Не измени себе - Алексей Першин

— Хорошо бы… и то, и другое, да в одном бы лице. Помните по Гоголю? — ответил Борис.

Они с Разумновым переглянулись, и Вальцов, вздохнув, уверенно ответил:

— Придет и такое время, Борис. Ну, а пока — поднимись до уровня Центрального Комитета партии. Где ж ты в один-два месяца найдешь двадцать пять тысяч агрономов, зоотехников да ветеринаров, закаленных в борьбе за революцию?

Прощание с Вальцовым было бодрым.

Разумнов напутствовал его по-дружески:

— Смотри, Иван, в оба. Сам, поди, читал о тех, которые бродят с обрезами.

Вальцов сердито глянул на приятеля.

— Ладно, не пугай. И без тебя есть кому предостерегать. Полдня провел в одном местечке. Врастал в обстановку.

И вот все, о чем говорил тогда Разумнов, произошло стремительно, не давая минуты на размышления. Он ехал в тарантасе. Трое выскочили из-за кустов и сразу же вскинули обрезы. Но он все-таки чуть раньше успел выстрелить. Могучего телосложения, похожий на медведя бородатый мужчина взметнул руки, ойкнул и упал, вызвав замешательство у двоих других. Вальцов успел еще два раза разрядить наган. Второй его выстрел, видимо, угодил стоявшему бандиту в плечо. Обрез отлетел в сторону, а хозяин его, скрючившись и заплетая ногами, устремился в кустарник. В это время третий из нападавших уже ломился через кусты. Когда Вальцов нагнал бандита, он был уже на лошади, к которой он, видимо, и спешил. Вальцов выстрелил. Упала лошадь, всадника отбросило вперед.

Это и спасло бандита. Он мгновенно вскочил и скрылся за деревьями. Последние выстрелы Вальцова, видимо, не достигли цели, — он слышал, как трещит валежник. А пока Вальцов перезаряжал револьвер, левую его руку будто огнем прожгло; выстрела он не услышал.

Вальцов тотчас укрылся за деревом. Несколько раз подряд выстрелил вслед бандиту. Вдруг пуля провизжала у него над головой, брызнули крошки от дерева. Стреляли совсем близко. Вальцов дважды пальнул в том направлении. Ответа не последовало, раздался лишь треск ломаемых сучьев.

Вальцов уже не мог стрелять — боль в левом плече стала невыносимой. Привалившись к дереву, он высвободил из-под пояса рубаху и рванул от нее кусок, сбросил тужурку, кое-как разорвал рукав, залитый кровью, с трудом перевязал себя. Постанывая и хрипя от злости, поторопился к опушке.

Убитая лошадь бандита судорожно вытянулась; тревожно и призывно где-то ржал конь Вальцова. Как ни странно, теперь его мучила не столько боль в руке, сколько подкатывавшаяся к горлу тошнота. По счету это было его третье ранение (два он получил в гражданскую). Все три раны были не такими уж и тяжелыми, а вот поди ж ты, тошнило его всегда, как беременную барыню.

Отрывистые эти мысли вдруг прервал бабий вой, доносившийся со стороны села, до которого было чуть больше версты.

«Что там могло случиться?» — встревоженно подумал Вальцов и ускорил шаг.

Он продрался сквозь густые заросли кустарника, конь стоял на месте.

— Лебедь! Спасибо тебе, дружок, — Здоровой рукой Вальцов погладил жеребца по голове, потрепал по холке. Эти простые движения и накатившая нежность неожиданно прогнали тошноту. — Поедем, Лебедь. Сейчас поедем. Только вожжи подберу.

Вальцов наклонился и едва не упал от головокружения, но нашел в себе силы, выпрямился, поправил вожжи, опять ласково похлопал Лебедя и с некоторым усилием взобрался в тарантас.

И тут вдруг он увидел лежавшего у кустов бандита. Ведь через него можно выйти на других. Вальцов сполз с тарантаса, бросив на ходу коню:

— Придется подождать, дружок.

Лебедь недовольно всхрапнул и медленно двинулся за хозяином. Бандит вольготно раскинулся, и было непонятно, ранен он или убит.

Вальцов на ходу подобрал обрез, рывком перевернул лежавшего — незнакомый человек. Плечо его было раздроблено. Вряд ли убит, затек кровью. Его надо в деревню, оказать помощь, а там пусть разбирается ОГПУ.

Вальцов ухватил лежавшего за шиворот и поволок к повозке. К счастью, Лебедь был совсем рядом. Морщась от вновь вспыхнувшей боли, затащил отяжелевшего бандита в тарантас и без сил прислонился к колесу.

Бабий вой все приближался, хотя до этой секунды его будто бы кто выключил — так был сосредоточен на своем деле Вальцов.

— Что же там происходит? — вслух подумал он. — Постой, этот — ладно… А что с тем медведем?

Здоровенный детина уткнулся в землю, вытянувшись во весь свой рост. Картуз его слетел.

«В голову угодил падлюке!»

И этот был ему незнаком. Во внутреннем кармане у него нашел две пачки ассигнаций и какие-то бумаги. За поясом с левого бока был заткнут пистолет.

— Интересный битюг. С собой бы надо, да не справлюсь.

Поискал глазами входное пулевое отверстие и не нашел.

«Неужели пуля в рот угодила?»

Вальцов вернулся к тарантасу. И теперь уже услышал несколько женских голосов.

— Что-то все-таки случилось.

Вальцов уже занес на подножку ногу, как вдруг увидел Катю, старшую дочь своего квартирного хозяина, мчащуюся что есть сил к нему. За ней, вооружившись кто чем мог, бежали человек двадцать баб и мужиков.

— Господи! Жив, жив! Боже мой, боже мой, почему весь в крови? Почему белый весь? Куда ранили? Ну, не молчи же!

Вальцов растроганно молчал.

С первых же дней появления Вальцова в селе эта девчушка не спускала с него глаз. Особенно, как он заметил, с того утра, когда сливала ему воду, а потом ахала от удивления, рассматривая татуировку на его груди. А там действительно была целая картина: море, остров, пальмы и две красавицы: одна — с корзиной на голове, другая — с ребенком за спиною. Что делать, увлечение юности… Слава богу, что от непристойностей уберег свое тело.

Катю нельзя было назвать красавицей. Но она удивляла своей непосредственностью. Над ее проделками Вальцов порой хохотал до слез. Но однажды был сражен и обескуражен.

Как-то, задержавшись в районе за полночь, он тихо подъезжал к своему дому и вдруг во дворе услышал чей-то плач. Он рванулся к воротам, к счастью, широко распахнутым, подтолкнул Лебедя к стойлу и бросился на голос. Но и десяти шагов не успел пройти, как кто-то обвил его шею руками. То была Катя. Она так неистово рыдала и такой страстью стала целовать его, что Вальцову ничего другого не оставалось, как покрепче прижать ее к себе и гладить по голове, успокаивая.

— Я уж не чаяла тебя увидеть!.. Опять стреляли, ранили учителку. Господи!.. Что я пережила! Я же умру, умру без тебя! Руки на себя наложу!

— Но Катя, Катя… Я же в два раза тебя старше! Да разве можно так? — уговаривал ее Вальцов.

— Ах, да что мне за дело, кто старше, кто младше. Я жить без тебя не могу. Не губи… Хоть собачонкой, кухаркой, служанкой!.. — и опять рыдания.

Всю ночь Вальцов уговаривал Катю, но она ушла обиженной и несколько дней не показывалась ему на глаза.

И вот теперь она, Катя, услышав выстрелы, примчалась ему на помощь.

Вальцов словно очнулся, отступил в сторону, представляя на обозрение раненого.

— Кто знает этого человека?

Толпа отшатнулась, ахнула.

— Андрюха Шумилин! — первой отозвалась Катя. — Сосновский мужик. У отца его мельница.

— Там еще лежит рыжий, бородатый. Я его не видел в селе. Опознайте, это очень важно для ОГПУ.

Катя помогла ему снять кожанку.

— У меня юбка нижняя свежая. Сегодня надела.

— Рви свою юбку, Катерина. Боюсь, как бы заражение крови не получить…

Но именно это и произошло. Сначала Вальцов неделю пролежал в Рязани, потом недели две в Москве. В больнице его навестил Сазонов, старый товарищ по Питеру. Привело его сюда дело. Тот рыжебородый, сраженный пулей Вальцова, оказался для ОГПУ интересной личностью…

Сазонов и устроил пошедшего на поправку Вальцова на государственную дачу.

Софью Галактионовну Вальцов увидел на прогулке. Увидел и остановился удивленный, а потом зачем-то свернул с аллеи и укрылся за деревом. Печальная красота этой женщины поразила его. Она шла медленно, низко наклонив голову. Ее волосы были редкого пепельного оттенка, а лицо смуглое, удлиненное, с чуточку впалыми щеками, и черные, почти сросшиеся на переносье брови. Такие лица встречались на старых портретах. Красота этого лица поражала какой-то отрешенностью от жизни. Так и хотелось встряхнуть, оживить эту оцепеневшую женщину. У Вальцова даже сердце защемило от неосознанной жалости к ней. Наверное, огромной тяжести горе легло на эти хрупкие плечи.

— Кто эта красавица? — спросил он, когда Сазонов в очередной раз появился на даче.

Николай Петрович некоторое время молча смотрел вслед удалявшейся по аллее Софье и со вздохом сказал:

— Прекрасная женщина — и великая путаница.

— Не очень-то понятно, Сазоныч. Но если не можешь яснее, и это кое-что.

— Нет, отчего же. Если от тебя таиться, кому ж тогда правду говорить.