Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прибежал, заскочил в прохладную темь дровяного сарая и дал здесь полную волю слезам — горьким, злым, жгучим. Плакал и ненавидел. Прежде всего самого себя: «Зачем он такой несуразный?! Зачем не такой, как все?! Зачем не умеет дать сдачи?! Господи, отравиться, что ли?» Последняя мысль оказалась бальзамом для души: злость и ненависть вытеснило чувство жалости, а следовательно, и возвратившейся любви к самому себе. Пришло и успокоение, а за ним мечтания. Воображение у Герки было очень развито. Представлял он себя всегда великим героем: то графом Монте-Кристо, то юнгой на пиратском корабле. Чаще других любил возбуждать в своем воображении такую сцену: сидит он себе в школе на уроке. Урок идет скучно, что-то пишут, отвечают. Вдруг дверь в класс отворяется и входит кавалерист, усатый, увешанный оружием и, отдавая честь и ни на кого не обращая внимания, — прямо к Герке: «Товарищ Галанский, вас вызывает комбриг». «Ясно. Сейчас буду», — сухо отвечает ему Герка. Спокойненько встает из-за парты, укладывает в портфель книги и тетради и вежливенько просит соседа, чтобы занес портфель домой: «Передай матери, что буду не скоро». Только и молвил, и под обалденные взгляды всех присутствующих спокойно и озабоченно вышел из класса. А все бросаются к окошкам. А под окнами Герке подводят коня. Он легко вспрыгивает в седло, а на боку у него уже шашка, на поясе кобура. «За мной!» — командует он отряду. И «ца-цак! ца-цак!» Галопом! Ни на кого не глядя, главное, ни на кого не глядя! У-уу! Гады! Подохнут же от зависти.
В мечтаниях Герка никогда не додумывал до конца своих подвигов, но очень явственно, живо, почти наяву представлял: как его награждают, возвеличивают и как его сегодняшние обидчики лопаются от зависти, и, главное, восхищение в глазах Танечки, дочки директора их школы, в которую Герка был безнадежно влюблен еще с шестого класса. Из всех книг ему больше всего нравилась «Двадцать лет спустя» Дюма. Там герои не только действовали, но и принимали безо всякой ложной скромности комплименты от королевских особ — кожаные мешочки, туго набитые золотыми соверенами. Вот это была жизнь!
Отец у Герки был замкнутый, немногословный, но, по мнению подчиненных, хорошо знающий свое дело специалист и справедливый человек. Он был лет на пятнадцать старше матери. Любви промеж них, кажется, не было. Герка больше тянулся к матери, чем к сдержанному, всегда в трудах и заботах отцу. Но к образу жизни, привычкам отца в их доме относились уважительно, его слово всегда имело вес. Мать ставила Герке отца в пример и если не любила, то очень уважала хотя бы за то, что от него зависело их семейное благополучие. Но вот однажды станцию и поселок Усть-Лиманск захватила банда атамана Вакулина. Три дня бандиты были хозяевами. Грабили население, реквизировали лошадей, стреляли за кладбищенской оградой партийцев и совработников. На второй день после налета пришли за отцом, вежливо попросили начать работу телеграфа. Отец не возражал. А на третий, когда бандиты спешно покидали поселок, отца самолично расстрелял их главарь. В почтовой кассе было два миллиона рублей, и отец оформил их переводами на ряд почтовых отделений округа, оставив в сейфе лишь тысячу. Остальные сумел спрятать. Когда на окраине поселка уже разгорелся бой, кто-то из почтовиков предал отца. Атаман с охраной прискакал на почту, а в поселок уже входили красноармейцы: «Где деньги?» Отец клялся, что денег нет, и получил за свою стойкость награду от атамана — пулю в живот. Так и умирал, истекая кровью, на деревянном обшарпанном крыльце.
После того как похоронили отца, к ним пришел комиссар, говорил о его геройском поступке, о том, что им выплатят пособие, предложил матери работу секретарши в исполкоме. Никогда и нигде не работавшая ранее мать дала согласие.
Вдова, почитавшая мужа при его жизни, озлобилась на покойника, считая его одного виновником своей изломанной судьбы. Бандитов она не кляла. По ее мнению, они-то хоть знали, чего хотели. «Он-то с какой стати? — со злостью думала она. — Ладно бы, если бы был партийным. Подумал ли он о ней, такой еще молодой, красивой? О сыне-школьнике?» Первое время со смертью мужа ее примиряла мысль: не для семьи ли он хотел сохранить те деньги? «А, Герочка, как ты думаешь? — советовалась с сыном. — Спрятать, а потом свалить на бандитов? Это было бы умно, а? Риск, конечно… сам видишь, чем кончилось, но ведь миллионы!» Потом, когда хорошенько вникла во все, поняла, что погиб ее муж не за те миллионы — за принцип. Всего-то! Ну, не дурак ли после этого? А она за ним так ухаживала, так заботилась! Э-го-ист! — вот определение, которое нашла она Геркиному отцу. Почему эгоист? Да потому, что думал о ком и о чем угодно, только не о ней. Подобную же мысль об отце сумела внушить и сыну. А он в тот год уже заканчивал школу.
На сладкой еде, в тепле да в холе видный получался из Герки парень, красивый, рослый. На корке хлеба да картошке, в нетопленых избах произрастали его сверстники. На самый налив мужской силою пришлись им голодные двадцатые годы. В мальчишеских свалках, устраиваемых на переменках, до хрипа и синюшной бледноты давил Галанский своих бывших обидчиков, исподволь, пока без вызова, проверяя на них свое физическое превосходство. С затаенной радостью наблюдал, с каким трудом раздыхивались крепко мятые им однокашники. Сумел Герка подластиться и к парням постарше, что были в поселке в авторитете. С непривычной смелостью разгуливал теперь Гимназист по поселку. На одной из вечеринок неожиданно легко и просто объяснился с Танечкой.
