Судьба человека. Оглядываясь в прошлое - Борис Вячеславович Корчевников

У Аллы случился роман с моим братом – Борисом Хмельницким. Боря говорил про нее: «Это отдельная вселенная». Его даже как-то вызвали в деканат и сказали: «Боря, что ты себе позволяешь? Ты знаешь, что она замужем? Мы тебя выгоним из института». И он сказал: «Выгоняйте». Там были свидетели даже. Я помню, как Боря переживал. И более того, после проходила жизнь, были женщины, и он всегда обо всех говорил с нежностью. Но об Алле Демидовой он говорил не только с нежностью, но и с большим пиететом.

– Я в первый раз это слышу. Даже странно вспоминать эти влюбленности Щукинского училища, которые были 60 лет назад. Боря Хмельницкий и Анатолий Васильев писали музыку к нашему дипломному спектаклю «Добрый человек из Сезуана». Потом они вместе с нами влились в труппу театра на Таганке. Даже если Боря и был влюблен в меня, нас связывала только нежная дружба. Он бывал у нас в доме и дружил с Володей, и я о нем всегда очень хорошо вспоминаю. Одним словом, эта не та страница в моей жизни, которой стоит уделять внимание.

Я вообще ни на кого никогда не обижаюсь. Раздражаюсь, да, но у меня атрофировано чувство обиды. Например, совсем недавно я узнала, что у какой-то ленинградской актрисы был роман с Володей. И что? Ну, был у нее роман, но почему она должна об этом говорить во всеуслышание? Роман – это же ведь тайные отношения. Это не общественное понятие. Надо быть все-таки деликатными людьми, попытаться хотя бы. Неужели вы думаете, что за 56 лет у Валуцкого, красавца, умного и так далее, не было других романов? Да это надо быть дурой, чтобы так думать.

Творческие люди – немножко другие, чем соседские «Марья Петровна и Семен Израилевич». Прочтите биографию Блока и Любовь Дмитриевны, прочтите дневники Толстого и Софьи Андреевны. Я не сравниваю нас с такими высокими величинами, но творческие люди – у них душа другая. Таких примеров много, и все были не очень счастливы. Счастье – это ведь такая мимолетная бабочка. Оно может быть от того, что сегодня удивительный закат и моя вибрация совпала с этой красотой и гармонией. И с людьми так же. Это очень мимолетные ощущения. Иногда счастье понимаешь по его отсутствию.

Борис Корчевников: Судьба вас свела с Высоцким. Вы репетировали его последний спектакль вместе. Боже мой, вы целую книгу написали «Мой Высоцкий». Какой он, ваш Высоцкий?

– У Высоцкого было несколько трамплинов. Один трамплин, когда мы все служили на Таганке. Сначала у него были небольшие роли, как и у нас. Мы все только что окончили училище, были все одинаковые. Никто не знал, кто вырвется, а кто нет. Но ушел из театра ведущий актер Губенко, который играл всех главных героев, и его роли достались Высоцкому: и «Добрый человек из Сезуана», и Керенский, и Чарли Чаплин, и так далее. Когда в такой ситуации входишь в образы, которые создал другой актер, – это прекрасная школа. Это был первый трамплин для Высоцкого.

А вторым трамплином, конечно, была женитьба на Марине Влади, потому что она для России была колдуньей…

Сейчас Высоцкого вы воспринимаете как результат. Но в то же время многих талантливых актеров с Таганки сейчас никто не помнит, никто не знает. Потому что таланту надо служить. У кого хватало силы воли на это служение, тот и вырывался. У Высоцкого этот подъем был круто-вертикальным. И в эту топку уже пошло все: и своя жизнь, и свое здоровье.

Никто не знал, что происходит. Все видели эти уколы, но они могли быть от чего угодно. Под конец он прямо во время спектаклей выбегал в кулисы, чтобы прямо через брюки сделать себе укол. Высоцкого очень любили, даже Любимов, хотя он очень часто пытался его уволить из театра за срывы. Помню, как-то в последний год он кричал на собрании, что покончит со звездной болезнью актеров, имея в виду и Высоцкого, и меня в какой-то степени, потому что я тогда очень много снималась. И на вечернем «Гамлете» мы друг другу с Высоцким сказали: «Ну как, звезда, ты в порядке?»

Высоцкий сорвался на очень высокой ноте, он недовоплотился. Он умер 25 июля 1980 года, а 27-го у нас должен был быть последний спектакль, и после этого мы уходили в отпуск. У него уже был паспорт и виза во Францию, чтобы лечиться от наркозависимости. Но он не успел. Помню этот день. Я прибежала к десяти часам на репетицию в театр на служебный вход. И при входе стоял Алеша Порай-Кошиц – заведующий постановочной частью. Он сказал мне: «Не спеши», я говорю: «Почему?» Он ответил: «Володя умер». Я спросила, не понимая: «Какой Володя?» Он произнес: «Высоцкий». И когда я вошла в театр, было отупение от шока. Я думаю про людей, которые в горе плачут: «Какие счастливые, это все у них пройдет. Горе ливнем изойдет». Осознание беды – оно же постепенное. И чем больше боли, тем дальше труднее. Это я поняла после смерти своего мужа.

Когда Высоцкий умер, мы даже не могли о нем опубликовать хороший некролог, так все было закрыто. И вдруг мне позвонил мой приятель Юра Зерчанинов, он работал в «Советской культуре» журналистом, и говорит: «Наш шеф уехал в отпуск, давай что-нибудь напечатаем о Высоцком». У меня, слава богу, были свои дневники – целый подвал, и мы написали о нем. Это была первая публикация, за нами стали писать о нем и другие, но книг не было. И мне заказали первую книжку о Высоцком. Я ее написала, она называлась «Высоцкий, каким помню и люблю». В основном там были театральные роли, которые я знала. Ее переиздали, и без моего ведома вышло другое название «Мой Высоцкий». Мне ужасно не нравится это название, но я человек неконфликтный. Я только очень попереживала сама с собой и подумала, что это нехорошо, но что делать. Это книга не о его последних годах, хотя они там тоже есть.

Борис Корчевников: Как вы учились жить в мире без этих людей – Валуцкого и Высоцкого?

– Ну что значит училась? Живу, живу… Я играю в «Гоголь-центре» спектакль Ахматовой «Поэма без героя», играю моноспектакль «Старик и море», который поставил Анатолий Васильев, пишу какие-то книги. Например, сдала в издательство книжку об Эфросе. А сейчас написала книгу, которая называется «Всему на этом свете приходит конец». Ведь действительно, всему на этом свете приходит конец: и конец Таганке, и конец спектаклю, и конец каким-то