Марафон нежеланий - Катерина Ханжина

– Мне с детства снится, что если проехать из моего района мимо водохранилища, то за ним будет настоящее море, с пустынным каменистым пляжем и чайками. Каждый раз дорога одинаковая, и пляж тот же. Я даже помню, на какую скалу лучше не лезть из-за осыпи, а с какой открывается самый открыточный вид, – не задумываясь, выпалила я, потом зачем-то добавила: – Наверное, потому что в детстве я так мечтала о море, а у нас с мамой не было денег даже на экскурсионную поездку за город.

– Так опиши этот пляж. – Антон задал этот вопрос про место так вовремя. Я как раз заметила, что времени до вечерней беседы осталось совсем немного, а из словосочетаний-карамелек у меня ничего складного не получалось.

– Спасибо за идею. А у тебя есть такое место? – Кажется, я впервые общалась с ним один на один, не в гуле общих комментариев и фраз. Перед ним я оробела и казалась себе неуместной, громоздкой, как невнятный набросок в тяжелой золоченой раме.

– Есть. Сегодня про него расскажу, – он улыбнулся. Тоже впервые.

Я стала думать над сюжетом рассказа, как сделать его интересным, а не похожим на жалобы девочки. Как вдруг образы стали врываться вспышками молний, как в майскую беспощадную грозу.

Это не будет рассказ про меня. Место, которое не существует в реальном мире, но которое снится нескольким людям; они могут общаться там, во сне, но в реальности никогда не встретятся. Они понимают, что во сне они могут быть такими, какие есть, и позволяют себе по-настоящему жить, выжимая ночные часы до последней капли сотой доли секунды.

Я быстро-быстро писала в блокноте, как будто бежала, спотыкаясь, но не обращая на это внимание. Такие моменты случались со мной не часто, но когда они происходили, это было что-то наркотическое, не от нашего мира. За каждым образом стояло еще несколько. В предложения с готовностью, как будто для этого момента они и хранились в голове, вплетались какие-то давно сочиненные строчки и наблюдения, подсмотренные краем сознания. Дыхание сбивалось, как от настоящего бега, но остановиться я не могла. Это было то самое чистое вдохновение, введенное прямо в вену и мчавшееся в сердце на бешеной скорости. Отпускать нельзя.

Через пару часов я закончила. Руки еще тряслись, но сознание понемногу возвращалось в сад с тропическими испарениями.

Я перечитывала текст со слезящимися от восторга глазами. Правила грамматические ошибки, расставляла запятые, гордо улыбалась игре слов в диалогах героев и больно щипала себя, чтобы не заплакать в финале.

Перед чтением я была так возбуждена. А вдруг кто-то написал что-то похожее? Мне нужно прочитать первой! Чтобы меня запомнили, чтобы не сидеть, мучительно ожидая своей очереди.

Мне нравился подход Адама к презентации наших работ. Он просил нас не объяснять, а просто рассказывать и показывать.

В картине Риты я, конечно же, узнала тот ее сон с украденной лунной дорожкой: ее большеглазая девушка стояла на ночном пляже – в ногах пустая рама от картины, ладони протянуты к нам и светятся золотом.

Мы делились своими ощущениями – и с каждым высказавшимся человеком картина становилась многомернее, подтверждая вчерашние слова Тимура на лекции.

Я первый раз читала свою работу на публике. Руки тряслись, я заметила, как усмехнулся Тимур, когда у меня не сразу получилось перевернуть страницу.

– Это как будто про нас, про «Джунгли». Мы бы ни за что не встретились все вместе в реальной жизни. А здесь – как во сне… – первой заговорила Рита.

– Я тоже сразу подумал про нас, – сказал Сава.

– Нам нет места в реальном мире, – с пафосной печалью добавил Лёва.

– Роза, ребята правы? Это про «Джунгли»?

– Вообще-то нет. Может быть, я подсознательно думала о нас. История пришла мне в голову пару часов назад. Я не знала, о чем написать, а Антон мне подсказал.

– Интересно. Антон, а о чем написал ты?

– Мне со студенческих времен снится одно место. Это комната. Почти пустая: только матрас на полу, несколько томиков Блока и много почти догоревших свечей. Там мрачно и холодно. Я все время кого-то жду, сидя на полу. Но как только я чувствую, что этот человек стоит за дверью, не решаясь войти, я просыпаюсь. Я решил написать письмо тому человеку.

До этого все, что делал и говорил Антон, меня не задевало. Казалось, что он занимается только для вида, чтобы его не трогали, и в свободное время он мог делать что-то свое. А это «свое» оказалось бьющими в солнечное сплетение простыми, искренними фразами. Без пафоса, с редко употребляемыми словами, от которых возникают точные образы, без каких-либо колебаний. Его словосочетания («твоя кожа селенитового оттенка», «блеск драгоценных глаз, как серебряное копытце из твоей любимой сказки») хотелось превратить в украшения и хранить в малахитовой шкатулке.

– Так, значит, ты знаешь, кто должен войти в ту комнату?

– Догадываюсь.

– Антон, расскажи нам.

– Не уверен, что хочу кому-то об этом рассказывать.

– Несчастная любовь, – восхищенно прошептал Адам, подойдя к Антону. Он положил руки ему на плечи и сказал: – Это одна из самых прекрасных вещей на свете. Особенно когда объект по-неземному красив, а субъект трагически талантлив. Это стояло у истоков каждого второго шедевра.

– Ничего такого. Просто первая настоящая влюбленность, которая как-то глупо и неожиданно оборвалась. – Антон сделал шаг назад и скрестил руки на груди. – Ничего поэтического. Обычная проза жизни.

– Тогда почему ты думаешь, что это она?

– После нее я всех отпускаю. А с ней не успел попрощаться.

– Каждая смерть близкого человека – это импульс творить еще усиленнее. Жить ярче и жаднее. – Он похлопал Антона по плечу.

Антон снова шагнул назад и хотел что-то сказать, его глаза блеснули гневом. Но потом выражение лица стало его повседневным, безразличным. Он лишь кротко кивнул.

Глава 14. Эгберт ван дер Пул. «Вид Делфта после взрыва»

Следующий день был обычным, насколько он может быть обычным в «Джунглях». Днем мы рисовали под руководством Венеры и Адама. Вернее, под руководством Адама. Венера, как и мы, ловила каждое движение Адама, каждое его слово. Она кивала и громко смеялась, когда он шутил, – как будто это ее ребенок выступает на утреннике. Поэтому особенно противно было смотреть на то, как он поглаживает ее, сидящую за этюдником, по спине, ведя руку от поясницы вверх по позвоночнику до плеча – тут она всегда наклоняет голову и целует его кисть.

«Как можно злиться на нее!» –