаключению! — всплеснула руками я, чувствуя, что мой нервный сарказм немного выходит из-под контроля.

— Маленькая омега, это была твоя идея изначально, так почему ты сейчас ведешь себя так, будто это я привел тебя на заклание и принуждаю тут непонятно к чему? — устало уточнил альфа, глядя на меня.

— Я хочу домой! — отрезала я, не найдя, что ответить на это в целом справедливое замечание. Я не привыкла оказываться в подобного рода ситуациях, и я сама не знала, как буду вести себя если что. Но сейчас все мои эмоции разом вышли из-под контроля, их было слишком много, и они буквально сдавливали меня, как тяжелым стальным прессом. Я хотела оказаться как можно дальше отсюда, чтобы мое сердце хотя бы перестало колотиться от страха так быстро, словно собираясь и вовсе выскочить из груди.

Йон направился к двери и, положив руку на дверное кольцо, заменявшее ручку, дернул ее на себя. В этот самый момент в моей памяти эхом пронесся звук задвигаемого засова, и я почувствовала, как у меня похолодело в груди.

— Он запер нас? — не своим, ужасно тоненьким голосом поинтересовалась я.

— Запер, — сухо отозвался Йон. — Может, чтобы нас не беспокоили?

— Но засов снаружи, — напомнила я. — Если бы кто-то захотел нас побеспокоить, он бы его не остановил, так?

Молодой альфа не ответил, дернув за кольцо еще раз, на этот раз сильнее. Дверь стояла как влитая. Только сейчас я обратила внимание, что она была сбита из толстых досок и окована металлом по краям — совсем как в средневековых замках. А еще мне начало казаться, что я вижу следы от когтей на нижней ее части. Словно кто-то, запертый здесь, тщетно бился и царапал ее, пытаясь выбраться. Надо полагать, попытки были безуспешными.

Мертвенно-серые лица на фресках закружились у меня перед глазами, и я мысленно поблагодарила Великого Зверя за то, что стою, опершись на стену, иначе бы уже почти наверняка сидела на полу. Моя тревога, разбухнув до невероятных размеров, превратилась в настоящую панику, и мне стало сложно дышать. Не знаю, сколько прошло времени, но я пришла в себя, ощутив, что Йон держит меня за руку. Несмотря на то, что я все еще была зла на него из-за всей этой ерунды с соитием в церкви, мне стало спокойнее от ощущения его близости. Он не говорил этого вслух, но он был рядом со мной. Я была не одна.

— Не бойся, Хана, — тихо произнес он. — Я вытащу нас отсюда.

Я кивнула, тщетно пытаясь собрать мысли в кучу, а он меж тем снова отошел к двери и несколько раз громко постучал по ней кулаком. Спустя полминуты кто-то отодвинул заслонку с той стороны, и в образовавшемся зарешеченном окошечке появилось лицо отца Евгения.

— Я не чувствую ваших разгоряченных запахов, дети мои, поэтому полагаю, что все идет не так гладко, как планировалось?

— Мы бы хотели уйти, — проговорил Йон с удивительным хладнокровием, сохранить которое у меня на его месте едва ли бы получилось. Слишком уж мне хотелось с шипением вцепиться когтями в это благообразное лицо по ту сторону двери. Или с визгом отбежать от нее. Можно и то, и другое одновременно.

— Мальчик мой, боюсь, ты не совсем понимаешь, в какой ситуации мы с вами сейчас находимся. Я ни в коем случае не хотел бы вас ограничивать или принуждать к чему-либо, но вы… вы двое — носители величайшего дара Великого Зверя, от которого, вполне вероятно, зависит наше выживание как расы. — Священник говорил по-прежнему мягким, увещевательным голосом, но теперь в нем сквозили новые нотки. Он уже не просил, он просто ставил нас перед фактом. — Мы не можем позволить себе отпустить вас. На улицах опасно, каждый день гибнет с полсотни невинных случайных прохожих, которые оказываются не в то время, не в том месте. Позволили бы вы унести кому-то домой поиграться ядерную боеголовку? Я очень сомневаюсь. А вы, мои дорогие — прямая противоположность оружию массового разрушения, но не менее могущественная и важная.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Святой отец, послушайте, — предпринял попытку воззвать к его здравому смыслу Йон. — Хана плохо себя чувствует. Сейчас мы при всем желании не сможем активировать метку и продемонстрировать ее силу в полной мере. Я готов взять всю ответственность на себя, и я обещаю, что мы вернемся завтра утром. Ей нужно отдохнуть и прийти в себя, она слишком… чувствительная. Я понимаю, как все это неудобно, но принуждением и насилием мы сейчас точно ничего не добьемся.

Священник ответил не сразу, как будто найдя в его словах рациональное зерно.

— Вы можете остаться в комнате для гостей, — наконец произнес он. — Я распоряжусь, чтобы вас сопроводили. Если Хане нужно что-то забрать из дома, я могу послать в ее квартиру своих людей, они все принесут.

— Зачем… все так усложнять, святой отец? — нахмурился Йон. — Мы с вами оба понимаем, что это ни к чему. Мы пришли сюда по доброй воле один раз, придем и в следующий, ведь нам все равно больше не к кому обратиться. И если у меня будет больше времени, я, возможно, смогу повлиять на… мнение Ханы о том, как следует распорядиться меткой. Дайте мне такой шанс, прошу вас.

Его голос стал таким кротким и покладистым, что я бы не узнала его, услышав в другое время и в другом месте. Никогда бы не подумала, что этот парень умеет так смиренно просить.

— Неужели… неужели нашей хрупкой омеге до того любо и дорого собственное гнездышко? — почти с досадой покачал головой старший альфа, тоже поддавшись на его чары. — Не подумайте, что у нас здесь принято удерживать кого-то силой, но… ведь это же в самом деле безопаснее и надежнее. Пока мы со всем не разберемся и не будет понятен истинный… масштаб происходящего, вам двоим лучше будет оставаться под нашим присмотром. Но… ладно. Я хочу показать вам наши благие намерения и добрую волю. Церковь в конце концов не правительственный каземат и не средневековая темница. — И в тот момент, когда я уже была готова вздохнуть с облегчением, отец Евгений добавил: — Но я все же отправлю с вами своих помощников, которые проследят за тем, чтобы… не произошло никаких эксцессов.

— Как сочтете нужным, — и глазом не моргнул Йон, и ответом ему был звук отодвигаемого засова.

— Приношу свои извинения, дитя мое, если все это показалось вам слишком резким, — с удушающей мягкостью обратился ко мне священник. — Ваш альфа прав, я немного… поторопился и перегнул палку.

Перед моими глазами резко встало лицо отца Горацио. Тот сказал мне примерно то же самое, когда, в попытке принудить меня дать нужный ему ответ, он немного переусердствовал с феромонами, едва не отправив меня в нокаут. Стоило ли вообще считать такие извинения искренними? Они все равно продолжат это делать — получать свое силой невзирая на сопротивление. И единственное, что мне оставалось, это либо спрятаться за кого-то не менее сильного…

Либо научиться давать отпор самой.

— Он не мой альфа, — проговорила я, с усилием расправив плечи и сжав пальцы в кулаки, чтобы придать себе уверенности. — Он просто парень, которого я встретила два дня назад. Я не знаю его, я не знаю вас, святой отец, но я точно знаю, что не позволю никому из вас принимать за меня решения. Никому, включая эту штуку на моей руке.

Проходя мимо него, белой каменной глыбой замершего в дверном проходе, я честно едва устояла на ногах. В ноздри ударил его запах, который он явно больше не посчитал нужным скрывать — запах с оттенками монастырского вина из дубовых бочек и тяжелых пыльных книг. Как и в случае с отцом Горацио, сопротивляться ему было физически больно. Он как будто по-настоящему ломал мне кости и выкручивал суставы, вынуждая опуститься на колени и покорно откинуть голову назад, открывая горло. Чтобы перебороть это желание и эту боль, я вонзила ногти себе в ладони и до ломоты напрягла дрожащую спину.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Быть сильной было сложно. Я не знала, существовали ли такие личности, которым сопротивление и борьба давались бы легко. Может быть, на самом деле все те, кого окружающие восхищенно звали «сильными», были всего лишь такими же слабаками, как я? Слабаками, у которых, кажется, не осталось ничего, кроме собственной гордости, которая заменяла им настойчивость, несгибаемость и уверенность в себе? Я противостояла альфе в белом не потому, что была по-настоящему способна на это и хотела это продемонстрировать. Я просто знала, что если склонюсь сейчас перед ним, то не смогу потом посмотреть самой себе в глаза. Для таких, как я, живущих эмоциями души и желаниями тела, иногда не оставалось иного способа доказать самим себе, что мы не такие, какими нас все видят со стороны. Мы не только любим подчиняться, но и можем этого не делать, когда не хотим. И никто не сможет принудить нас к этому силой.