Тайна Великого Посольства Петра Великого - Олег Гриневский

Накануне Лефорт все уши прожужжал, растолковывая царю правила венского протокола:

Свидание будет в столовой галерее. Оба монарха в сопровождении свиты должны войти в галерею одновременно с противоположнык концов и, двигаясь медленно навстречу друг другу, встретиться посредине, как раз у пятого окна. Не забудьте, мин херц, у пятого окна! И Боже вас упаси - ни слова о делах. Так требует венский протокол!

Петр шагнул в залу и тотчас увидел, что навстречу ему вышел маленький человечек с узким лицом, вялым взором больших, задумчивых глаз и крупным мясистым носом. Пышные усы плохо скрывали отвислую нижнюю губу и выдающийся подбородок - фамильные черты, которыми отмечены, если не сказать обезображены, все Габсбурги. Леопольд - а это был он - казался старым и нездоровым. Он был в шляпе, из-под которой на узкие плечи ниспадали слишком правильными рядами длинные локоны обязательного для того времени высокого парика.

Сообразив, что перед ним император, Петр стремительной походкой направился прямо к нему. Настигнув вяло бредущего мимо третьего окна австрийца, Петр сразу же заговорил с ним по-русски.

Боже, что тут было! Придворные буквально оцепенели от ужаса. На их глазах происходило святотатство - нарушался протокол. Что будет с Петром? Что ждет их?

Но когда оба суверена удалились в нишу у окна в сопровождении одного лишь Лефорта, служившего переводчиком, придворные вздохнули с облегчением: молодой царь относился к их хозяину с явным уважением и даже почтением. После обмена приветствиями император предложил царю сесть и надеть шляпу, а тот долго отказывался. Наконец сел, но тотчас снял шляпу. Леопольд тоже снял шляпу, и они беседовали с непокрытыми головами. Леопольд обращался к молодому царю, может быть, несколько неуклюже, но по-императорски, даже изысканно. Он называл его "господин брат".

Обо всем этом долго потом шептались любопытные придворные, а позднее записали в толстых церемониальных и протокольных журналах, чтобы навеки сохранить эти таинства для потомков.

Действительно, странную картину являло свидание двух столь непохожих людей - ни по внешнему облику, ни по характеру. Придворные потом отметят, что 26-летний Петр необычайно высок ростом, порывист и одет в темный кафтан голландского покроя с поношенным галстуком, при вызолоченной шпаге, но без темляка*. Он показался составителям протокола немного сутулым, хотя, впрочем, довольно стройным молодым человеком с приятным выражением лица, насколько его можно было рассмотреть издали. Все правильно. При своем огромном росте Петр был узок в плечах и отнюдь не выглядел богатырем. Сохранившиеся костюмы царя сшиты на человека, носящего одежду нынешних 46 - 48-го размеров. По нашим меркам это типичная фигура сегодняшнего акселерата - двухметровый рост и узкие плечи.

Беседа продолжалась всего 15 минут. Приблизительное ее содержание Лефорт сообщил затем в одном из писем в Женеву. Петр, пишет Лефорт, назвал цесаря братом и говорил ему, что приехал приветствовать его как величайшего государя христианского мира, и просил подтвердить существующий между ними союз. Пусть император не обижается, что он, царь, не мог прибыть ранее: важные дела, которые были у него н Голландии и Англии ради снаряжения морских сил для войны, были причиной замедления. Цесарь, продолжает Лефорт, выражал свое полное удовольствие по поводу этого приветствия.

После беседы Петр тем же путем чинно спустился в сад. Но тут уже не сдержался и дал выход накопившейся энергии: вскочил в маленькую лодочку у игрушечного пруда и стал быстро грести, обогнув пруд несколько раз.

Долго потом, как круги по воде, расходились из Вены сообщения послов о пребывании Петра. Например, в Мадрид от испанского посланника: "Он не кажется здесь вовсе таким, каким его описывали при других дворах, но гораздо более цивилизованным, разумным, с хорошими манерами и скромным".

ГЛАВА II НАСЛЕДСТВО

Зачем Петр ехал в Вену? Не для того же, чтобы познакомиться с этим унылым честолюбцем Леопольдом I.

О Великом посольстве Петра написано столь много, что, ей-богу, не хочется ворошить и повторять все, что сказано и хорошо известно еще со школьной скамьи. Да, Петр едет учиться, познавать Европу ее политику, техническое мастерство, науку, культуру. Ученые, которые столетия спустя по крупицам разберут его неуемную деятельность и придут к такому выводу, может быть, и правы. Так оно, очевидно, и выглядит через столетия. Но если бы самому Петру довелось прочитать об этом накануне своего очъезда их Москвы 9 марта 1697 г., то он наверняка бы удивился, а то и осерчал бы и, не дай бог, побил - крут был на расправу великий государь.

Ехал-то он с совершенно четкой и конкретной целью. О ней громогласно возвестил думный дьяк Емельян Украинцев: едет посольство ради "подтверждения прежней дружбы и любви для общих всему христианству дел, к ослаблению врагов креста Гослодня, салтана тульского, хана крымского и всех бусурманских орд". Точно сказал дьяк. Цель посольства была сугубо дипломатической - оживить союз против турок, привлечь к нему новых сторонников. А заодно закупить снаряжение и нанять иностранных специалистов для армии и флота. Дело понятное - война. Но кто из нас, отправляясь в дальние страны, скажем в служебную командировку, не мечтает посмотреть, как живут тамошние люди. Тоже и Петр - ему было всего 26 лет.

Однако, как нередко случалось в его деяниях, которые совершались в основном по наитию, как бы мы сказали сегодня - без концептуальной проработки, то, что поначалу представлялось главным, отошло на задний план, а второстепенное вышло вперед и оказалось что ни на есть главным. Так случилось и с Великим посольством. Его дипломатическая цель, стоявшая во главе дела, не прошла, а проще сказать - провалилась. Зато побочные замыслы осуществились как нельзя лучше.

Но историю, что не раз случалось у нас, начали переписыватъ применительно к совершенным деяниям. Первым приложил к этому ловкую руку П. П. Шафиров. В сочинении о внешней политике России, написанном много лет спустя после Великого посольства (а его читал в рукописи и правил сам Петр), указывались уже три цели путешествия:

- узнать политическую жизнь Европы, ибо ни сам царь, ни его предки ее не видывали;

- устроить свое государство в политическом и, особенно, в военном отношении по примеру европейских государств;

- своим примером побудить подданных к путешествиям в чужие края.

Как видите, дипломатическая цель Петровой поездки как-то выпала. О ней стали забывать и другие. И получилосъ нечто вроде триумфального шествия по Европе.

На самом деле все было куда как сложнее. И столь привычный нашему сердцу образ царя-плотника с топором в руках, наверное, давно пора дополнить образом умного и расчетливого, хотя и импульсивного, политика.

* * *

Молодому Петру досталось тяжелое наследство. Но едва ли не самыми трудными были дела внешние. Два столетия после обретения национальной независимости прошли для России в непрекращающихся тяжелых войнах, каких не видела ни одна страна, ни одна нация Европы. Войнах, которые требовали всей энергии, всех сил.

Эти войны не имели конца, а враг никогда не исчезал, если даже и бывал разгромлен или с ним заключался мир. Затянувшиеся на столетия, их как-то совестно втискивать в прокрустово ложе привычных нам понятий наступательных или оборонительных войн. Жалкие обрубки, которые остаются после такой экзекуции, могут лишь смутно напоминать те великие и трагические события, которые происходили на самом деле. В равной мере это относится к понятиям справедливых или несправедливых войн. Потому что эти войны нельзя назвать войнами ни за национальное освобождение, ни за объединение страны. Их едва ли можно характеризовать и как борьбу против агрессии. Но их нельзя считать и колониальными войнами или войнами за территориальные приобретения. В чистом виде они не были ни одной из них, потому что объединяли все эти черты.

Эти непрерывные войны были как одна тяжкая война народа, находившегося на пороге Европы и Азии, на великой линии, разделявшей оседлый мир и кочевые племена, там, где сталкивались между собой христиане, мусульмане и язычники. Народа, который, несмотря на все лишения, сумел сохранить свою национальную сущность и культуру. Народа, которому в одно и то же время пришлосъ вести борьбу за возвращение отчих земель, захваченных католиками и мусульманами, и осваивать, колонизовать огромную и суровую землю - большую, чем весь континент Северной Америки.

Летопись этого прифронтового образа жизни русского народа запечатлена в датах основания городов наших. Практически одновременно они возводились в Сибири, на Дальнем Востоке и в Центральной России. Признаюсь, я был поражен этой одновременностью, над чем раньше как-то и не задумывался.

Так в Сибири на расстоянии многих тысяч километров от Москвы появились: Тюмень - 1586, Тобольск - 1587, 0бдорск - 1595, Нарым - 1596, Томск - 1604, Енисейск - 1619, Красноярск - 1628, Якутск - 1632, Нижнеколымск - 1644, Охотск (на Тихом океане) - 1649.