Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов

государственными изменниками.

Собралась толпа и отправилась в Кремль требовать царского правосудия. Алексея Михайловича во дворце не оказалось. Стража сообщила, что он уехал в село Коломенское праздновать рождение сестры. Возбужденные люди поспешили в Коломенское (15 верст от Москвы). Толпой предводительствовали нижегородец Мартын Жедринский и москвич Лука Жидкий; последний нес в шапке бумагу, сорванную на Лубянке.

Подойдя к Коломенскому дворцу, толпа криками вызвала на крыльцо царя.

Нижегородец взял у Жидкого бумагу и подал царю, говоря:

— Прикажи, государь, вычесть это письмо перед миром, а изменников привесть перед себя.

— Ступайте домой, — ответил царь, — я сегодня же вернусь в Москву и в том деле прикажу учинить сыск и указ.

В толпе произошло некоторое смущенье, ближайшие участники похода, ухватясь за царское платье, за полы, за пуговицы, говорили: «Чему верить?»

Испуганный царь дал, по русскому обычаю, «на своем слове руку», т. е. проделал церемонию рукобитья перед толпой, выбрав для этого ближайшего к себе Мартына Жедринского.

Поверили в тот момент русские люди обещанию, но позднее им пришлось горько покаяться.

Через несколько часов прибыли в Коломенское присланные из Москвы отряды стрельцов и начали расправляться с теми, кто не ушел после «рукобитья» домой, а стал дожидаться царского решенья. Сотни людей были перебиты и переловлены; еще сотни утонули в Москве-реке. Захваченных, в том числе и Мартына Жедринского, отвезли в монастырь Николы на Угреше.

Возмездие последовало через три дня. При «распросе» Жедринскому «дано было на дыбе тридцать ударов». Спустя день «еще было дано сорок ударов».

Бояре приговорили казнить его.

«Тишайший» при утверждении приговора, по-видимому, вспомнил, что этому человеку он протянул свою руку, но не выполнил царского слова, поэтому он сделал пометку: «Велеть рука отсечь да сослать в ссылку».

Кроме Жедринского, в «Коломенском походе» участвовали и другие нижегородцы: Сидор Лапнинский, Михаил Артемьев сын Удасольский, Микула Харламов сын Орлов и Григорий Логгинов, по прозванью Волк. Все четверо были «биты кнутом» и отправлены в дальние города.

Московские события 1662 года послужили как бы прелюдией к восстанию Степана Тимофеевича Разина — вождя «мятежного крестьянства», как его назвал В. И. Ленин. Восстание началось на Дону, перекинулось на Волгу. Оно было ответом трудового люда на жестокость царских законов, на крепостнические акты царя.

Весной 1670 года стихийной лавой двинулись восставшие вверх по великой реке и в начале сентября подступили к Симбирску.

Отсюда отправились во все близлежащие местности разинские гонцы с «прелестными грамотами» (воззваниями), разъяснявшими цель прихода казаков внутрь страны. Нижегородский летописец свидетельствует: «…повсюду казаки прелестные своя разношася писания».

Народ встречал гонцов радостно и с волнением слушал грамотки Разина. Тот же летописец продолжает: «Воры и мятежники возмутили людей боярских (т. е. крепостных), прельстили их сатанинской прелестью…».

Быстро поднималось в народном сознании боязливо скрываемое ранее чувство ненависти к сильным и «владущим», а прелестные грамоты призывали: «Мстите теперь вашим мучителям, что хуже турок и татар держат вас в неволе».

Современный бытописатель не жалеет красок, рассказывая о событиях, происходивших на его глазах: «…умножался огонь ярости, гнев и свирепство воспалялись, всколебалась чернь на бояр… мир весь закачался…».

К середине сентября запылали очаги восстания во многих местах Нижегородского, Арзамасского и Курмышского уездов. «Отложились от Москвы» Василь, Курмыш, Алатырь, Лысково, Мурашкино (где были бревенчатые крепостцы-городки), Павлово, Ворсма с прилегающими к ним деревнями. Восставшие заняли важнейшие переправы на Оке и броды на Кудьме.

Нижегородский воевода Василий Голохвастов боязливо доносит в Москву:

«В Нижегородском уезде воры дороги все переняли и учинили по дорогам крепости, и засеки, и заставы крепкие и многолюдные; конных и пеших людей не пропускают, побивают до смерти. В Нижегородском уезде многие села и деревни выжгли и разорили, дворян, их жен и детей и людей их (приказчиков) побили, к Нижнему Новегороду подъезжают и всяким людем говорят с угрозами и воровские грамотки привозят, чтобы жилецкие (посадские) люди им город сдали и их встретили. Из тех воров два человека, приехавшие на посад с воровскими грамотками, мною пытаны накрепко и казнены смертью…».

Василий Голохвастов отсиживался за каменными стенами; более круто пришлось арзамасскому воеводе Леонтию Шайсупову, имевшему в своем распоряжении обширный, но не высокий, сравнительно недавно построенный бревенчатый «город» с несколькими деревянными же башнями. Леонтий, затворившись в «городе», послал гонца к царю.

«…Холоп твой Левка Шайсупов челом бьет. В Арзамасе, государь, город и острог большой, а стрельцов и пушкарей не много, а посадские люди безружейны и из них многие в розсылке, и я, холоп твой, опасен воровских людей и за малолюдством своим боюся всякого дурна, и о том, что ты, Великий государь, мне, холопу своему, укажешь».

«Ворами» называли царские воеводы разинцев.

Но сами восставшие думали о себе по-иному. В дошедшей до наших времен песне поется:

А и плыть, нам, братцы, по Волге в добрый час, Воровства и разбою не слышно про нас. Воровства и разбою в Москве много есть: За теми ли стенами белокаменными, За теми ли воротами кремлевскими… А мы, братцы, не воры и не разбойники, Стеньки Разина мы вольные работники, Люди добрые, удалые ребята поволжские…

Московское правительство не сразу собралось с силами. Посланные в разные районы военачальники-воеводы Константин Щербатов, Данила Барятинский и Федор Леонтьев не оправдали ожиданий. Решено было объединить командование в одном лице. Выбор пал на семидесятилетнего опытного, хитрого и вместе с тем жестокого князя Юрия Алексеевича Долгорукова. Прозвище его было «Долгоруков-Чертенок». Дед Юрия Григорий Долгоруков за свой неукротимый нрав звался «Долгоруковым Чертом». Внук унаследовал характер деда.

Новый военачальник добрался до Арзамаса и, подсчитав наличие ратных людей, послал царю в Москву довольно унылое донесение.

«…Пущие заводчики