Колонна и горизонты - Радоня Вешович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Драгослав Божанич Кепа (до этого боя мало кто в роте знал его, но было известно, что он родом из Крагуеваца, перед войной работал жестянщиком на кралевском авиационном заводе и являлся членом местного комитета партии) перелез через стену и неуклюже бросил первую гранату в четников, а затем выпрямился и, тщательно, как охотник, целясь в бегущих, поражал их одного за другим. Четники что-то громко кричали. Сжавшись, словно пружина, Кепа снова пытался совершить прыжок вперед, но на этот раз вражеские пули остановили его. Он сползал назад, а на его рубашке расплывалось красное пятно, из раны вырывались пузырьки воздуха — пуля пробила легкое. Радуясь беспомощности Кепы, четники совсем остервенели: от разрывов их гранат земля и камни разлетались во все стороны. Чтобы поддержать 2-ю пролетарскую бригаду, глубоко вклинившуюся в позиции противника, наш кралевацкий батальон бросился в атаку, но был остановлен огнем станкового пулемета. К счастью, белградцам, находившимся на левом фланге, удалось сильным огнем остановить контратакующего врага. Четники вернулись в крепость. Наши потери быстро росли, особенно во 2-й пролетарской бригаде. Только в одном ее батальоне из строя вышло около шестидесяти бойцов.
Наступал рассвет. В любой момент могла появиться вражеская авиация, и это поставило бы наших бойцов в безвыходное положение. Оставляя Гат, мы положили Кепу на носилки и тронулись в путь. Он скончался, не приходя в сознание. Вокруг была каменистая почва, и нельзя было вырыть могилу, чтобы похоронить погибшего как полагается. Его тело прикрыли сверху ветками, обложили камнями.
Четники перешли в контрнаступление на широком фронте, от Чемерна до Лебршника. Село Врба уже находилось в их руках. Атаковали они остервенело. Правда, временами они отходили, но лишь для того, чтобы дать возможность итальянской артиллерии нанести огневой удар, а затем снова подкатывались к нашим позициям.
Возле Чемерна, Волуяка, Плеча и Лебршника начались ожесточенные бои. Непрерывные атаки четников и огонь итальянской артиллерии резко увеличивали наши потери. Бойцы, рассредоточившись, следили за вспышками орудий и ждали, когда и где упадут снаряды. После взрывов на людей сыпалась земля, глаза им разъедал дым. Тишина между огневыми налетами нарушалась чьим-нибудь ругательством или высказанным вслух предположением о тех, кто больше не двигался. Все хорошо знали, что после каждой корректировки стрельбы вражеские артиллеристы проведут новый, еще более страшный (кто знает, какой по счету!) огневой налет, но оборонявшиеся стояли насмерть. Об отступлении нечего было даже думать: сразу же за их позициями через село Изгор и Волуякскую низину из Герцеговины и Черногории отходили партизаны. Вместе с ними шли и беженцы со своим убогим домашним имуществом.
Приказ отходить к Изгору поступил только вечером, когда все наши тылы вышли к Зеленгоре.
После этих боев на базе отступавших вместе с нами партизанских батальонов были созданы три пролетарские бригады: 3-я санджакская, 4-я и 5-я черногорские.
ПОХОД В БОСНИЙСКУЮ КРАЙНУ
Для маскировки от вражеских самолетов каждый из нас нес ветку над головой. Такая ветка одновременно защищала и от солнца, которое действительно начало припекать. Это было 24 июня 1942 года. Тито и несколько членов Верховного штаба наблюдали с поляны, как мы, украшенные вроде додол[9], проходили мимо. Все с нетерпением ждали того момента, когда можно было наконец покинуть эти зеленгорские безлюдные места, поскольку знали: путь отсюда обязательно приведет к населенным пунктам. Мы прошли по проселочным дорогам, по которым раньше дровосеки тащили сваленные деревья, пересекли в лесу железную дорогу, заросшую папоротником, и оказались сперва на раскорчеванных участках под Елашацем, а затем на шоссе, с трудом пробивавшемся между гигантскими пихтами к Калиновику.
Разведчики доложили, что четники перекрыли все дороги к селу Елашацу и требуют, чтобы мы обошли его, иначе они окажут сопротивление. Наш привал затянулся. Четники предложили начать переговоры, но только с высшим руководством, например с Кочей. В ходе этого торга штабу пришла идея послать одну роту в обход. Заметив это, противник, отстреливаясь, поспешно отошел к домобранам в Калиновик.
В селе мы нашли дома опустевшими. В кладовых оставалось немного овсяной и ячменной муки и постного сыра. Было решено воспользоваться этими продуктами, тем более что нам предстояло идти через Трескавицкие горы.
С небольшим стадом овец и коров, конфискованных у четников, провожаемые лаем собак, подразделения ночью прошли по окраине Калиновика. Чтобы припугнуть домобранов, Любез послал из горного орудия несколько снарядов в их сторону, но оттуда ответили артиллерийским залпом.
Утром из-за леса появились Трескавицкие горы, высота которых достигала двух тысяч метров. Теперь наши силы составляли четыре пролетарские бригады. Пятая присоединилась к нам несколько позже. В горах мы нашли табуны лошадей без пастухов. Интенданты хотели поймать несколько коней, но Тито не разрешил этого сделать.
Недалеко от вершины, к которой мы медленно приближались, с наступлением сумерек почувствовалось дыхание льда. Надвигавшиеся тучи предвещали приближение грозы. На таких больших высотах, как и на море, стихия всегда может застичь врасплох все живое. Не успели мы еще оглядеться, как вдруг начался сильный ливень, смешанный со снегом. В один миг все промокли до нитки.
Это происходило 28 июня 1942 года, в день св. Вида (Видовдан)[10]. Быстро стемнело. Люди и лошади, слившиеся с кустами, стояли под дождем неподвижно и молча. Вспышки молнии освещали бойцов, закутанных в плащ-палатки. Я чувствовал, как у меня по спине течет вода, но стоял на поляне, словно заколдованный, не имея сил, чтобы найти укрытие. Бригада, рассыпавшаяся по лесу, словно окаменела под ледяными потоками.
Под деревом рядом со мной вспыхнула и погасла спичка. Кто-то, прикрываясь плащ-накидкой, пытался разжечь огонь, но это ему никак не удавалось. Мы окружили его, чтобы посмотреть, получится ли у него что-нибудь. Сухие листья, которые с трудом удалось раздобыть, задымились наконец. Костров в лесу становилось все больше, вокруг них началась толкотня. Каждый должен был внести свой «вклад», то есть найти и принести охапку хвороста, только тогда ему нашлось бы место у костра.
Подошла сюда и группа из нашего взвода, которая несла на носилках раненого бойца. В пути он умер, и его
