Михаил Строгов - Жюль Верн

Мужик вел своего гостя прямиком на станцию, как вдруг, посреди узкой улочки, Михаил Строгов, резко застопорив, укрылся за выступом стены.

— Что с тобой? — живо спросил мужик, очень удивленный этой стремительностью.

— Тихо, — поспешно бросил в ответ Михаил Строгов, приложив к губам палец.

Со стороны главной площади как раз показался отряд татар, который затем свернул на ту улочку, куда уже успели углубиться Михаил Строгов и его спутник.

Во главе отряда, состоявшего из двух десятков конников, ехал офицер, одетый в очень простой мундир. Хотя он то и дело бросал по сторонам быстрые взгляды, заметить Михаила Строгова, быстро отпрянувшего в сторону, он не мог.

Отряд двигался по улочке крупной рысью. Ни офицер, ни его сопровождение не обращали на жителей ровно никакого внимания. Несчастные едва успевали отскочить в сторону. Послышался чей-то сдавленный крик, за которым тут же последовали удары копий, и улочка мгновенно опустела.

Когда отряд умчался, Михаил Строгов, обернувшись к мужику, спросил:

— Кто этот офицер?

Лицо его в эту минуту было бледным, как у мертвеца.

— Иван Огарев, — ответил сибиряк хриплым от ненависти голосом.

— Он! — вскричал Михаил Строгов в порыве ярости.

В офицере он узнал пассажира, который ударил его на почтовой станции в Ишиме!

И словно при свете внутреннего озарения ему тут же вспомнился — пусть даже виденный мельком — старый цыган, чьи слова поразили его на рыночной площади в Нижнем Новгороде.

Михаил Строгов не ошибался. Эти двое были одним и тем же лицом. Да, именно в одежде цыгана, замешавшись в труппу Сангарры, Иван Огарев смог выбраться из Нижегородской губернии, куда явился, чтобы среди толпы иностранцев, съехавшихся на ярмарку из Центральной Азии, найти себе сообщников и вовлечь их в выполнение своего дьявольского замысла. Сангарра и ее цыгане, настоящие платные шпионы, были ему полностью преданы. Это он на рыночной площади произнес в ту ночь необычную фразу, смысл которой Михаил Строгов смог понять лишь теперь; это он плыл на борту «Кавказа» с целой ватагой бродяг; это он, по той, другой дороге — от Казани до Ишима, — перевалив через Урал, доехал до Омска, где теперь чувствовал себя властелином.

Иван Огарев прибыл в Омск едва ли три дня назад, и если бы не та мрачная встреча с ним в Ишиме, не происшествие, на три дня задержавшее Строгова на берегах Иртыша, — Михаил Строгов заведомо опередил бы его на пути в Иркутск!

И как знать, скольких несчастий удалось бы избежать в будущем!

В любом случае и более чем когда-либо Михаилу Строгову следовало избегать Ивана Огарева и не попадаться ему на глаза. А уж когда придет время для встречи лицом к лицу, он сумеет встретиться с ним — будь тот даже властителем всей Сибири!

Вдвоем с мужиком-провожатым они продолжили свой путь через город и добрались до почтовой станции. Выехать среди ночи из Омска через какой-нибудь пролом в крепостной стене трудности не представляло. А вот купить взамен прежнего тарантаса повозку оказалось делом невозможным. Их не было ни в продаже, ни в прокате. Но какая нужда в повозке была у него теперь? Разве не остался он — увы — один? Нужна была только лошадь, и, к великому счастью, такую лошадь ему повезло заполучить. Это было сильное животное, способное вынести длительное напряжение и сослужить Михаилу Строгову, опытному всаднику, добрую службу. За лошадь были заплачены хорошие деньги, и через несколько минут можно было тронуться в путь.

Было четыре часа вечера. Чтобы воспользоваться проломом в крепостной стене, Михаилу Строгову пришлось дожидаться ночи, и, не желая лишний раз показываться на улицах Омска, он остался на почтовой станции, велев подать себе какой-нибудь еды.

В общем зале набралось много людей. Как и на российских вокзалах, встревоженные жители заходили сюда узнать последние новости. Кто-то говорил о скором прибытии корпуса русских солдат — только не в Омск, а в Томск, — которому приказано освободить этот город от татар Феофар-хана.

Михаил Строгов внимательно прислушивался к тому, что говорилось, но сам в разговоры не вступал.

И вдруг он вздрогнул от крика, который проник ему в душу, а произнесенное слово застыло у него в ушах:

— Сынок!

Перед ним стояла его мать, старая Марфа! Охваченная трепетом, она улыбалась ему! Протягивала к нему руки!..

Михаил Строгов поднялся. И уже хотел броситься к ней…

Но мысль о долге, о серьезной опасности, таившейся для его матери и его самого в этой нежданной встрече, остановила его столь внезапно и властно, что ни один мускул не успел дрогнуть на его лице.

Народу в общем зале собралось человек двадцать. Среди них могли оказаться шпионы, да и разве в городе не знали, что сын Марфы Строговой нес службу в корпусе царских курьеров?

И Михаил Строгов не двинулся с места.

— Мишенька! — воскликнула его мать.

— Кто вы, добрая женщина? — спросил Михаил Строгов, скорее пробормотав, чем произнеся эти слова.

— Кто я? Ты спрашиваешь, кто я? Дитя мое, разве ты уже не узнаешь свою мать?

— Вы ошиблись!.. — холодно ответил Михаил Строгов. — Случайное сходство ввело вас в заблуждение…

Старая Марфа подошла к нему вплотную и взглянула прямо в глаза:

— Разве ты не сын Петра и Марфы Строговых?

Михаил Строгов отдал бы жизнь за возможность открыто обнять свою мать!.. Но если бы он уступил чувству, все было бы кончено и для него, и для нее, и для той миссии, выполнить которую он поклялся!.. Преодолевая себя, он закрыл глаза, чтобы не видеть невыразимой боли, исказившей дорогое лицо; убрал за спину руки, чтобы не сжать в них дрожащие ладони, искавшие его.

— Я в самом деле не знаю, что вы хотите сказать, добрая женщина, — выговорил он, отступая назад.

— Мишенька! — еще раз воскликнула старуха мать.

— Меня зовут не Миша! Я никогда не был вашим сыном! Я Николай Корпанов, иркутский купец!..

И, резко повернувшись, он покинул общий зал, в последний раз услышав жалобный возглас:

— Сынок! Сынок!

Собрав остатки сил, Михаил Строгов зашагал прочь. Он не видел, как его старая матушка почти без чувств упала на скамью. Но в тот момент, когда смотритель станции бросился помочь ей, старая женщина выпрямилась. Внезапная догадка озарила ее сознание. Чтобы ее сын не признал ее? Этого не могло быть! Но и сама ошибиться, приняв за сына чужого человека, она тоже не могла. Это конечно же был ее сын, и если он ее не узнал, значит, не захотел, не должен был узнать, стало быть, у него были на это какие-то страшные причины! И тут она, отринув материнские чувства, сосредоточилась на единственной мысли: «А что, если я, того не желая, погубила его?»

— Я, верно, сошла с ума! — объяснилась она с теми, кто ее спрашивал. — Мои глаза подвели меня! Этот молодой человек мне вовсе не сын! У него другой голос! Забудем об этом! А то он, не дай Бог, будет всюду мерещиться мне!

Не прошло и десяти минут, как на почтовой станции появился татарский офицер.

— Марфа Строгова? — спросил он.

— Это я, — ответила старая женщина так спокойно и с таким умиротворенным лицом, что даже очевидцы только что слупившейся встречи ее просто бы не узнали.

— Пошли, — сказал офицер.

Марфа Строгова твердым шагом последовала за офицером и покинула почтовую станцию.

Через некоторое время Марфа Строгова оказалась на биваке посреди большой площади пред Иваном Огаревым, которому уже успели доложить обо всех подробностях случившегося.

Подозревая, что произошло на самом деле, Иван Огарев захотел самолично допросить старую сибирячку.

— Твое имя? — грубо начал он.

— Марфа Строгова.

— У тебя есть сын?

— Да.

— Где он?

— В Москве.

— У тебя нет от него известий?

— Нет.

— С каких пор?

— Уже два месяца.

— А кто же тот молодой человек, которого ты на почтовой станции только что назвала своим сыном?

— Один молодой сибиряк, которого я приняла за него, — ответила Марфа Строгова. — Это уже десятый, кто показался мне сыном — с той поры, как город заполонили иноземцы! Он видится мне повсюду!

— Значит, этот молодой человек был не Михаил Строгов?

— Нет, это был не Михаил Строгов.

— А знаешь, старая, — я ведь могу приказать пытать тебя, пока ты не скажешь мне правду?

— Я сказала правду, и пыткой тут ничего не изменишь. Я не откажусь от своих слов.

— Так этот сибиряк был не Михаил Строгов? — еще раз спросил Иван Огарев.

— Нет! Это был не он, — второй раз повторила Марфа Строгова. — Уж не думаете ли вы, что я просто так откажусь от сына, которого даровал мне Бог?

Иван Огарев злобно посмотрел на старую женщину, которая откровенно не боялась его. Он не сомневался, что в молодом сибиряке она узнала сына. А значит, если сначала сын отрекся от своей матери, а в свой черед и его мать отреклась от него, то причиной тому могло быть нечто очень серьезное.