Колонна и горизонты - Радоня Вешович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бой за этот поезд едва не стоил Луле Исаковичу головы. Бежавший из вагона усташ с пистолетом в руке столкнулся с Луле. Они сцепились в схватке, а Геджа Педович в темноте не мог разобрать, где кто, и потому не стрелял. Исакович успел схватить и отвести в сторону руку усташа, державшую пистолет, но удержать ее не смог, и усташ выстрелил ему в спину. Луле бессильно опустился на землю. Усташ приставил пистолет к его затылку, чтобы пристрелить его, но вместо выстрела послышался слабый щелчок — кончились патроны. Это прикосновение пистолета и щелчок бойка показались Исаковичу страшнее пули в спине. В этом бою погиб Павел Папо, а ранения кроме Исаковича получил Милутин Кекерич. Крагуевчане уничтожили троих домобранов и одного усташа.
В ту же ночь белградцы напали на бронепоезд, стоявший на станции Раштелица. Лучи прожектора, установленного на паровозе, шарили по камням, из поезда строчили пулеметы. Чтобы ограничить бронепоезду пространство для маневра — пули и ручные гранаты для него никакой опасности не представляли, — группа бойцов обошла станционные помещения, нашла инструменты и начала разрушать железнодорожное полотно. Затем Коча Попович отозвал эту группу и решил обстрелять бронепоезд из орудия. Первый снаряд упал где-то за поездом, а второй не долетел до него несколько метров. Прожектор начал ощупывать местность в поисках нашего орудия. Артиллеристы сделали еще два выстрела. На этот раз один снаряд взорвался перед самым поездом и обрушил на залегших у насыпи бойцов град мелких камней, а другой достиг цели, но броню не пробил. Поезд, собрав весь гарнизон, ушел, а на станции бойцы обнаружили несколько погибших усташей и домобранов, немного боеприпасов и снаряжения.
В ОСВОБОЖДЕННОМ КОНИЦЕ
В штабе батальона, разместившемся в каком-то сарае в селе Асановичи, мне вручили письмо и сказали, что я должен доставить его в Верховный штаб. Предстоял нелегкий путь. Между нашими подразделениями сплошного фронта не было, и поэтому от меня требовались осторожность и готовность к любым неожиданностям.
«Я иду в Верховный штаб», — повторял я, радуясь возможной встрече с товарищем Тито. Шагая с письмом в полотняной сумке, я чувствовал гордость. Признаюсь честно, нашим вестовым Данилу Симоновичу, Петру Попиводе, Шпиру Лагатору, Милошу Журичу, Коче Йончичу я немного завидовал: у них хорошие лошади, кожаные сумки, ремни и сапоги, автоматы и пистолеты, а самое главное — они постоянно находятся при наших штабах. Мне казалось, что им передались некоторые черты наших командиров и комиссаров, в частности, они не испытывали никаких затруднений при встречах и разговорах с людьми.
И раньше, в Романии, в Фоче и Горажде, нам часто приходилось встречаться с Иосипом Броз Тито. Эти встречи всегда выливались в праздник с песнями и радостными возгласами. Но теперь мне предстояло совсем иное: я должен был из рук в руки передать ему письмо. Мне сказали, что я застану его в Булатовичах.
Вдоль тропы, по которой я шел, росли живые изгороди из цветущего боярышника и черешни, нигде не было слышно ни петушиного пения, ни собачьего лая, не было видно даже крыш домов. Кое-где в стороне темнели пепелища, заросшие травой, — остатки прошлогоднего разгула четников и усташей. В цветах жужжали пчелы, но я слышал другой голос, призывавший меня быть осторожным: здесь меня подстерегали любые неожиданности. Безлюдное пространство пугало. Я знал, что враг чаще всего подстерегает наших вестовых за деревьями или кустами, затем внезапно выскакивает и убивает их. А как же письмо? Успею ли я его проглотить, как это делали довоенные подпольщики, попав в руки полиции? Конечно, в таком случае пуля освободила бы меня от ответственности, но письмо было бы в руках врага. Такие мысли заставили меня понять, что я напрасно завидовал вестовым, что все-таки лучше быть бойцом в батальоне, чем находиться при штабе.
Наконец я увидел в лесу хижину и стоявшего перед ней старика. Я спросил у него, был ли здесь наш штаб. Старик смутился и ответил, что сегодня утром здесь были какие-то солдаты. «Наверное, ваши, — добавил он, глядя на мою пилотку, — но они ушли по этой единственной здесь тропе».
Затем я потерял всякий след, и к страху перед засадой присоединился страх, вызванный отсутствием дорог. За эти несколько часов я в полную меру почувствовал, что значит одиночество на войне.
Я обрадовался, когда снова увидел примятую траву, но тут же у меня возникла мысль: что будет, если я опоздал?
На голой вершине показался часовой. Здесь находились люди из роты охраны Верховного штаба. Часовой решительно остановил меня и, к моему сожалению, не позволил мне лично передать письмо товарищу Тито, о чем я так мечтал. Он взял письмо и передал его подбежавшему бойцу. Кто-то сверху спросил, откуда прибыл вестовой, а тот, с письмом, торопясь вверх по склону холма, важно, словно он сам принес письмо, ответил: «Из Первой».
Огорченный, я присел возле часового и стал ждать. Вскоре боец вернулся и, запыхавшись от быстрого бега, сказал не мне, а кому-то за моей спиной, пусть, мол, вестовой из 1-й бригады поднимется к остальным наверх, так приказал Старик, и пусть ему дадут поесть чего-нибудь. Значит, он, товарищ Тито, уже увидел по карте, какой путь я преодолел за сегодняшний день.
На заросшей травой полянке, растянувшись на одеялах, спали вестовые. Некоторые из них лежали, положив ноги на небольшое возвышение. Пригревало солнце. А в нескольких шагах от них — нас разделяла только грядка лука — в суконном костюме и сапогах прогуливался Тито. Время от времени он останавливался и поднимал к глазам бинокль: наблюдал за итальянским самолетом, который вчера вечером бомбил железную дорогу, а теперь прилетел на разведку местности. Вокруг стоял густой лес, ничто не нарушало тишины, а главное — передо мной был Иосип Броз Тито. Мою усталость как рукой сняло.
Старший группы вестовых посоветовал мне лечь, как и вестовые, положив ноги выше головы, чтобы таким образом восстановить правильное кровообращение в организме. Но мне не хотелось ложиться, я еще не насмотрелся на
