Евангелист Иван Онищенко - Юлия Крюденер

заменит человеку в ином, сокровенном, мать или отца, или сестру. Кроме любви к людям у человека есть потребность в сокровенной любви, любви, где ложится на плечо добрая рука друга, в которой капают на твою голову слезы матери, где останавливается на тебе добрый взгляд отца. И Иван уже очень истосковался по дому.

Вот и родное село Основа. Еще издали он увидел деревянную церковь на пригорке, которая выглядывала из-за начинавших зеленеть высоких деревьев. Вот дорога спускается вниз, вот кладка через речушку, поросшую ряской. У речки все еще мертвым был большой дуб, который он хорошо помнил с детства, но вербы уже ярко зеленели. Вот и проулок после речки, по бокам его - канавы, заросшие дерезой, вот хатка бабы Курилихи, а дальше - площадь. А слева - вторая хата его, Ивана, их семьи, труд его родного отца.

У хатки Курилихи Иван, завидев старуху, вносившую в дом ведро с водой, остановился. Старуха всматривалась в прохожего, не узнавая его. Иван снял картуз и поклонился.

- Бабушка Устя, не узнаете Ивана? - приветливо сказал Они-щенко.

Курилиха поставила ведро, вытерла руки о передник и, не торопясь, вышла на улицу.

- Ваня, Иван Федорович! - заулыбалась она и подняла край передника к глазам. - Какой же ты большой стал. Не узнать тебя. Ну иди, иди, сокол, домой, там тебя уже заждались. Галина Дмитриевна все спрашивает: "Где же наш Ваня?" Только то и знали, если кто передаст; видели Ивана там или слыхали про него от того-то. Ну слава Богу, пришел живой и невредимый.

Мать первая увидела сына еще у калитки. Лицо ее скривилось от готовности заплакать, она хотела было бежать к нему, но сын уже подходил к ней, снимая мешок с плеча. Он положил мешок на землю, снял картуз и крепко обнял мать. Мать заплакала, подняла лицо и улыбнулась Ивану, своему первенцу.

- Ну и слава Богу, Ванечка, наконец пришел ты домой. Мыс Надей особенно молились о тебе, - шептала она, гладя рукой его голову.

- Ваня, Ваня! - закричали детские голоса, и к старшему брату подбежали младшие братья и две сестрички. Он их в охапку обнял, по очереди потрепав по непричесанным головкам.

- Повырастали вы все. А где же Надя?

- Я тут! - послышался молодой голос, и к Ивану подбежала тринадцатилетняя девочка.

Иван поднял ее над собой и поцеловал в высокий лоб, опустив на землю.

- А где тато? - спросил он у девочки.

- Он поехал по делам на хутора, - сказала мать. - К вечеру будет дома.

- Ну вот я и дома, - удовлетворенно говорил Иван, идя к хате в сопровождении своей семьи.

- Мы тоже соскучились! - хором говорили детские голоса, заходя с ним в дом. Переступив порог, они преклонили колени, и все помолились, благодаря за все Бога. Два братика втащили в коридор мешок Ивана. Он снял сумку с провизией с плеча и вытряхнул содержимое на стол. Целая куча мелких белых бубликов вперемежку с конфетами предстала перед глазами детей.

- Ешьте, - сказал Иван, - только не ссорьтесь. Или вы теперь, наверное, не ссоритесь.

- Все бывает, - сказала мать, любуясь сыном и готовя ему на стол.

Вскоре Иван, умывшись и надев чистую рубашку, сидел за столом и кушал вкусно пахнувший украинский борщ, а дети наперебой рассказывали ему все свои новости, все радости и печали.

- А я, Ваня, каждый день молилась о тебе, - сказала Надя.

- А мы копаем в саду, вдруг видим, кто-то идет к нам, - рассказывал старший.

- Я вот поем и пойдем все вместе копать, - весело предложил Иван.

- Нет, Ваня, - сказала мать, - ты теперь ложись, отдохни с дороги. Они сами докопают. А вечером, когда приедет отец и придет тетя Катя, ты нам обо всем будешь рассказывать. Сколько ты не был дома, наверное, повидал всего.

Мать ушла, но Иван не лег отдыхать. Он всегда просыпался раньше всех, и днем не спал. Столько работы, столько всего надо сделать. И руками трудиться, и мыслями, и словом. Раньше у него здесь была своя комната, но он ее давно освободил, и в ней теперь помещались меньшие. Но его шкафчик, переделанный из старого, пришедшего в негодность платяного шкафа, стоял и теперь в углу. Уходя, он всех предупредил, чтобы в нем ничего не трогали, и его просьба была выполнена: все лежало на своем месте.

Рано научившись грамоте и много читая, он, по совету тети Кати, лет с двенадцати начал читать с тетрадью, вел небольшой дневник, куда записывал и свои попытки сложения стихов, и выписки понравившихся мыслей, изречений мудрых людей. Когда ему было уже шестнадцать лет, он придумал себе журнал, в котором каждый день делал записи, своеобразный отчет о пороках и непотребностях. Когда же отец привез ему Евангелие, занятия с тетрадями удвоились.

Тогда для него стало любимым наставление ап. Павла: "Вникай в себя и в учение, занимайся сим постоянно; ибо, так поступая, и себя спасешь и слушающих тебя". И Ваня вникал, трудился, приобретая навык послушания воле Божьей. И вот перед ним тетради - вся его юность, мысли, чаяния. Как много воды утекло с тех пор, как много узнано удивительного и серьезного за эти несколько лет его жизни.

Он бережно перекладывал тетради и небольшие книжечки, которые собирал. Здесь и жития святых праведников, и старенькая книга Евангелие на старославянском языке, и иконка - память родителей мамы, и деревянный крестик резной работы. Шкафчик этот был для него, как святое святых. И вот он долго сидит у него, перебирая, вытирая пыль, отдаваясь добрым мыслям.

Когда солнце уже скатилось к горизонту, Иван вышел во двор и зашел в сад,