Марафон нежеланий - Катерина Ханжина

Когда число граффити (примерно за год) перевалило за десять, об Ангеле заговорили все. В городах стали появляться его подражатели. Несмотря на то что Ангел нигде не заявлял о себе, не давал секретных интервью, настоящие поклонники его творчества могли отличить те граффити от настоящих – в них были просто слова на стене, а в граффити Ангела – наша жизнь.

Мы чувствовали, что он один из нас. Не взрослый, играющий в подростка, и не румяный мальчик, притворяющийся сломленной душой. Потом в интернете стали появляться полные версии стихов, какие-то были действительно похожи на Ангела, тогда как другие разбивали его мир образов парой слов. А потом… Одно крупное издательство объявило о печати сборника стихов Ангела. Появились статьи с короткими интервью (с ним связывались через анонимный имейл, который предоставило издательство). Такими отстраненными, но в то же время искренними.

«– Одна фраза, которую бы ты сказал всем тем детям, которые боготворят тебя?

– Я тоже ребенок, я вас понимаю!»

Или вот это:

«– Почему ты все-таки решил опубликовать сборник?

– Я никогда не думал выпускать книгу. Мне нравилась идея создания мест, где будут собираться самые хрупкие души города. Но со временем эти места превратились в массовые достопримечательности, как купеческие особняки и китчевые скульптуры. Ребят оттуда прогоняют, где-то, по-моему в Тюмени, мою стену даже отгородили решетчатым забором. Я не хотел прекращать диалог с моими друзьями, поэтому согласился на публикацию».

Писали, что это одаренный парень 14–15 лет, который уже поступил в университет и там мучился от непонимания. От тоски по внезапно закончившемуся детству он и начал писать.

Особой популярностью пользовалась теория, что он уже покончил с собой, после тех десяти граффити, а сборник решила выпустить его семья, на память. Особенно почитавшие молчание Ангела говорили, что это не его стихи и интервью, просто лже-Ангел хочет заработать денег. Даже фотография, появившаяся в анонсе на сайте издательства, их не убедила. На фото худой парень в огромной черной толстовке и вытянутых черных джинсах стоял спиной и писал первые строчки на той самой первой стене в Казани. Эту фотографию и решили поместить на обложку сборника.

С такой скоростью сборники поэзии в новейшей истории России еще не раскупали. А после выхода – тишина.

Критикой я тогда не интересовалась. Но сборник почти не обсуждали. Думаю, как и мне, всем было страшно написать: «И? Это то, чем мы горели?» А вдруг все остальные, кроме меня, поняли, прочувствовали?

Ангел пропал. Больше ни одного интервью, ни одного граффити. Дом с той стеной в нашем городе снесли через пару лет. Мы повзрослели, кто-то променял тяжелый рок на инди-песенки, кто-то ушел на самое дно с атрофированными героином венами, кто-то скинул кокон подростковой некрасивости и превратился в прекрасную бабочку, которой не нужны меланхолия и трещины, – она порхает между фитнес-клубами и курсами какого-нибудь тайм-менеджмента, пишет заметки о позитиве и личной продуктивности. Об Ангеле я больше не слышала, да и не вспоминала в последние годы.

И вот он, а точнее, она стоит передо мной. Легенда моей юности. Сначала я подумала, что это еще одна мистификация Лины. Между ее сочиненными на ходу строчками и теми четверостишиями – ничего общего.

– Я испугалась ответственности. Каждый раз от меня ждали большего. Мне казалось, что каждую строчку рассматривают под самым мощным микроскопом. Мне хотелось творить только по вдохновению, не постоянно. Выдавливать что-то из себя – это не про ту меня. Будничные строчки я обычно даже не перечитывала и тем более не редактировала. Просто быстро записывала в блокнот и убирала в ящик. Иногда я приходила на места со своими граффити, слушала, что говорят. Боже, как они толковали мои слова. Сколько всего обнаруживали, чего я даже не подразумевала. И все ждали, ждали нового… После каждого нового граффити я неделю-две не пользовалась интернетом, чтобы не знать, что говорят. А потом сутками читала отзывы, теории. И думала: фух, в этот раз получилось, они все еще меня любят. Успокаивалась, пока новые строчки не начинали зудеть. Буквально. У меня была нервная чесотка, пока я не напишу слова на стене. Я знала, что наступит день, когда не откликнется. И я, и мои поклонники – мы вырастем. И пока меня не растоптали, я решила выпустить сборник. Разгребла все свои блокноты, надергала самые достойные строчки и отправила в издательство. Там мне сначала не поверили. Пришлось отправить фото, хорошо, что сестра меня сфотографировала в тот первый раз. После него я всегда ходила одна, потому что она критиковала все – от слов до ровности шрифта и выбранной поверхности. Точнее, не ходила, а ездила. Хотелось быть повсюду. После сборника я почувствовала, как с меня спал тот груз ответственности «голоса поколения». Сейчас Лина Винтерс просто сетевой поэт, один из тысячи, никого не цепляет, и никто от нее не ожидает прорыва.

– Почему Ангел Смертин?

– Все просто – Ангелина Смертина. Я же говорила, что мое имя – настоящее.

– И грязные истории, связанные с ним?

– Ну, я подумала, что вы знаете Ангела и можете догадаться по созвучию. Мои одноклассники вот даже о нем не слышали, но это совсем другой контингент. А грязь… В Тюмени под моими строчками про «вены жизни» двое подростков перерезали себе вены, девочка умерла, а парня спасли. Не много ли ответственности для пятнадцатилетней меня? Я сама хотела сброситься с крыши, но наверху мне пришли строчки про «поломанные крылья на ветру», и я решила сначала записать их. А потом… Просто струсила, наверное…

– Почему в нашей стране, особенно оберегающей хрупкую детскую психику, после того случая самоубийства сборник допустили к печати? – Кажется, Антон всегда оставался журналистом.

– Мои родители заплатили семье той девочки. Была всего пара публикаций о совпадении самоубийства с моими строчками. Но ее родители потом все отрицали.

Мы все замолчали. То есть все, что она рассказывала, – правда? Я обвиняла ее в легендаризации биографии, но ведь я сама такая, а она…

Адам поглаживал Лину по спине и уже хотел что-то сказать, как Антон жестко спросил:

– Зачем тебе «Джунгли», если ты не стремишься стать известной поэтессой? Деградируешь, а не развиваешься?

– Я хочу найти баланс. Золотую середину между той вершиной, на которой я была, и тем дном, где я сейчас. Хочу, чтобы люди проще относились к написанному, ценили мимолетность, искреннюю простоту и скорость мысли.

– Предлагаю тебе возродить Ангела Смертина. Если ты выстоишь перед ожиданиями тех выросших подростков,