Что я видел. Эссе и памфлеты - Виктор Гюго

Господа, когда вы будете голосовать за этот безрассудный проект, подумайте о следующем.

Сегодня все: искусства, науки, литература, философия, политика, королевства, которые становятся республиками, нации, которые стремятся стать семьями, люди, полные интуиции, веры, таланта, массы, – все сегодня идет в одном направлении, к одной и той же цели, одним и тем же путем, со все возрастающей скоростью, с той необыкновенной гармонией, которая является свидетельством промысла Божьего. (Сильное волнение.)

Движение в девятнадцатом веке, в этом великом девятнадцатом веке, это не только движение одного народа, это движение всех народов. Франция идет впереди, и все нации следуют за ней. Провидение говорит нам: «Идите!» и знает, куда мы идем.

Мы переходим от старого мира к новому. Ах! наши правители, ах! те, кто мечтает остановить человечество в его движении и преградить путь цивилизации, хорошо ли они подумали о том, что делают? Отдали ли себе отчет в катастрофе, которую могут вызвать, в страшном общественном Фампу18, которое они готовят, когда среди величайшего движения идей, которое увлекло род человеческий, в момент, когда огромный и величественный состав идет на всех парах, они украдкой, жалко, ничтожно вставляют подобные законы в колеса прессы, этого великолепного локомотива всеобщей мысли! (Глубокое воодушевление.)

Господа, поверьте мне, не разыгрывайте спектакль борьбы законов против идей. (Возгласы «Браво!» слева. – Голос справа «И эта речь будет стоить Франции 25 франков!» 19.)

А в связи с этим, так как нужно, чтобы вы вполне осознавали, какова та сила, на которую нападает и с которой сталкивается проект закона, поскольку нужно, чтобы вы могли оценить, какие шансы на успех в этих действиях против свободы имеет партия страха, – ибо во Франции и в Европе есть партия страха (сильное волнение), это она подсказывает вам политику принуждения, и, что касается меня, я не прошу ничего лучшего, чем не путать ее с партией порядка, – поскольку нужно, чтобы вы знали, куда вас ведут, в какую немыслимую дуэль вас вовлекают и с каким противником, позвольте мне сказать последнее слово.

Господа, во время кризиса, через который мы проходим, в конце концов, кризиса спасительного, который, я убежден в этом, закончится благополучно, со всех сторон слышны крики: нравственное распутство-де приобрело огромные размеры, обществу грозит неминуемая опасность.

Мы с беспокойством оглядываемся по сторонам, смотрим друг на друга и спрашиваем себя: что вызывает все эти гибельные последствия? что является причиной этого зла? кто виноват? кого надо наказать? кого покарать?

Партия страха в Европе говорит: «Это Франция». Во Франции она говорит: «Это Париж». В Париже она говорит: «Это пресса». Хладнокровный человек, который наблюдает и мыслит, говорит: «Виноваты не пресса, не Париж, не Франция; виновато человеческое сознание!» (Движение зале.)

Это человеческое сознание. Человеческое сознание, которое сделало нации тем, что они есть; которое испокон веков допытывается, изучает, спорит, обсуждает, сомневается, противоречит, вникает, утверждает и неустанно ищет решение вечной проблемы, поставленной создателем перед его творением. Человеческое сознание, постоянно преследуемое, угнетаемое, подавляемое, исчезает лишь для того, чтобы вновь появиться, и, переходя от одного деяния к другому, принимает из века в век облик всех великих смутьянов одного за другим! Человеческое сознание именовало себя Яном Гусом, но не умерло на костре в Констанце20 («Браво!»); именовало себя Лютером и поколебало ортодоксальность; именовало себя Вольтером и поколебало веру; именовало себя Мирабо и поколебало королевскую власть! (Длительное волнение в зале.) Человеческое сознание с тех пор, как существует история, изменило общества и правительства в соответствии с законом, все более и более приемлемым для здравого смысла, оно было теократией, аристократией, монархией, а сегодня является демократией. (Аплодисменты.) Человеческое сознание было Вавилоном, Тиром, Иерусалимом, Афинами, Римом, а сегодня это Париж; было по очереди, а иногда одновременно заблуждением, наваждением, ересью, расколом, протестом, истиной; человеческое сознание – это великий пастырь поколений, и оно в итоге всегда идет по направлению к правильному, прекрасному и истинному, просвещая массы, облагораживая души, все больше и больше направляя народ к праву, а человека – к Богу. (Взрыв криков «Браво!».)

Итак! я обращаюсь к партии страха, не в этой палате, а повсюду, где она есть в Европе, и я ей говорю: посмотрите хорошенько, что вы хотите сделать; подумайте о деянии, которое вы предпринимаете, и, прежде чем браться за него, оцените его. Я полагаю, что вы преуспеете. Когда вы разрушите прессу, вам останется разрушить Париж. Когда вы разрушите Париж, вам останется разрушить Францию. Когда вы разрушите Францию, вам останется убить человеческое сознание. (Длительное движение.)

Да, я говорю, что великая европейская партия страха оценивает необъятность задачи, которую в своем героизме готова взять на себя. (Смех и крики «Браво!».) Она бы уничтожила прессу до последней газеты, Париж – до последней мостовой, Францию – до последней деревушки, она бы ничего не сделала. (Движение.) Ей осталось бы еще разрушить что-то, что всегда стоит выше поколений и находится между человеком и Богом, что-то, что написало все книги, изобрело все искусства, открыло все миры, создало все цивилизации; что-то, что всегда снова берет под видом революции то, в чем ему отказывают под видом прогресса; что-то, что неуловимо, как свет, и недосягаемо, как солнце, и что зовется человеческим сознанием! (Длительное одобрение.)

(Многие депутаты левого крыла покидают свои места и идут поздравить оратора. Заседание прерывается.)

Из книги «Во время изгнания»

Что такое изгнание

1875 г

I

Право воплощенное – это гражданин; право увенчанное – это законодатель. Древние республики представляли право, сидящим на курульном кресле1, держащим в руках скипетр закона и одетым в пурпур власти. Этот образ был правдивым, и идеал до сих пор остается таким же. Любое упорядоченное общество должно иметь священный и вооруженный закон, священный благодаря справедливости, вооруженный свободой.

В том, что было только что сказано, не было произнесено слово сила. Однако сила существует; но она не существует вне права; она существует в праве.

Тот, кто говорит «право», говорит «сила».

Так что же существует вне права?

Насилие.

Есть только одна необходимость – истина; вот почему есть только одна сила – право. Успех вне истины и права не более чем видимость. Близорукие тираны ошибаются; удачная западня создает им видимость победы, но эта победа полна пепла; преступник полагает, что его преступление – его пособник, но это ошибка; его преступление – это его кара; убийца всегда порежется своим ножом; измена всегда предаст изменника; преступников, пусть они даже не подозревают об этом, всегда держит за шиворот невидимый призрак их злодеяния; дурной поступок никогда не отпустит вас; и неизбежно, неумолимо приведет к морю крови тех, кто увенчан славой, и к безднам грязи тех, кто покрыт стыдом, не даруя прощения виновным, Восемнадцатое брюмера ведет великих к Ватерлоо, а второе декабря увлекает ничтожных к Седану2.

Когда приверженцы насилия и изменники обкрадывают и развенчивают право, они не знают, что делают.

II

Изгнание – это право, с которого сорвали одежды. Нет ничего более ужасного. Для кого? Для того, кого подвергли изгнанию? Нет, для того, кто на него осудил. Пытка возвращается и терзает палача.

Мечтатель, который в одиночестве прогуливается по песчаному берегу, пустыня вокруг мыслителя, убеленная сединами, спокойная голова, вокруг которой кружат удивленные чайки, философ, наблюдающий за безмятежным рассветом, Бог, время от времени призываемый в свидетели среди деревьев и скал, тростник, не только мыслящий, но и размышляющий, волосы, которые седеют в одиночестве, пока не станут совершенно белыми, человек, который чувствует, как все больше и больше превращается в тень, длинная череда лет, проносящаяся над тем, кто отсутствует, но не умер, тяготы этого обездоленного, тоска по отечеству невинного – нет ничего более страшного для коронованных злодеев.

Что бы ни делали всемогущие баловни минуты, вечная сущность сопротивляется им. Они лишь скользят по поверхности уверенности, внутренний мир принадлежит мыслителям. Вы изгоняете человека. Пусть. А что затем? Вы можете вырвать с корнем дерево, но вы не сможете вырвать свет у неба. Завтра все равно наступит рассвет.

Однако воздадим справедливость тем, кто осуждает на изгнание: они логичны, безукоризненны и отвратительны. Они делают все возможное для того, чтобы уничтожить изгнанника.