Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл

— Что, простите?

— «Стелла», да? Для Маргареты.

— Нет… да, точно, она пока еще в гравировке. — Он уставился на Лили в растерянности. Все делалось по секрету. Сюрпризом. — Кто вам рассказал?

— «G’schichten aus dem Wienerwald».

— Но… — Йозеф резко умолк. «Сказки Венского леса»[110]. Точно. Часовщик проболтался. Об этом подумаем позже. — Вы рассказывали мне о чудовище.

— Нет. Нам надо обсудить, как мы будем его убивать.

— Прекрасно.

— Забить кого-нибудь до смерти — это недолго. — Лили замерла, потому что Йозеф непроизвольно охнул, затем продолжила: — Шмяк-шмяк. Но нужны очень большие и тяжелые сапоги. — Она глянула на свои крошечные ступни.

— Лили!

— Да? — У Лили на лице возникло такое милое изумление, что Йозеф с трудом поверил в услышанное.

— Лили, вам же не доводилось видеть ничего столь кошмарного? Такого не может быть в нормальной жизни.

— Правда?

— Сейчас мирное время, дорогая моя. — Она закрыла глаза и увяла, как цветок, и Йозеф стремительно свернул их беседу. — Пока довольно, Лили. Ступайте себе на солнышко. И никакой работы на кухне сегодня. Отдохните. Успокойтесь. Позже еще поговорим.

Она ушла, а Йозеф записал предложенный ею метод убийства ее обидчика. Такие кровожадные замыслы могли возникнуть только от чтения скандальных романов. Ей не мешало бы резко сократить материал для чтения. Это, в свою очередь, предполагало, что ему предстоит участвовать в будущей жизни Лили, и он провел некоторое время, воображая, как будет навещать ее в маленькой квартире где-нибудь у Рингштрассе. Придется проявить осторожность: по Ринг ежедневно прогуливался Зигмунд, да и Матильде больше не стоит давать козырей в руки. Имея это в виду, необходимо как следует вести записи. Йозеф заполнил ручку чернилами, промокнул перо и, постукивая колпачком по зубам, из последних сил старался не грызть ручку, как школьник.

В физическом самочувствии пациентки наметились значительные улучшения. Аппетит скверный, что, однако, после небольших физических нагрузок может измениться. Пациентка, судя по всему, уравновешенна, невзирая на ее чрезвычайно причудливые заявления в неформальных беседах, связанные с личными наблюдениями за убийствами или казнями. Она, судя по всему, располагает любопытной способностью отстраняться от реальности смерти и собственной человеческой природы. Пока никакого лечения не предписано. Наблюдается некоторое напряжение в спине и плечах. Может быть показан курс массажа.

Он вздрогнул, ручка покатилась по странице: раздался яростный стук в дверь. Испугавшись, что стряслась какая-то беда, Йозеф ринулся отворить, но Гудрун с красным лицом, задыхаясь, уже ввалилась в комнату в величайшем волнении.

— Вы гляньте! — Она махала перед его лицом узкой газетной вырезкой. — Права я была? Права. Никаких вам больше загадок. Эта девушка — сбежавший псих. Нам опасно в собственных постелях. Вот, сами прочтите. Я сразу пришла, как только увидела. Ну, читайте.

— Лучше вы мне расскажите, — предложил Йозеф, поскольку Гудрун выпускать вырезку из рук не собиралась. Она глубоко вдохнула.

— В прошлом году. В Ламбахе…

— В Ламбахе? — То был маленький базарный город в Верхней Австрии, важная стоянка на старинном соляном тракте. Йозеф вспомнил, как много лет назад ездил туда с отцом, но не помнил, зачем, — лишь то, что, по сравнению с древним бенедиктинским монастырем, украшенным крестами с заломленными перекладинами, остальные дома смотрелись карликами. В монастыре были фрески, относившиеся еще к началу XII века, — они иллюстрировали, как считалось, изгнание библейского Христа из синагоги в Назарете, хотя красота фресок в глазах юного Йозефа затмевала любой намек на антисемитизм. Теперь же, задумавшись об этом, он понял, что мог оказаться в Ламбахе лишь из-за болезни какого-нибудь родственника или друга отца. Этим можно объяснить, почему многочисленные образы исцеления на фресках обрели столь большое для него значение: Святой Андрей, наставляющий…

— В Volksschule[111], — нетерпеливо добавила Гудрун. — Юная девушка напала на маленького ребенка, без всякой причины. Попыталась удавить маленькое невинное созданье — в точности то же, что эта непонятная Лили проделала с нашим несчастным милым котом.

— Как кот, кстати? — поинтересовался Йозеф, проходя по комнате к портрету отца, чтобы его поправить. Гудрун не отставала.

— Кто ж его знает? — беспечно ответила она. — Приходит, коли проголодается. Дело не в этом, а в ней. Та сумасшедшая — Лили.

— А что же случилось с той женщиной после?

— Ее заперли в дурдоме…

— Тогда мы в безопасности.

— А вот и нет, — мрачно сказала Гудрун. — Десять дней назад она сбежала…

Йозеф рассмеялся.

— И бродила несколько дней, голая и раненая. Ну же, Гудрун, это чепуха. Только глупец мог бы так думать. Ваша неприязнь к этой девушке затуманивает вам рассудок.

— Чепуха, да? — Гудрун поджала губы. — А я, значит, глупец?

— Простите. — Йозеф уже пожалел о своем выборе слов. — Я скверно сформулировал. Но, прошу вас, поймите и вы — я несу за Лили ответственность. В конце концов, я принял ее как пациентку.

Гудрун аккуратно сложила газетную вырезку.

— И вы даже помыслить не можете, что она сбежавший псих?

— Конечно, нет. Лили — нежное существо. Несмотря на ее странный способ самовыражения, она не то что ребенка — мухи обидеть не могла бы.

Гудрун вся подобралась.

— Не согласна. Она лукавая и хитрая девка, врушка, постоянно ломает комедию и на все способна. Такой женщине любой мужчина — легкая добыча. И вас с Беньямином она точно обведет вокруг пальчика. Ресничками хлопает. За руку вас берет. — Румянец у нее потемнел, и она отвела глаза.

— Неужели? — Перебрав в уме произошедшее, Йозеф заподозрил, что, пока они с Лили разговаривали, Гудрун за ними шпионила. Он собирался починить защелку на этой двери уже не первый месяц. — Пусть немедленно явится Беньямин, — сказал он холодно. — Велите ему взять с собой инструменты. Похоже, эта дверь нуждается в починке. Что до ваших обвинений, фрау Гштальтнер, повторюсь: они беспочвенны. Вероятно, не одна Лили страдает делюзиями.

— Это вот мне в благодарность за все годы службы фрау доктор Бройер, семье Бройер, детям? Издевки как над слабоумной старухой? Стать вторым сортом после какой-то девчонки, притащенной с улицы?

— Этого я не говорил.

Но Гудрун не слушала.

— Так тому и быть. Но и я несу ответственность. Вечера я обычно не отгуливаю, раз в доме столько работы, но сегодня возьму отгул. А вы сами скоро увидите, чепуха мои подозрения или нет.

— Куда вы собрались? — потребовал ответа Йозеф, но она протолкнулась мимо него, не сказав больше ни слова, держа перед собой газетную вырезку, как оберег.

Вонь рыбы, давно миновавшей расцвет жизни, прилетел в лицо Беньямину, как удар в нос, не успел он переступить порог кухни. Лили стояла в углу и разглядывала пару здоровенных бурых форелей, мутноглазых, сочащихся слизью. Брюхи у них были распороты, синюшно-серые внутренности вывалены на разделочную доску, а Лили копалась в них кончиком ножа.

— Тут должно быть золотое кольцо. Где кольцо?

— Что это? — спросил Беньямин, забирая у нее нож.

Лили продолжила разглядывать медленно расползающуюся кучу потрохов.

— Найти бы нам кольцо, все бы стало как надо. Я тебе говорила уже — никому не под силу воевать с Судьбой.

— Выйди, Лили, — сказал Беньямин, глянув на ее бледное лицо. — Подыши свежим воздухом. — Девушка выбралась на улицу, а он повернулся к Гудрун. — Я думал, хозяин велел не давать ей неприятных задач.

— Неприятных? Готовить нам на ужин славного лосося? У нее ничего толкового все равно не выходит.

— Может, ее научить надо.

— Такой простой работе — рыбу почистить? Ерунды не говори.

— Кроме всего прочего, она еще и несвежая, — заявил Беньямин. — Смердит до неба. Где ты ее взяла?

Гудрун пожала плечами.

— Кто-то принес прямо к двери. Нет у меня времени каждый день бегать на рынок. И с чего бы я бегала, когда в доме двое молодых? — Она подняла крышку с кастрюльки и уставилась на булькающее содержимое.

— Я это закопаю. — Беньямин сгреб отвратительное месиво в таз. — Нельзя такую дрянь подавать доктору, да и я тоже это есть не буду, точно. — Крышка со звонким лязгом легла обратно на кастрюлю. Гудрун повернулась к нему, уперев руки в боки.

— Ой ли, Ваше фу-ты ну-ты Величество? Ты у нас теперь главный по кухне?

— Будь я главный, Лили бы не посмели давать мерзейшие задания…

Гудрун словно растеряла всю злость. Она рассмеялась.

— Значит, бедная Золушка вас обоих заставила плясать под свою дудку. Может, вы оба еще не так запляшете — и скорее, чем думаете.