Япония в меняющемся мире. Идеология. История. Имидж - Василий Элинархович Молодяков

отношении провинившихся (штраф, арест издателя, приостановка газеты и т. д.). Само собой, любые критические или непочтительные, даже двусмысленные высказывания об императоре и царствующем доме рассматривались как «оскорбление трона» и вплоть до конца Второй мировой войны считались одним из наиболее тяжких преступлений. В 1875–1880 гг. различным репрессиям подверглись не менее 200 газет.

Интересно, что масштаб государственного контроля и, соответственно, применяемых санкций возрос в 1880-е годы, после того как в 1881 г. император объявил о намерении в обозримом будущем даровать стране конституцию и парламент. Восьмидесятые годы, эпоха не только стремительной модернизации и вестернизации, но и «движения за свободу и народные права», эпоха ожидания конституции (провозглашена в 1889 г) и парламента (созван в 1890 г.), внесли огромные изменения в японскую политику, в жизнь общества и СМИ. Именно тогда в Японии происходит интенсивное формирование гражданского общества и массового политического сознания, создаются первые политические клубы и партии, в том числе оппозиционные существующему режиму. По мере сил и возможностей они старались пробиться в существующие издания и активно создавали свои собственные, прекрасно понимая силу массового печатного слова. Поначалу слабые, их позиции в ежедневной прессе постепенно укреплялись, поэтому роль газет в социально-политических процессах последней четверти XIX в. была особенно велика. Оказавшиеся по разным причинам в оппозиции, политики имели мало шансов непосредственно влиять на курс государственного корабля и могли обращаться к народу только через парламент или печать, однако, вернувшись на государственную службу, они снова прилагали усилия для контроля за прессой. В разное время журналистской работой занимались такие видные политики, как Муцу Мунэмицу, Ито Миёдзи, Инукаи Ки, Одзаки Юсио, Сайондзи Киммоти, не раз входившие в состав правительства и даже возглавлявшие его. Газеты открыто критиковали деятельность кабинетов, отдельных министров, политических или финансовых олигархов, однако не дремала и цензура: только в период 1883–1887 гг., пик «движения за свободу и народные права», выпуск 174 периодических изданий приостанавливался на различные промежутки времени, 4 издания были запрещены, а 198 журналистов приговорены к разным срокам тюремного заключения[84].

Наименьшей критике подвергалась армия – главным образом, в силу того традиционного почета, которым она была окружена в обществе. Следует отметить, что во время японо-китайской (1894–1895) и русско-японской войн (1904–1905) практически вся пресса воздерживалась от «непатриотичной» критики действий правительства и армии; более того, многие газеты провозгласили своей главной задачей сплочение нации и мобилизацию ее усилий для скорейшей победы над врагом. Нет никаких оснований утверждать, что это делалось по приказу или тем более по принуждению правительства, хотя власти, конечно, одобряли подобную позицию СМИ и способствовали укреплению националистических настроений у журналистов, редакторов и издателей. Обратим внимание на это качество японской прессы, значение которого в будущем будет только возрастать.

По мере роста популярности и общественного значения газет – главного на тот момент вида СМИ – происходили два параллельных процесса. С одной стороны, пресса стала превращаться в крупный доходный бизнес; с другой – власть проявляла к ней все большее внимание. Конечно, такие процессы в разное время происходили во всех странах, и в этом нет ничего удивительного. Однако из этого родился стереотип «буржуазная пресса – служанка властей и крупного капитала», применявшийся советской пропагандой и к Японии. Доля правды в этом есть (на пустом месте стереотипы не возникают), но в целом это не более чем стереотип.

Во-первых, японская пресса не была «служанкой» Большого Бизнеса, потому что сама являлась его немалой и при том важной частью, хотя так и не выдвинула ни одного яркого «медиа-магната» мирового уровня: в Японии не появился свой Хёрст, Шпрингер или Берлускони. Однако темпы развития японских СМИ в XX в. не уступали Европе и Америке. К 1 января 1924 г. ежедневные тиражи «Асахи» и «Майнити» достигли рекордной отметки в миллион экземпляров, что делало их не только мощным средством воздействия на общественное мнение, но и просто выгодным предприятием. Крупные газетные концерны начинают также издавать журналы и книги, заниматься рекламной и антрепренерской деятельностью, используя не только свои возможности, но и «раскрученную» торговую марку Именно газета «Асахи» в 1923 г. организовала первую в Японии систему регулярной доставки почты по воздуху, а в 1928 г. первую в стране регулярную пассажирскую авиалинию Токио-Осака. Во-вторых, пресса сама избегала открытых конфликтов с могущественными властями: отлучение от источников информации и тем более любые карательные меры привели бы только к убыткам и усилению конкурентов в условиях все более обострявшегося соперничества крупных газет. В то же время полное отсутствие сенсаций, «жареных» фактов, не исключая и критику в адрес власть имущих, привело бы к потере читателей, снижению тиражей и, соответственно, тоже к убыткам.

У правящей элиты довоенной Японии долгое время не было необходимости «подкармливать» прессу, равно как и слишком сильно ее «обуздывать». Новый рост националистических настроений в стране отчетливо проявился в 1930 г., когда большинство периодических изданий осудило политику правительства, подписавшего Лондонский договор об ограничении морских вооружений, который рассматривался в ультра-патриотических кругах как неравноправный и даже «унизительный» для Японии. Однако действия Квантунской армии по оккупации Маньчжурии в 1931–1932 гг. (так называемый «Маньчжурский инцидент»), поначалу не санкционированные ни кабинетом, ни военным министерством, получили почти единодушную поддержку прессы и общественного мнения без какого бы то ни было давления со стороны правительства[85]. Не власти дирижировали кампанией поддержки японской экспансии на континенте (хотя часть правительственных чиновников и военных, безуслоно, одобряла и поддерживала ее); напротив, массовый энтузиазм СМИ и националистических организаций вынудил власти к более решительным действиям и привел к уходу с политической арены «умеренных» во главе с министром иностранных дел Сидэхара Кидзюро.

Необъявленная война на континенте и общее усиление политической и социальной роли армии в 1930-е годы сказались и на отношениях государства и СМИ. Армия старалась поставить их под свой контроль, ссылаясь на множество причин – от необходимости сохранения военной тайны и ограничения доступа к информации по соображениям государственной безопасности до требований обеспечить должный «моральный» и «патриотический» климат в стране. Однако полноценный государственный контроль над СМИ стал реальностью в Японии только на рубеже 1930-1940-х годов, во время войны в Китае, а затем и на Тихом океане[86]. Тогда наметились еще два важных процесса, последствия которых заметны и сегодня. Первый – сокращение общего числа газет за счет объединения и слияния (например, местных по принципу «одна префектура – одна газета»), их унификация и стандартизация. Аналогичные меры были приняты в отношении журналов и нерегулярно выходящих изданий (вестников, бюллетеней различных обществ и организаций и т. д.). Второй – пропаганда «самоконтроля», т. е. самоцензуры журналистов, редакторов и издателей «в интересах государства». Речь шла не только о недопустимости