Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский

— Не в одних парусах дело. У него корабли обшиты медью. А наши — тяжелы на ходу.

Секунду помолчали. Потом Власьич обратился к молодым:

— Поглядите-ка, ребята, у кого глаза поострее: сдается мне, что у турка задние корабли отстают…

— Это так оказывается только, — буркнул Ефим Зуб.

— Отстают, дяденька! — весело доложил Васька Легостаев.

— Отстают!

— Глянько-сь, и адмирал наш увидал, повеселел, смеется! — заговорили артиллеристы.

— Я ж сказывал: сколько ни тянуть, а надо будет отдать! — с торжествующим видом посмотрел на урядника Власьич.

Все оживились:

— Что-то теперь будет?

— Оттяпаем ему хвост, вот что будет!

С каждой минутой становилось яснее, что задние турецкие суда вскоре окажутся отрезанными.

Адмирал Ушаков ходил, посмеиваясь от удовольствия: все-таки будет так, как он хочет. Либо капудан Гуссейн пожертвует своим арьергардом, либо должен будет принять бой, который навязывал ему Ушаков.

По морю прокатился пушечный выстрел: капудан сигналил своим кораблям поворачиваться.

Турки все-таки не ушли от боя.

XV

Трехбунчужный паша Саит-бей, поджав ноги, сидел у бизань-мачты на подушках. Кругом кипел жестокий бой.

Громадный корабль сотрясался от выстрелов 38-фунтовых пушек нижнего дека. В ушах ломило от непрерывного грохота, который не умолкал ни на минуту вот уже в течение нескольких часов. Пороховой дым ел глаза, застилая все вокруг. Сквозь него только на секунду пробивались лучи закатного солнца.

Русские ядра с визгом носились в воздухе. Под ударами книппелей трещал рангоут.

Над самой головой Саит-бея свисали концы оборванных снастей.

Палуба была завалена телами убитых галионджи60. Саит-бей невозмутимо курил, расчесывая пальцами длинную седую бороду: что суждено, того не минешь. Но пальцы Саит-бея все-таки дрожали.

Офицеры свиты паши, стоявшие перед ним полукругом в ожидании приказаний, тряслись от страха. За спиной паши, боязливо озираясь, стоял с опахалом в руке слуга, обычно отгонявший от своего господина мух. Теперь ему делать было нечего: он и сам боялся тех мух, которые летали кругом.

Престарелый Саит-бей был назначен султаном в советники к капудан-паше Гуссейну, командовавшему флотом. Но молодой Гуссейн что-то мало внимал советам старика.

Началось с того, что Гуссейн вышел в море во вторник. Саит-бей предупредил его: в этом дне есть один какой-то несчастливый час, которого никто не знает. Гуссейн не побоялся несчастливого часа.

Когда сегодня утром русские внезапно с на-ветра напали на них, Гуссейн поступил правильно, не приняв боя: под ветром драться нельзя. Но зачем было снова поворачивать на врага? Если задние корабли отставали, значит, такова воля аллаха.

И рисковать из-за них всем флотом было ни к чему.

Теперь оставалось только положиться на милость пророка и драться. Но как ни отчаянно дрались турецкие корабли, а дело было плохо.

Турецкие адмиралы знали обыкновение русского паши — нападать на корабль капудана, потому Саит-бей посоветовал Гуссейну держать все флагманские суда поближе к капуданскому. Но увы! И это не помогло. Проклятый русский паша смело лез в самую гущу боя. Он бился с тремя турецкими кораблями, и в том числе с 80-пушечным кораблем капудан-паши. И все они, один за другим, вынуждены были выйти из линии.

Турецкая эскадра постепенно сбивалась в кучу, теряя строй.

Оставалось одно: поворачивать — хотя бы и под выстрелами русских — и уходить.

Солнце уже закатывается, скоро наступит благодатная ночная темнота, которая укроет турок.

«Чего он там ждет?» — недовольно подумал о Гуссейне Саит-бей и посмотрел, где капитан корабля.

Капитан корабля, жилистый высокий Магмет-Мустафа-ага, стоял на шканцах среди наваленных, точно дрова, обломков рей. В руках у него был курбач — толстый бич из кожи гиппопотама. Он понукал галионджи, возившихся с парусами. Магмет-Мустафа как раз смотрел в сторону паши.

Говорить было невозможно, — за грохотом не слышно слов. Саит-бей только махнул рукой, показывая, что надо уходить. Магмет-Мустафа-ага понял его. Перепрыгивая через тела убитых, Он кинулся к галионджи.

XVI

Уже пять часов длился бой.

Ушаков заранее выделил три фрегата в резерв. Они вышли из линии и держались против передовой части флота, чтобы не позволить туркам атаковать наши суда с двух сторон.

Русские корабли старались подойти возможно ближе к врагу: хотели ввести в действие орудия всех калибров.

Не только командиры, но и матросы Севастопольской эскадры знали, что адмирал Ушаков не придерживается старой линейной тактики, а ведет бой по-своему. Ушаков старался прежде всего ударить по флагманским, передовым кораблям. Лишившись руководства, турки быстро приходили в замешательство. Как и в бою при Керченском проливе, Ушаков брал на свой корабль «Рождество Христово» самую трудную задачу, чтобы остальные действовали так же храбро, как он. И русские суда следовали примеру своего неустрашимого адмирала.

К закату солнца вся турецкая линия оказалась разбитой. Турки в беспорядке бежали.

Ушаков приказал повторить сигнал: «Гнаться под всеми возможными парусами и вести бой на самой близкой дистанции».

Турецкий флот был изрядно побит. Больше всего досталось отборным кораблям капудан-паши, реал-бея и новенькому, впервые вышедшему в море 74-пушечному красавцу «Капитание», на котором имел свой флаг Саит-бей.

Турецкие адмиралы были подавлены невиданной тактикой и храбростью русских.

Европейские наставники не научили их, как поступать в том случае, если неприятель не боится врезаться в строй вражеских кораблей и не очень смотрит, на-ветре он сам или нет.

Над морем повисла густая пелена дыма. Заходящее солнце казалось в ней огненным шаром. Южная осенняя ночь незаметно накрыла море и корабли.

Ушаков велел зажечь фонари, чтобы корабли не разбрелись кто куда.

Турки же хотели бы слиться с темнотой и, против обыкновения, не зажигали огней.

Русские продолжали погоню. Но туркам снова повезло: вдруг стало свежеть. Ветер развел волну.

Было досадно: неужели снова уйдут?

— С такими повреждениями далеко не уйдут! — сказал Данилов адмиралу.

Делать было нечего, — приходилось и самим становиться на якорь.

Мелкие крейсеры поспешили укрыться у берега.

Ушаков вошел к себе в каюту, со злостью швырнул шляпу на стол и скинул с плеч потный, пропахший порохом мундир. Сел к столу, обхватив голову руками.

Все-таки брала досада.

— Федор Федорович, что с вами? — тихо спросил денщик, зажигавший свечу.

— Как что? — закричал Ушаков. — Разве не видишь?

— А что такое? — Федор подбежал к иллюминатору. Но там была ночь и ветер. Он посмотрел на адмирала: кажется, цел, невредим, все корабли налицо.

— Дурак! Не понимаешь: турок может опять уйти!

Федор повеселел:

— Куда же он такой непогодой уйдет? Потонет! Покушайте да лягте отдохните — на вас лица нет. Почернели за день. Утро вечера мудренее!

— Это пороховая копоть, — провел рукой по щеке Федор Федорович. — Давай умыться да поесть чего-либо .

А наверху Васька Легостаев растерянно спрашивал у Власьича:

— Дядя Власьич, а дядя Власьич, как же я буду спать?

— Поспишь!

— Мою койку и все со шкафута ядром сбило.

— Бери вон Митюхину — его ранило, — сказал товарищ. — Его койка цела, а твоей нет. Зато ты сам цел!

XVII

— Нерон Иваныч, а Нерон Иваныч! — испуганным шепотом взывал денщик, тряся капитана за плечо.

Капитан Веленбаков всегда спал крепко, а после вчерашнего боевого дня, когда всем хватило работы, и подавно.

— Нерон Иваныч, проснитеся! Беда!

Веленбаков открыл глаза и в полутьме недовольно смотрел на денщика. Вставать не торопился.

Капитан был лихой, не боялся ничего на свете, а денщик попался мнительный, трусил всего, как последняя баба.

— Ну чего ты? Какая склянка?

— Первая в начале.

Ложась спать, Веленбаков знал точно, что на его 44-пушечном фрегате «Амвросий Медиоланский» все благополучно. Вчера дрались с турками отменно, а сами отделались легко: двумя реями да пробитыми парусами. И потому ни о какой беде, кажется, не могло быть и речи.

— Что стряслось?

— Турки, ваше высокоблагородие! — шептал денщик.

— Заладил одно: турки да турки, — почесываясь и зевая, поднялся и сел Веленбаков. — Ну что турки?

— Турки окружили нас!

— Что ты говоришь?..

— Истинный господь, окружили! Десять фрегатов! Сейчас прибежал с вахты мичман — на нем лица нет. Буди, говорит, поскорее капитана! Турки кругом… Конец!

— Довольно врать! — покрыл Веленбаков своим громоподобным басом шепот денщика. Но все-таки поспешил одеться и выбежал наверх.