Упражнения - Иэн Макьюэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время моральные стандарты в обществе были очень высоки, а следовательно, процветало и лицемерие. Общепринятой интонацией было благородное негодование. Скандалы были неотъемлемой частью устной истории их полового образования. До дела Профьюмо[33] оставался всего год. И даже «Телеграф» публиковала фотографии улыбающихся девушек, героинь недавних новостей – на голове пышный начес, а ресницы толстые и темные, как прутья тюремной решетки.
Но в конце октября у обитателей комнаты отдыха для учеников четвертого года вдруг возник интерес к политике. Что непривычно, обе газеты появлялись на столе одновременно после обеда. Оба были изрядно замусолены, помяты, и типографская краска поблекла от прикосновений десятков пальцев. На первой полосе обеих были напечатаны одинаковые фотографии. На мальчиков, недавно побывавших на американской военно-воздушной базе Лейкенхит неподалеку от школы в день открытых дверей и дотрагивавшихся до холодных стальных наконечников ракет, словно это были святые реликвии, газетная статья произвела большое впечатление. Несмотря на отсутствие в ней пикантных подробностей сексуального характера, она доставляла неожиданное удовольствие. Шпионы, самолеты-разведчики, скрытые камеры, обман, бомбы, два самых могущественных человека на планете, готовых изничтожить друг друга, возможная война. Фотография вполне могла быть извлечена из сейфа с тройной защитой в кабинете корифея разведки. На ней были изображены низкие холмы, квадратные поля, лесистая местность, испещренная белыми шрамами просек и дорог. Узкие прямоугольники служили полезными подсказками: двадцать длинных цилиндрических цистерн; самоходные ракетные установки, пять тележек для перевозки ракет, двенадцать (вероятно) самонаводящихся ракет. Летая на разведывательных самолетах «У-2» на умопомрачительной высоте, используя для съемки камеры с потрясающими телескопическими объективами, американцы обнаружили и показали всему миру советские ядерные ракеты на Кубе, всего-то в девяноста милях от Флориды. Неприемлемо, согласились все. Дуло, приставленное к виску Запада. Места дислокации ракет необходимо разбомбить до того, как они будут там размещены, а на остров необходимо вторгнуться.
И что могут сделать русские? В то время как мальчики в комнате отдыха для учеников четвертого года обсуждали настоящую взрослую проблему в новой ситуации, слова «термоядерная боеголовка», напоминая набрякшие грозовые тучи на закатном небе, вызывали у них волнующие образы невиданных разрушений, обещавших полнейшее освобождение, после чего школа, повседневная рутина, правила распорядка, даже родители – все будет смыто с лица земли, и мир станет полностью очищенным. Но они-то знали, что сами уцелеют, и поэтому с жаром обсуждали, что надо загодя приготовить рюкзаки, бутылки с водой, перочинные ножи и карты. До бесконечного приключения оставалось всего ничего. Роланд тогда был членом клуба фотографов и умел проявлять пленки и печатать фотокарточки. Он провел много часов в фотолаборатории, работая над разными вариантами видов заречья, с дубами и папоротниками, на снимках шесть на девять, и все бы ничего, да на каждой фотографии проявлялась уродливая коричневая полоска в центре, которую он никак не мог удалить. Его комментарии к фотоснимкам самолета-разведчика «У-2», напечатанным в газетах на второй день конфликта, слушали уважительно. А на опубликованных сегодня фото появились новые подписи: подъемно-пусковая установка для запуска ракет; палаточный лагерь. Кто-то передал ему лупу. Он навел ее на газетную фотографию. А когда он обнаружил вход в туннель, который аналитики ЦРУ пропустили, все ему окончательно поверили. Один за другим мальчики стали разглядывать фотографию и увидели то же, что и он. Другие высказывали собственные предположения насчет того, что надо делать в случае, если произойдет то, о чем все говорили.
Занятия продолжались как обычно. Никто из учителей не ссылался на политический кризис, и мальчики этому не удивлялись. Это же были два разных мира – школа и текущая политическая ситуация. Джеймс Херн, строгий, но добродушный в общении директор школы, не говорил в своих вечерних объявлениях, что скоро наступит конец света. Немного затюканная своими обязанностями сестра-хозяйка миссис Малди не рассуждала о кубинском ракетном кризисе, когда мальчишки отдавали ей в стирку носки, нижнее белье и полотенца, и вечно раздражалась при малейшем посягательстве на свои изматывающие повседневные заботы. Роланд не упомянул в очередном письме домой о сложной обстановке в мире. Не то что он не хотел расстраивать маму, потому что она наверняка узнала бы о тревожных новостях от капитана. Президент Кеннеди объявил о «карантине» вокруг Кубы; русские корабли с грузом ядерных боеголовок направлялись прямехонько навстречу флотилии американских военно-морских сил. Если бы Хрущев не приказал своим кораблям развернуться и отойти, их бы потопили, и тогда могла бы начаться Третья мировая война. И как бы все выглядело на фоне письма Роланда с рассказом о высадке саженцев елей силами членов клуба молодых фермеров на болотистом пустыре за общежитием? Они с мамой отправляли друг другу письма почти одновременно, и мамины были такие же беспечные, как и его. Мальчикам его возрастной группы не разрешалось смотреть телевизор – это было позволено только учащимся шестого года, и то по определенным дням. Никто не слушал серьезных программ новостей по радио и даже не знал о таких. Были какие-то сообщения мимоходом в передачах «Радио Люксембург», но, в общем и целом, драма кубинского ракетного кризиса интересовала только эти две газеты, которые они читали.
Первая волна мальчишеской ажитации начала сходить. Но молчание, которое хранило школьное начальство, вызвало у Роланда тревогу. Сильнее всего он переживал, оставаясь в одиночестве. Он в задумчивости бродил вокруг дубов и в папоротниковых зарослях за изгородью, но это не помогало. Он мог просидеть добрый час у подножия статуи Дианы-охотницы, глядя на реку. Он же мог никогда больше не увидеть ни родителей, ни сестру Сьюзен. Не сблизиться с братом Генри. Как-то после отбоя мальчики принялись обсуждать в темноте кризис, как они делали это каждый вечер. И тут дверь отворилась и в спальню вошел староста. Нет, не просто староста, а главный смотритель пансиона. Но он не приказал им замолкнуть. Вместо этого он присоединился к их беседе. Они засыпали его вопросами, на которые он важно отвечал, как будто сам только что вернулся из кризисного кабинета в Белом доме. Он уверял, что обладает негласной информацией из первых рук, и они поверили всему, что он им поведал, и им даже польстило, что он с ними пооткровенничал. Он уже был полноправным членом мира взрослых и служил для них мостиком в этот заповедник. А ведь еще три года назад он был такой же, как они. Они не видели его во тьме, только слышали его тихий уверенный голос, доносившийся со стороны двери, и характерный для школы смягченный говорок кокни со словечками, выдававшими его начитанность и научную подкованность. Он сообщил им нечто поразительное, что им предстояло обдумать самим на досуге. В начавшейся ядерной войне, по его словам, одной из важнейших целей на территории Англии для русских станет база Лейкенхит, что находилась менее чем в пятидесяти милях отсюда. А это значило, что их школа будет мгновенно уничтожена, графство Саффолк превратится в безжизненную пустыню, а все его жители просто – он употребил именно такое слово – испарятся. Испарятся. Несколько мальчиков, лежавших в кроватях, эхом повторили это слово.
Надзиратель ушел, а дискуссия в спальне продолжилась. Кто-то сказал, что видел фотографию Хиросимы после атомной бомбежки. От одной женщины осталась только застывшая тень на стене. А сама она испарилась. Разговор медленно стихал и растворялся в ночи по мере того, как сон овладевал обитателями спальни. Роланд не спал. Это жуткое слово не давало ему уснуть. Потом ему на ум пришло другое слово: смерть. Оно было понятнее. Мистер Корнер, учитель биологии, недавно рассказал им
