Пленник волчьей стаи - Юрий Пшонкин

Волк, до этого лежавший смирно, вдруг глухо зарычал, поднялся и, укоризненно посмотрев в глаза Человека, отошел.

Атувье раскрыл рот «Неужели Черная спина может угадывать то, о чем я только думаю?» — удивился молодой пастух, и суеверный страх сковал его тело.

— Черная спина! — крикнул вдогонку уходившему волку испуганный Атувье.

— Я не хотел тебя обидеть, я… думал плохо о твоих братьях. Не уходи от меня!

Волк остановился и долгим-долгим взглядом посмотрел на Человека. Потом нехотя, с достоинством вернулся на место, и снова лег..»

На исходо дня, когда уже густо посинели снега и солнце улеглось за белые зубья хребта, Атувье, как обычно, примял снег возле кедрача, готовя себе «постель». Сейчас он приготовил ее гораздо больших размеров, чем требовалось ему одному. И едва лег и втянулся в кухлянку, как сразу же Черная спина прижался к его ногам. Атувье приложил загрубевшие подошвы ног к густой шерсти волка и вскоре ощутил блаженное тепло. Сон пришел быстро — легкий, радостный; Атувье увидел свою Тынаку. Словно плывут они на бату[21] по реке, и Тынаку так любовно смотрит на него, что ему даже неловко стало… Потом они причалили к берегу и легли на песок. И Тынаку сама обняла его. Ах, какое счастье он испытал!.. Но что это? Неожиданно сквозь плеск воды послышались какие-то звуки… Атувье встрепенулся, высунул голову из кухлянки, сдвинул на затылок малахай, перестал дышать. Что это? Неужели он слышит звон колокольчиков?!

Черная спина проснулся раньше его и теперь стоял, словно окаменевший, напряженно вглядываясь в сторону одинокой сопки.

Атувье поднялся и тоже начал всматриваться туда. Он почти сразу разглядел, что прямо на них мчится оленья упряжка с человеком на нартах. А чуть позади взмывают над сугробом три темные точки. «Волки хотят убить оленей и человека!» — догадался Атувье.

Да, сейчас они имели на это право: ездовые олени — не олени из стада Человеков. На ездовых не распространялся Главный закон охоты. Это была просто добыча тундры. Как заяц, как дикий олень. Они имели право на эту добычу, потому что уже три дня почти ничего не ели. Великий повелитель — Голод разрешал им сейчас все.

Черная спина взглядом спросил вожака-Человека: «Можно и мне?»

Атувье грозно нахмурился, замотал головой, хрипло произнес;

— Нет! Если они убьют человека, я убью их! — и выхватил из ножен свой страшный даже для Черной спины нож.

…Молодой пастух Пелат возвращался из стойбища на берегу Вызенки в стадо. Недавно его жена родила сына. Это был их первый ребенок. Родственники сразу же примчались на олешках в стадо и сообщили Пелату радостную весть. Вместе с ними обрадованный отец прикатил в стойбище и увидел свое продолжение на этой земле!

Пелат погостил дома сколько мог и теперь возвращался назад радостный и гордый.

Еще дома Пелат решил, что, как только утки напьются талой воды и сядут на яйца в гнездах, он заберет жену и сына, и они начнут кочевать вместе. Всю дорогу от дома гордый Пелат напевал счастливвую песнь о сыне и жене. И о себе тоже. Вот какой он молодец — сына заимел! Не беда, что до кочевки еще десять чаевок: счастливому человеку даже длинная дорога не в тягость.

Погоню Пелат увидел не сразу. Сначала он услышал вой — страшную песню волков. Но услышал слишком поздно — своя песня и шуршание полозьев нарт помешали ему услышать волчью песню раньше. А когда услышал и оглянулся назад, трое страшных преследователей были рядом. Пелат схватил старенькую, с разбитым прикладом одностволку, перевитую ремешком из лахтачьей шкуры, трясущимися руками кое-как взвел курок и, обернувшись, нажал на скобу. Щелкнул боек, но выстрела не последовало. Осечка! Пелат взвел курок еще раз и тут только вспомнил, что ружье не заряжено. А два драгоценных жакана лежали в меховом мешке. Пока он будет их доставать и заряжать — волки догонят его… Прощай, сын! Пелат вскрикнул и в отчаянии с силой хлестнул гибким тиинэ[22] по крупу белого однорогого вожака упряжки. Олень дернулся, всхрапнул и, задрав морду, прибавил ходу, увлекая в бешеную скачку палевого молодого собрата. Оглянувшись, Пелат уже хорошо различал раскрытые пасти преследователей. Вдруг однорогий рванулся в сторону, и Пелат едва не вылетел из нарт. Он снова поднял тиинэ, но рука его застыла на полувзмахе!

Ой-е! Прямо на оленей несся еще один волк! Большой! Страшный! Вот он, совсем рядом. Прощай, сын!

Но волк, жутко оскалясь, пронесся мимо!

Пелат, не помня себя, повернулся ему вслед — и брови его полезли вверх от удивления: большой волк с черной, спиной вдруг сшиб грудью передового преследователя, и пастух услышал, как испуганно взвизгнул поверженный.

Олени понесли нарты с седоком так, словно они хорошо отдохнули. Пелат привстал на полозья и для верности начал суматошно тыкать костяным наконечником тиинэ в ляжки верных животных. Он хотел еще раз оглянуться, но погоныч снова замер в его руке; на пригорке, в свете затухавшего в горах малинового костра от угасавшего солнца, Пелат увидел большого человека в рваной кухлянке. В руках человека тускло блестел нож.

Олешки, верные олешки, задыхаясь и кашляя, уносили нарты все дальше и дальше, а Пелат, преодолевая страх, нет-нет да и оборачивался назад, вглядываясь в неподвижно стоявшего человека. Да, это был именно человек! Живой! Пелат хорошо видел, как он поднял руку, словно попрощался…

Вскоре по кочевьям и стойбищам разнеслась удивительная весть: с одной из волчьих стай охотится какой-то человек-великан.

— Так уже было, — говорили старики, покуривая трубки, — Волки глазами уводили человека за собой.

— Так уже было, — говорили всезнающие шаманы, — Волки — хозяева тундры.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 

Весна осторожной росомахой подкрадывалась к стране оленных людей. Ее приход в эти глухие, безмолвные края, как всегда, был робок, едва приметен. Еще нередко налетали буйные, тугие ветры, принося с собой заряды то липкого, мохнатого, то мелкого, колючего снега, а потом опять сковывали Землю трескуны-морозы, и воздух стекленел, обжигал дыхание. Но все чаще и чаще небо освобождалось от облаков, словно отворялось, и тогда было видно, что оно становится синее, глубже. В такие, дни прямо на глазах набухали сугробы; из-под белой накидки свежих наметов начинали проступать грязноватые пятна старых снегов. В лунные ночи на полянах, на крепко спекшемся насте собирались табунки зайцев, затевая свадебные игрища. В берлогах ворочались медведи, тяжело пробуждаясь от спячки.