Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов

В 1654—55 годах Нижегородскому краю пришлось пережить бедствие, которое еще больше способствовало распространению «воровства» на больших дорогах. Пришла на Русь азиатская гостья — чума. «Бяша мор зол на люди, — заносили в свои хартии монахи-летописцы, — не успеваху живые мертвых погребати…»

Бубонную болезнь русские люди XVII века именовали «лютой язвою», «черной смертью», «моровым поветрием», «трясовицей с пятнами». Очевидцы-современники не тратили много слов на определение ее признаков: «…жив, жив человек, а тут разгорится весь, пятнами пойдет, почернеет, начнет его корчить, тоска к сердцу подступит, и нет человека… в день, в два сгорит!» Врач-иностранец Сиденгам докладывал при царском дворе: «Болезнь сия состоит из корбункулов, затвердений в пахах и воспаления в горле».

Эпидемия распространялась по Нижегородскому краю с ужасающей быстротой. Бывали случаи моментальной смерти. Едет крестьянин в повозке полем и умирает вдруг, а лошадь доставляет окоченевшего покойника домой.

Правительство боролось против страшной болезни, как умело. В столице введена была своеобразная дезинфекция.

«Лета 7168 (1655) февраля в 1 день царь Алексей Михайлович указал: которые есть деньги в Приказах и что учнут впредь из городов возити, перемывать. Деньги золотые и серебряные и сосуды золотые, серебряные и медные заморные (т. е. которые соприкасались с больными людьми) мыть в реке текущей, а выносить на реку, не дотыкаючись (не дотрагиваясь) руками здоровых людей, которых бог пощадил от морового поветрия и больны не были, в каких сосудах возможно — и, поставя (погрузив) все в реку, где не глубоко, а только на ладонь или в пядь, и вымешать в сосудах нарочным деревом (веткой) на то бы сорванным и выкладывать (мытые деньги) в мытые сосуды и с немытыми не мешать. А платье заморное вымораживать и вытресать тех людей руками, которые в моровых болезнях уже были, а здоровым бы людям, которые в той болезни не были, к тому отнюдь ни к чему не касаться, покамест те рухляди вымыты и платье выморожено и вытрясено будет».

В провинции практиковались другие меры. Ставили «заставы крепкие» между городами. Наиболее важные дороги «засекали», т. е. перекапывали канавами и заваливали деревьями. На заставах велено было раскладывать огни. Зараженные дома в городах и селениях «обламывались и заваливались», около них в городах ставился караул, чтобы в оные дома никто не входил и из них никого бы не выпускали. Пища подавалась через ворота на жердях.

Верхом «распорядительности» центральных властей оказалось постановление — не носить умерших от чумы из домов на кладбища (тогда при каждой приходской церкви), а зарывать на том дворе, где больной умер. Народ, убежденный, что на дворах можно зарывать лишь псов, не желал подчиняться этому распоряжению. Нередко у дворов и даже в церквах происходили, дикие сцены, когда пристав со стрельцами силой вырывали гроб из рук возмущенной толпы.

Правительство требовало от местных воевод регулярных докладов о ходе эпидемии.

Нижегородский воевода сообщал в Москву:

«…Августа с 31 числа по ноябрь по 25 число померли: Благовещенья монастыря архимандрит Сергей, Спасского собору протопоп Конон, да соборных и приходских церквей попов 13 человек и дьяконов. Да всяких чинов людей померло 932 человека скорою болезнью с язвами ж, да два человека с язвами ж померли протяжною болезнию, 846 человек померли скорою болезнью без язв же, всего в Нижнем от морового поветрия померло всяких чинов людей 1836 человек… А в Нижегородском уезде во всех станех померло с язвами и без язв 3666 человек…».

Не только городским воеводам, но и мелким уездным чинам посылались детальные указания по борьбе с ужасной болезнью.

«…В Арзамасский уезд, память приставу Ивану Ножевнику. Писано тебе на Перевоз село, чтобы тебе недалеко от села Перевоза на мельнице заставу учинить да другую — под Тилининской мельницей и никого из села Перевоза никуда в здоровые места не пускать и из здоровых мест потому ж в село Перевоз не пропускать. А ведомо нам теперь учинилось, что из Перевоза старцы и крестьяне многие люди ушли и были в здоровом селе Ягодном. Сами ли они прошли самовольством через заставу, или ты их пропустил, ты того нам на Москву не пишешь и делаешь это не гораздо… Да, чтобы взять тебе в селе Ягодном дьячка и приехать к селу Перевозу и того села Перевоза попа и лучших крестьян человека четыре велеть выкликать и с ними бы тебе говорить через огонь, спрашивая, сколько в селе Перевозе померло мужеска полу и женска, июля по 17 число, и тебе велеть дьячку те речи написать через огонь или через реку Пьяну на иную бумагу по розну, поставя в три стаи, а первую записку велеть сжечь, а другую записку оставить у себя, а с той другой записки, списав на иную бумагу, прислать к нам на Москву нарочно с заставы со сторожем…».

Моровая болезнь свирепствовала год с лишним. Потом прекратилась.

Но новые испытания вскоре взволновали население.

Правительство, нуждаясь в деньгах, выпустило в добавление к существовавшим издревле в России серебряным еще медные деньги, принуждая брать их наравне с серебром. Это были своего рода медные кредитные знаки: чеканя новые монеты, правительство тем самым обязывалось обменивать их по первому требованию на серебро.

Первое время население охотно принимало медяки по цене серебра, но когда появилось в обращении такой монеты слишком много (ее тайком чеканили влиятельные бояре из своего металла), то ценность ее быстро упала. В 1660 году за серебряный рубль давали 10–11 медных. Сильное падение курса новых рублей отразилось на цене товаров — они вздорожали во много раз.

Пошли слухи, что во всем виноваты ненавидимые народом бояре Милославские, Ртищев, Хитрово, Стрешнев и другие.

Атмосфера накалялась с каждым месяцем, и наконец в июле 1662 года народное недовольство проявилось открытым массовым выступлением, получившим у современников название «медного бунта».

В событиях активно участвовали находившиеся в Москве нижегородские служилые люди, а один из них даже выступил в роли вожака движения.

25 июля в столице на Лубянке, у Стрелецкого приказа, оказалось неизвестно кем прилепленное воском «письмо» — воззвание с требованием казни царского тестя Ильи Милославского, его родственника Ивана Милославского и крупнейшего купца Василия Шорина. Все трое объявлялись